Возвращаться - плохая примета

Когда Он просыпается в половину одиннадцатого, тут же понимая, что опаздывает, Она уже паркуется у телецентра, делая это, как можно ровнее и идеальнее. Не любит, когда есть, к чему придраться. Когда Он с дикими воплями вылетает из дома, едва не забывая ключи от машины, Она ставит машину на сигнализацию и уверенно шагает по асфальту в сторону входа. Летнее платье из новой коллекции известного дизайнера, по совместительству её подруги, идеально смотрится на стройной фигуре блондинки, что успела прилично сбросить после родов. То ли к летнему сезону, то ли чтобы радовать глаз молодого мужа. В сложившейся ситуации ей нужно выглядеть привлекательно и соблазнительно в восьмидесяти процентах случаев, но она знала, на что шла, потому и не жалуется. Не жалуется никому, дабы не услышать в ответ: "А что ты хотела и о чём думала, когда выходила за него?". Всегда старается казаться счастливой и ни о чём нежалеющей, но когда остаётся одна или с маленькой дочкой, позволяет себе пару раз всхлипнуть и дать слабину. Ей нельзя ни о чём жалеть, иначе все иллюзии с треском рухнут и больно ударятся об асфальт. Об асфальт, по которому она шла в данный момент и не забывала держать осанку. Не забывала всем улыбаться и вести себя так, словно жизнь её прекрасна и наполнена исключительно счастьем. Нет, никто не смеет спорить. Она действительно счастлива, ведь на этот проект приходят только счастливые люди. Стук её каблуков эхом отдается в ушах охранника на посту, что сразу узнал её и поздоровавшись, напомнил, на какой ей этаж. Неужели думал, что Она забыла? Ну, нет… Он впопыхах выезжает со двора, включая в машине радио, но не вслушиваясь в прогнозы назойливых ведущих о том, что в конце недели в Москве ожидаются дожди с грозами. Кем они, простите, ожидаются, если никто их не ждёт? Дальше следует гороскоп, и он решает послушать, чего ждать от жизни сегодня, стоя в пробке и опаздывая на важную встречу. - Многие Козероги получат долгожданные новости, поймут, что готовы принять важные решения… - сообщают на весь салон автомобиля, что его в некоторой степени бодрит и даже расслабляет. Не-е-т, он ещё не знает, какой подарок приготовили ему звёзды. Он и не догадывается, как судьбоносно его порадует любимый "Первый канал". По сравнению с той, которая упоминалась выше, он вообще не парился по поводу внешнего вида, натянув на себя первую попавшуюся футболку и джинсы. Только вчера днём он прилетел из заслуженного летнего отпуска, который впервые проходил летом, а не в середине января, а уже сегодня должен был, как штык быть в "Останкино" в одиннадцать часов утра. Той пунктуальности, которой обладала Она, Он не имел, время от времени опаздывая на важные встречи и мероприятия. И когда Он, не дожидаясь лифта, по лестнице преодолевает один этаж за другим, Она мило улыбается и отказывается от предложенных чая или кофе. Он врывается в кабинет продюсера "Первого канала" с виноватым лицом и не менее виноватым: "Извините за опоздание", но всё это отходит на второй план, когда краем глаза он замечает, как Она сидит на кожаном диване, закинув ногу на ногу, и с улыбкой смотрит на него. Все опоздания и гороскопы меркнут на фоне её ключиц и светлых волос, что едва-едва касаются плеч, позволяя получше рассмотреть её шею, нетронутую никем, как минимум, последние полторы недели. Ему обещали Полину, но на диване сидела та, которую категорически нельзя было так называть. Ведь он не понаслышке знает, как больно она кусается за подобные "оскорбления". - Дмитрий Николаевич, а нас Вы не хотите почтить своим приветствием? - интересуется Градский, несколько секунд наблюдая за тем, как неотрывно он смотрит на неё, как раздевает и пожирает взглядом одновременно и ни слова не произносит после того "Извините". - Здрасте, - кивает он, отмирая и окидывая всех присутствующих взглядом. - Ну, раз все в сборе, думаю, можем начинать? - уточняет Аксюта, сам же и