Счастливые улыбки заразны.

У каждого человека на руке была фраза. Фраза человека, который идеально тебе подходит. Знаете, обычно она начиналась с приветствия и дальше продолжалась как-то особенно, потому что это фраза, по которой можно понять, тот ли это человек, а если он говорит тебе до жути банальное «Привет», то, скажи мне, сколько людей ты можешь встретить, которые скажут тебе «Привет»? Черт возьми, их десятки, если не сотни и тысячи. Но на самом деле это всегда какая-нибудь немного избитая фразочка, например, родители самого Арса познакомились, начиная в какой-то степени банальными «Ты не против, если я присоединюсь к тебе и угощу кофе?» и не менее банальным «Конечно не против, но только если латте.». Только вот у него не было фразы. Это, черт побери, бесило, потому что у ребят его возраста она обычно уже была. У некоторых она была с самого рождения, у кого-то появлялась в год или два. У него появилась в шесть. Пара — это лучшее в жизни каждого человека. Но его Пара, кажется, была другого мнения. Иначе как можно объяснить «Ты! Ты, в черненькой рубашке, а ты не думаешь, что ты хотя бы должен извиниться за это, кретин? Я не ошибусь, если назову тебя дегенератом и придурком, потому что…». Знаете, и так по возрастающей. И Сеня мог бы смириться даже с этим, но внутренняя часть руки была забита этой татуировкой по самый локоть, когда у остальных растягивалась на две-три строки. Это начинало бесить. Жутко бесить, черт подери. Мало того, что он его, кажется не очень-то и долюбливает, так еще и говорливый и избирательный в оскорблениях. Со временем чувство раздражения от единого взгляда на фразу утихло и оставило после себя равнодушие. Пусть, это и было не то чувство, которое по идее должны испытывать люди, смотря на запястье с фразой Пары, но он выделился. Но уже проходя кастинги и строя свою карьеру актера, это уходило на второй план, а потом и вовсе забывалось, когда парень уходил с новым молодым человеком к последнему в квартиру. Его идеального человека не было. Не было его и в его двадцать пять. И тогда, когда исполнялось двадцать восемь. А, что бесило его еще больше, и в тридцать два он еще не появился. По его расчетам, Паре сейчас было двадцать восемь. Он уже должен был выпуститься и отправится в свободное плавание, как говорят романтики и поэты. Но судьба то ли решила дать время все обмозговать, что, к слову, давно обмозговано, то ли просто решила оторваться на них за то, что у всех все очень хорошо. Нет, классно, что сказать. Но, кажется, говорят, что «будет и на твоей улице праздник», так что рано или поздно. поздно или рано. Или что-то типа этого. Плеваться после этого дня можно было бы много. Типа иронии что-то. Это было дождливое утро, все небо было затянуто тучами и все это загробным голосом. Но тут вроде как не погода важна. Важно тут лишь то, что день был и Арс был. В кофейне напротив. Напротив дома, где под крышей, считай, жил он. Кофе пил, было спокойно, даже слишком. Но в дождь мало кто выходил, но тут все же были люди помимо него. Вообще, он смутно помнил и день, и что произошло, но произошло лишь то, что он пошел попросить еще чашечку кофе и, решив что-то там в своей не очень умной в последнее время головке, нес чашку с ароматными напитком к столу. Не донес, ага. Вылил на и так мокрого от дождя воробьенка в тонкой ветровке. Промокшей насквозь. — Ты! Ты, в черненькой рубашке, а ты не думаешь, что ты хотя бы должен извиниться за это, кретин? — возмущённый вздох, а уголки губ Попова приподнимаются, после чего он выдыхает слова одновременно с парнем: — Я не ошибусь, если назову тебя дегенератом и придурком, потому что я уверен, что ты тот самый один из шизанутых типов, что будет вот так лыбиться, когда выливает свой кофе на, черт бы тебя поимел, мою светлую куртку, под которой не менее светлая футболка, дебила кусок... И так далее, и так далее. Парень даже не обращает внимания, что говорит той самой фразой, которая набита у него самого на внутренней стороне запястья. Только сам Арсений медленно тянет руку к левой руке его Идеальной Паре, и, хмыкнув, тихо добавляет: — Знаю, воробей, но еще знаю, что ты никуда от меня не уйдешь, — оставляя на столе деньги, наскоро положеные под блюдечко с чашкой, Арс тянет светловолосого на улицу. Под дождь, а затем и через дорогу, а парень, все, кажется, понимая, тоже заражается счастливой улыбкой. — Я Антон, — и выдох, такой, какие бывают, когда нашёл что-то важное, но как давно утерянное. — А я Арсений, можешь Арс, — довольную усмешку младший всё-таки ловит в голосе. Уже в лифте, поднимаясь на последний этаж, вжимая младшего в зеркальную стену, Попов тихо выдыхает куда-то в шею: — Все равно останешься для меня моим маленьким растрепанным воробьем, Тоша, — никто не возражает, только потом они уже вместе будут с улыбками, такими умиротворенными и нежными, будут вспоминать этот день, ставший для этих двоих тем самым. Тем самым днем обретения Идеального.