продолжая. Он садится на единственное свободное место, рядом с ней, будто кто-то специально занял это место для него. Она и заняла. От неё пахнет его любимыми духами из её личной коллекции, собранной разными способами за все тридцать лет жизни. И Она определённо точно знала, какой аромат необходимо выбрать сегодня, чтобы Он оценил. Он оценил. Дима может себе позволить откинуться на спинку кожаного дивана и расслабленно выдохнуть, а она не может. Она натянута, как струна, что вот-вот лопнет от нахлынувшего скучания по нему. Никто и представить не мог, какими способами она готовила себя к этой встрече, как прокручивала её в голове и как представляла различные варианты развития событий. А он просто-напросто не знал о том, что увидит её ещё когда-нибудь так близко, ведь ему обещали Гагарину в роли наставницы. Она и обещала. Она и попросила ничего не говорить ему о своём появлении. Планировала сделать сюрприз. Сюрприз удался. Он очень пытается вслушиваться в слова Аксюты и улавливать суть его монолога, но её спина, её шея… Не может… Не может и быстро сдаётся, сдуваясь, как воздушный шарик, и мотая головой в разные стороны. - В этом году нашему шоу пять лет, именно поэтому мы решили вернуть "золотой состав" наставников. Собрать Вас вновь далось нам непросто, но я очень рад, что все Вы согласились, несмотря на то, как сильно заняты в данный период времени. Он, кажется, хочет возразить, возмутиться, сказать, что его заманили сюда под другим предлогом, но Она… Она действительно рада тому, что все они снова вместе, и одаряет каждого самой искренней улыбкой на свете. И его Она не обделяет, переглядываясь и пытаясь понять, рад ли Он так же сильно её возвращению или нет. Узнать ответ Она не готова, потому и отворачивается обратно, не дождавшись его ответной улыбки. Минуты тянутся медленно, накрывая все оголившиеся чувства и эмоции за последние полчаса таинственной вуалью. Особенно их диван, откуда исходит такой поток страха, радости и неудержимого желания ПОГОВОРИТЬ, что электрические волны попадают даже на Агутина, который тихо говорит Градскому: "А Эрнст-то... как в воду глядел"… И они никогда не узнают, куда глядел Эрнст, и о чём уже не просто догадывалась, а была точно уверена вся съемочная группа, а главное, они никогда не узнают, почему их снова свели вместе. Может быть, будут думать, что судьба, но существует кто-то Свыше, кто не показывает своего лица и точно знает, что им необходимо увидеть друг друга. - Кроме того, мы вновь сделали рокировку и вернули тебя, Дима, на родину, - улыбается мужчина, не уточняя, что родина и Пелагея - слова примерно близкие по значению в его случае. В его случае Она то и дело улыбается, поправляет ткань платья и взволнованно рассматривает присутствующих. - С возвращением, - шепчет Пелагея и смотрит на него так, будто вернулся он с войны или с армии, но никак не с соседнего кресла, стоящего в нескольких метрах. - И тебя… - неуверенно отвечает Дима, считая, что её возвращение гораздо значительнее, чем его. Приоритеты. Но есть нечто общее, что объединяет и переключает их внимание на себя: заветное число, день, когда стартуют съёмки. За пять дней до конца лета. Говорят, что лето - это маленькая жизнь, но новая жизнь начнётся дальше, когда оба будут приходить домой уставшие с репетиций и падать без сил. Кого-то, помимо съёмок, будут ждать гастроли, а кого-то маленький ребёнок. Да, всё те же приоритеты. Он покидает кабинет продюсера первым, бросив кроткое: "До встречи", она же прощается с каждым лично, а его оставляет "на десерт" в надежде, что их прощание продлится чуть дольше, чем все предыдущие. Все её надежды падают в бездну, когда дверь за ним захлопывается, и она не успевает что-либо сказать. Но бежать за ним в первый же день после долгого перерыва - не для неё. Показывать свою жажду общения с ним она не станет, потому что так бездарно раскрывать все карты - опять же абсолютно не для неё. Такие выкрутасы и открытое враньё про важную встречу могла себе позволить та Пелагея из 2014-го, когда создавалось впечатление, что ветер продул её голову насквозь и заполнил собою всё свободное место. А та Пелагея, которая есть сейчас, не смела себе позволить даже дёрнуться в его сторону. Замужняя женщина не может бегать за старыми друзьями бывшими молодыми людьми. Она, не спеша, выходит из кабинета, внимательно осматривается по сторонам в поисках выхода и так же уверенно покидает стены этого места, ставшего родным когда-то давно, правда, со временем родство поистаскалось. Охранник провожает её приветливым взглядом, удивляясь, как всё, что пишут про неё в газетах последний год, может быть правдой. Разве ж она способна на те ужасы, которые там описывают? Не верит, отказывается понимать, а она способна. Она способна и не на такое, просто однажды её недооценили. И очень зря. Это сейчас она - чистая, светлая, добрая и ласковая, последнее пришло с материнством, но раньше, для тех, кто хорошо её знал, она такой не была. Об этом позже. Он снова спускается вниз по лестнице, нарочно медленно, зная, что Она ещё там. На парковке пытается отыскать её машину глазами, но попытки тщетны. Может быть, на такси? Ответ на его неозвученный вслух вопрос находится достаточно скоро, когда чья-то рука касается его плеча, отчего он испуганно вздрагивает. - С ума сошла так пугать? - возмущается Дима, недовольно хмурясь. - И в мыслях не было: пугать тебя… - невинно пожимает плечами Пелагея, рассматривая его вблизи. - Тебя подвезти, может? - предлагает он, быстро меняя тему. - Зачем? Я сама на машине, - усмехается она, указывая на машину белого цвета, стоящую в нескольких метрах от них и совершенно непохожую на ту, которая была раньше. - А где твоя?.. - уточняет Билан, рассматривая издалека её новое средство передвижения. - Представляешь, Дим, машины имеют свойства: продаваться и покупаться. Логику находишь? И ей, разумеется, не сразу становится ясна его реакция, но спустя несколько минут после того, как они расходятся, до неё всё-таки доходит суть столь странного вопроса. - Ты торопишься? - спрашивает он, делая первый шаг навстречу потерянному времени. Как в той сказке… - Если честно, то да… Обещала маму отпустить сегодня пораньше, - виновато пожимает плечами она, как бы извиняясь за то, что не сумела ответить на его жест таким же ответным. - Маму? - Ну, да… Мы всё никак не можем решиться взять няню. Не доверяю я им, понимаешь? Как представлю, что какая-то чужая тётка будет прикасаться к моему ребёнку, аж в дрожь бросает. А с мамой как-то спокойнее, надежнее, я хотя бы уверена в том, что она в целости и сохранности, - и её ответ получается слишком длинным для вопроса, состоящего из одного лишь слова. Резко замолкая, она пробегается глазами по его выражению лица, догадываясь, что ему неинтересно слушать это. - Ладненько, Дим, я побегу, мне правда пора уже… - Беги, - пожимает плечами он, не имея возможности удерживать её. Не имея на то никаких прав. И она, по старой привычке, по доброй памяти или вполне осознанно целует его в щёку, всё так же проводя большим пальцем по щеке и стирая остатки невидимой губной помады. Она не думает о том, что, возможно, именно сейчас какой-нибудь журналист сделал весьма удачный кадр, а помимо него и карьерный рост. Она не думает о том, что такой невинный поцелуй может нанести удар по её семейной идиллии или, как минимум, стать поводом для ревности со стороны её мужа. Ей нельзя совершать опрометчивые поступки, нельзя надеяться на чудо и целовать, кого попало, да и ни кого попало тоже. Он провожает её взглядом, но в его взгляде гораздо больше чувств и эмоций, чем у того охранника. Он наблюдает за тем, как она выезжает с парковки, и ему не нужно никаких гороскопов или гаданий на картах, чтобы точно знать: они скоро встретятся. Встретятся до съёмок, встретятся целенаправленно, чтобы поговорить. Не о съёмках, о них. А им есть, что обсудить, им есть, что сказать друг другу, потому что за эти полтора года накопилось множество тем, требующих сесть за стол переговоров. Она всю дорогу до дома думает о нём, о долгожданной встрече и о том, что времени для полноценного разговора у них было катастрофически мало. Она берёт на себя несуществующую вину и решает её искупить в скором времени. Ему же кажется, что она тут же забыла о его существовании, как только оказалась в салоне своей машины. Ему кажется, что для неё эта встреча ничего не значит, а для него Она значит - всё. Она, а не встреча. Он ещё долго не может выкинуть из головы мысли о ней, а она тем же вечером пишет ему смс-ку, давая понять, что его номер всё ещё есть в её телефонной книге. Пелагея: "Я хочу встретиться… Завтра!" Билан: "Где и во сколько?" Пелагея: "В 21:00, адрес пришлю завтра" Билан: "Не поздновато для молодой матери?" Пелагея: "В самый раз" И она совершает огромнейшую ошибку, снимая номер в отеле в двух кварталах от своего дома. Она сама не сразу понимает, что натворила, когда ей приходит сообщение с отчётом об оплате двухместного номера на одну ночь. Ночь. И сердце целуется с асфальтом, не говоря уже о пятках. Что заставляет её быть столь уверенной в правильности своих действий? Почему она думает, что он непременно согласится? Да они же всего-навсего поговорят, чтобы никто не мешал: ни надоедливые официанты в кафе и ресторанах, ни журналисты, жаждущие хлеба, зрелищ и повода для сплетен, желательно с доказательствами в виде фото или видео. Она просто решает перестраховаться и не давать лишний раз возможности написать о ней новую статью в жёлтой газетёнке. Она ведь любит, когда всё идеально и доведено до совершенства. Она просит маму посидеть с ребёнком, что-то правдоподобно рассказывая о дне рождении давней подруги, которую та не знает. Она надевает платье, ставшее любимым за те два раза, что ей доводилось появляться в нём на публике. Она долго крутится перед зеркалом, пытаясь снова и снова накрасить левый глаз лучше, чем все предыдущие разы. Она впервые не спрашивает маму: "Ну как я выгляжу?", боясь одним своим выражением лица спалить все явки-пароли. Она боится, что её раскусят, и придётся врать ещё более убедительнее, чем до этого. Она волнуется, всё время смотрится в зеркало, и её не покидает страх, что с внешним видом может быть что-то не то. И несмотря на то, что каждый новый день ей приходится соответствовать молодому мужу и выглядеть на все 100 с запасом, сегодня ей было, как никогда, страшно. Страшно, что Он - не тот, кто оценит всю эту мишуру: вызывающий макияж, платье не для встречи со старым другом, причёска, к которой явно приложили большие усилия, да отель, в конце концов. Он, безусловно, соглашается, хоть и не до конца понимает, с каких пор кормящие матери назначают встречи в такое время. А Она не та, которую можно отнести к их числу. Хотя бы потому, что она уже не кормит в силу обстоятельств, разумеется. Он невозмутим и спокоен в отличии от неё, Он ещё не смотрел, куда и как проехать по тому адресу, что Она прислала. Он ещё понятия не имеет, что Она пригласила его вовсе не в кино или в кафе. Он удивится, определённо точно удивится тому, что в этот раз Она взяла на себя его роль. Роль, которую он уже долгое время не играет. Он ничего не ждёт от этой встречи, заранее зная, что о романах с замужними женщинами не может идти и речи. Это его кредо. Он ничего не ждёт, просто-напросто понимая, что Она изменилась. И Он уверен: Она не скажет ему ничего нового, всего лишь даст возможность полюбоваться на неё, и на этом они разойдутся. Стоит ли говорить о том, что так сильно Он не заблуждался ещё никогда? Стоит ли говорить, что Она относилась ко всему совсем по-другому? И всё для неё имело смысл, и всё было сделано не просто так. Её смелость не знала границ, ведь только чересчур смелая девушка рискнёт снять номер в гостинице спустя столько времени. А начинать нужно с малого: хотя бы с ужина, но никак не с завтрака, грубо говоря. Её муж уже пятый день на сборах, но даже его присутствие вряд ли смогло бы остановить её. Она достаёт шкатулку, спрятанную в гардеробной, чтобы никто и никогда не имел возможности случайно на неё наткнуться. Аккуратно перебирает всё содержимое, пытаясь найти необходимую ей вещь. Среди нескольких тетрадных листов, сложенных максимально компактно, среди небольшого флакона каких-то духов, что вот-вот должны закончиться, и лежащего рядом с духами кулона, она, наконец, находит то, что нужно. Лицо её сосредоточено и напряжено, словно она делает что-то противозаконное. Шкатулка хранит в себе множество её личных воспоминаний, которые она очень боится потерять. Закрывая шкатулку и убирая в самый дальний угол, где за многочисленными коробками её будет невозможно найти, не зная о её существовании, Пелагея разжимает кулак, и кольцо вмиг начинает блестеть и переливаться от света, что горит в помещении. - Поль, там такси приехало… - и её мама появляется так внезапно, что блондинке остаётся только вздрогнуть от неожиданности, а кольцо выскальзывает из рук и, как по иронии судьбы, отскакивает прямо к ногам Светланы Геннадьевны. И женщина поднимает украшение раньше, чем Она подлетает к нему в надежде сделать вид, что матери показалось. - Мам, отдай… - вырывая кольцо у неё из рук, взвизгивает она, совершенно не контролируя свои эмоции. - Это то кольцо, которое тебе подарил… - Светлана Геннадьевна не успевает договорить, потому что испуганный возглас дочери отбивает какое-либо желание разговаривать в принципе. Всю дорогу она думает о том, что мама вполне могла сделать выводы, исходя из её нездоровой реакции. Так ведут себя те, кому есть, что скрывать. А она входит в ряды тех, у кого скелеты в шкафу занимают половину свободного места. Кольцо по-прежнему идеально сидит на среднем пальце правой руки, словно всё это время оно находилось именно там, а не в тёмной шкатулке. Он несколько раз перепроверяет адрес, прежде, чем понимает, что так и должно быть. Ему точно сюда. Безошибочно. Он достаёт телефон из кармана и как только набирает первые несколько букв из вопроса, который назрел минуту назад, напротив него останавливается такси. Она выходит из машины и теряется, не в силах выдержать на себе его удивленно-заинтересованный взгляд. Он внимательно рассматривает её внешний вид и никак не может состыковать его с местом, у которого они стоят. - А я думал, мы просто поужинаем… - он озвучивает свои предположения вслух, не боясь её разочаровать. - Тут должен быть ресторан, - пожимает плечами она, чувствуя себя неловко. - Ну, пойдём что ли? - усмехается Дима, вновь и вновь заставляя её испытывать этот дискомфорт. - Дим, это не то, что ты мог подумать, я… - Я ничего не думаю, успокойся, - беря её под руку, отвечает он и направляется ко входу. Наверное, не так-то просто объяснить, почему встреча назначена в незнакомом отеле, а не в привычном ресторане, коих хватало в Москве. И при большом желании можно было сделать так, что ни у кого бы и мысли не возникло, что они встречались тем вечером. Но она любила сложности, так же сильно, как и скучала по нему. Может быть, это и послужило поводом для подобных поступков. Может быть, увидеть его ей хотелось больше, чем рассматривать другие возможные варианты. Они быстро находят ресторан в здании этого отеля, и ему совершенно не хочется задавать ей вопросы, время для которых будет выделено чуть позже. Но как только такая возможность выдастся, он непременно поинтересуется: "Почему именно этот отель?". Её щёки горят огнём, а сама она то и дело обмахивает себя руками в надежде, что перестанет быть так жарко. Он даже спрашивает у официанта, работает ли кондиционер, глядя на то, как Она мучается. Официант заверяет, что кондиционер работает, и предлагает им пересесть за другой стол, если в этом месте настолько душно. Она отказывается, отвечая, что уже всё нормально, но истинная причина в том, что другого такого неприметного стола им не найти, а лишнее внимание - это то, чего она избегает сегодняшним вечером. Меню, как ни странно, радует обоих своим разнообразием, что значительно упрощает им жизнь. И с годами не меняются их предпочтения в еде, как, впрочем, и в личной жизни. Он всё так же заказывает мясо, и все статьи про сыроедение и диету уже не кажутся такими правдивыми, как раньше. Она всё так же берёт рыбу с овощами и не потому, что презирает мясо или снова перестала его есть, просто рыбу… Его всё так же беспокоит её гемоглобин, как когда-то пару лет назад, когда её категорический отказ от мяса едва не довел до серьёзных заболеваний. А её в данный момент мало заботит собственный гемоглобин и здоровье в целом. Её больше волнует, что он теперь о ней думает. Она уверена: отныне Он считает её конченной дурой. Но ошибаться может каждый, и она не исключение. Он не считает её дурой, тем более конченной. Он просто не до конца понимает, как далеко Она готова зайти, будучи замужней женщиной. Почему вместо обычного ресторана, они сидят в ресторане отеля? И не какого-нибудь там отеля, но об этом позже… - Тебе пить-то можно? - неуверенно спрашивает Дима, понятия не имея, как у неё обстоят дела с кормлением. Тему её ребёнка Он целенаправленно не хотел затрагивать, как не хотела и Она. - Пару бокалов не убьют меня, если ты об этом… - усмехается Пелагея, а официант, как по щелчку, приносит бутылку шампанского, разливая его по бокалам. - Спасибо, - кивает Билан, после чего официант удаляется, вот-вот намереваясь появиться на горизонте вновь. Только уже с заказанными блюдами. - А молоко?.. Тема щепетильная, неприятная, не та, которую ей хотелось бы обсуждать прямо сейчас. - Я не кормлю грудью, - одной фразой давая понять, что на этом нужно закончить, отвечает она. На секунду ей снова становится неловко перед ним, и мысль о том, что теперь Он будет думать, что Она - плохая мать, отныне тоже не даёт ей покоя. Хочется увести его отсюда и всё объяснить. Всё-всё-всё. Только там, где нет людей. И о том, что было год назад, и о том, как трудно ей далась вчерашняя смс-ка с просьбой встретиться. Ей было, что сказать, несмотря на то, что сейчас она поддерживала с ним беседу на совершенно отдаленные темы. - За возвращение? - протягивая руку с бокалом, предлагает тост он. - За возвращение, - улыбается она, а звон их бокалов отдается эхом в голове, как напоминание о главном. Поздний ужин проходит в уютной обстановке, но врачи рекомендуют есть, как минимум, за 3-4 часа до сна, а рыба и мясо слишком тяжёлая пища для десяти часов вечера. Её, может быть, ещё и спасут овощи, а его просто-напросто не заботит возможное прибавление в весе, которое ещё не скоро станет лишним. У каждого ведь свои достижения за эти полтора года, но она всё равно выигрывает по количеству в этой невидимой "схватке". Он наслаждается её присутствием и млеет от её улыбки и звонкого смеха, чего Она не замечает, потому что Он старается делать это незаметно. Незаметно млеть. Чёрт возьми, как поэтично. Это безумно поэтично поздним, августовским вечером, когда тебе уже тридцать один год, а ты ужинаешь с другим втайне от мужа. Не менее поэтичным, по моему мнению, является и тот факт, что её обручальное кольцо было снято с правой руки ещё в такси и временно переодето на левую. А на среднем пальце правой руки по-прежнему красовалось кольцо, подаренное им. Он заметил это кольцо ещё час назад, когда они только сели за стол, как раз в тот момент, когда Она обмахивала себя руками в связи с внезапным потеплением, влияющим только на неё. А его телефон разрывается от звонков и сообщений, потому что сегодня вечером он обещал одной своей чересчур хорошей знакомой посетить какую-то выставку вместе с ней. Но тяга к Пелагее оказалась сильнее, чем тяга к искусству. Хорошая знакомая была слишком молода для него, да и вообще молода, чтобы понимать, как много для него значило существование этой блондинки. Он в любом случае задвинул бы все свои планы, даже если бы Она назначила ему встречу в полночь на каком-нибудь кладбище. Он бы пришёл. Хорошая знакомая обрывает трубку, считая, что значит для него слишком много, а смс-ка с текстом: "Прости, сегодня не смогу", отправленная им ещё три часа назад, слишком мала для полноценного объяснения. - Ответь, - говорит Пелагея, замечая, как Он уже который раз сбрасывает входящий звонок. - Я отойду, ладно? - поднимаясь из-за стола, уточняет Дима, получая в ответ одобрительный кивок. И если в её голову и закрадывается мысль о том, что звонит ему не кто-нибудь, а любимая девушка, то только на пару секунд. Она мгновенно выкидывает эту мысль из головы, допивая шампанское из своего бокала и прося официанта рассчитать их. Как сильная и (не)зависимая(от мужа), Она решает расплатиться за себя сама, хоть и заранее знает, что Он ей этого просто не позволит сделать. Дима возвращается, как раз тогда, когда девушка достаёт карточку и без зазрения совести протягивает её официанту. - Шампанское в голову ударило? - недовольно спрашивает Билан, буквально вырывая карточку из рук молодого человека. - А почему это я, собственно, не могу сама за себя заплатить? - возмущается Пелагея, выводя его на эмоции. А шампанское всё-таки успело оставить свой отпечаток на состоянии молодой матери, что давно не пила ничего подобного. - А я тебе сейчас расскажу, почему… - фыркает он, протягивая свою карточку вместо её и вводя пин-код. Официант приглашает их посетить ресторан вновь, желая всего самого наилучшего и провожая пару удивленным взглядом. Он сразу узнал их, сразу сложил пазл в голове и мог бы неплохо поднять денег за сегодняшний вечер, помимо чаевых, оставленных Димой, сделав пару провокационных снимков. Но что-то остановило его и не позволило так поступить именно с ними. Было видно, что они относятся друг к другу по-особенному и явно не хотят последствий этого невинного ужина. В конце концов, они же даже не прикасались друг к другу, чтобы у кого-то была возможность найти в их действиях нечто провокационное. Заканчивается всё довольно оптимистично, так как они спешно покидают зал ресторана, о чём-то увлеченно споря. Лифт отеля кажется Ей слишком замкнутым пространством для того, чтобы можно было спокойно стоять рядом с Ним. Она смотрится в зеркало, поправляет свою причёску и, кажется, чувствует совсем спокойно, находясь в этом лифте. Он рассматривает карточку от номера, что Она ему отдала, как только получила внизу на стойке. Двери лифта открываются на нужном этаже, а поисками номера дальше занимается Дима, догадываясь, что Пелагея сейчас способна только молчать и идти следом. И ему довольно быстро удаётся отыскать дверь с теми же цифрами, что и на карточке, и открыв её, он пропускает блондинку внутрь, заходя за ней. Стоит им только оказаться в номере, как картина становится более, чем ясна. Ответ на его вопрос: "Насколько далеко она готова зайти?" находится в самом центре комнаты. Огромная, двуспальная кровать. - Словами не передать, как я не люблю эти туфли… - бубнит она, скидывая туфли на достаточно высоком каблуке и вмиг становясь на голову ниже него. Он садится в кресло по диагонали от кровати, как бы обозначивая свою временную позицию, а Она обессиленно падает на кровать в форме морской звезды, расплываясь в блаженной улыбке. - Так почему всё-таки этот отель? - спрашивает Билан, заставляя её поднять голову и недоуменно посмотреть на него. - Он недалеко от меня и… Я не знаю, Дим… - странно хмурясь, отвечает она, - Просто так получилось. Это важно? - Ты серьёзно не помнишь, да? - усмехается Он, отчего Она ещё более заинтересованно смотрит на него. - А что я должна помнить? - Это был первый отель, в котором мы "останавливались", - пожимает плечами он, наблюдая за её реакцией. - Я не помню, - разочарованно говорит девушка, будто этот момент вырезали из её памяти. - Два с половиной года прошло, к тому же, ты была не в том состоянии, чтобы помнить, - ухмыляется Дима, вынуждая её поменять цвет лица. Никто из них не решается включить свет ярче торшера, стоящего около его кресла. Никто не решается нарушить атмосферу, созданную с помощью банальных воспоминаний. За окном давно стемнело, а огни ночного города вне зависимости от времени суток продолжали ярко гореть, только усиливая эффект ночи. - Я всё время не в том состоянии, ты заметил? - начиная смеяться чему-то своему, уточняет она, - Мне всё время не хватает смелости, чтобы сказать всё, что я думаю. Даже сейчас… - Давно это тебе отсутствие смелости стало мешать? - Как только замуж вышла… - Кстати, твой муж… Он знает, что ты?… - Не "кстати", Дим, мой муж тут совсем не "кстати" сейчас, - обрывает она, быстро меняя настроение и начиная злиться. И её, наверное, успокоит свежий воздух… По крайне мере, она так думает, когда подходит к окну и приоткрывает его, впуская в комнату кислорода. Она ведь весь вечер страдает от того, что ей душно. Да и не только от этого… От всего… От самой себя в первую очередь. Те самые огни и тот вид на ночную Москву приковывают всё её внимание к себе, кажется, действительно успокаивая. Она не сразу замечает, как тусклый свет торшера гаснет, и в комнате становится полностью темно. Только огни, свет фар редко приезжающих машин и тишина. И Она чувствует его присутствие где-то очень близко, слышит его дыхание, но не может понять, где Он находится. Мгновенно трезвея от выпитого шампанского, она не знает, чего ожидать, и это, пожалуй, пугает больше всего во всей этой истории. Сердце благополучно приземляется в пятки, как только его руки оказываются на её талии. Она отчего-то, наоборот, чувствует себя спокойно и расслабленно, хотя должна быть напряжена. С каждым вздохом ей всё легче и дышать, и жить. Его губы беспрепятственно касаются её шеи, отчего ноги подкашиваются и становятся ватными. Благо Он удержит её в случае чего, поэтому это последнее, за что Она переживает. Огни, что всё ещё видны вдалеке, теперь расплываются и плывут перед глазами, а она отчаянно пытается сфокусировать на них взгляд, но попытки тщетны. Всё, что происходит здесь, сейчас, в темноте, в пространстве этого номера - раз и навсегда останется между ними, как и всё то, что остаётся между ними до сих пор. Он нарочно медленно целует её в шею, словно оттягивает время или просто никуда не торопится. Он наслаждается моментом её присутствия вот так близко, и невозможно передать словами его чувства. Он представлял эти минуты, проведённые с ней, все полтора года, что по-человечески не видел её. А позавчера Она сама изъявила желание встретиться, когда Он в том самом кабинете подумал, что безнадёжно потерял её такую замужнюю и недоступную. Недосягаемую. Это как исполнение самого заветного желания. Трудно поверить в реальность происходящего и убедить себя в том, что это не сон. В том, что не будет больно по пробуждению. И тогда, в кабинете, когда он увидел её, сидящую на диване совсем с другим выражением лица, с другими приоритетами, с другими мыслями, он ведь был уверен, что никогда больше не дотронется до неё даже кончиком пальца. - Ты знаешь, что возвращаться - плохая примета? - тихо спрашивает он, крепче прижимая её к себе. - Обстоятельства разные бывают… - совершенно не своим голосом отвечает она, всё же решаясь и выбирая между ним и огнями, его. Она разворачивается к нему лицом и тут же ловит себя на мысли, что уже летит в бездну. В уголках её глаз собираются слезинки, даже в такой, казалось бы, романтический момент, когда всё должно перейти в другое русло, в горизонтальное положение. Ан нет. И от того, что в комнате абсолютно темно, несмотря на то, что глаза уже привыкли к отсутствию света, Она находит его губы на ощупь, слишком резко подаваясь вперёд и ударяясь лбом об его лоб. - Прости… - не за лоб, не за удар, не за сейчас. Она не видит его глаз, его эмоций и его лица в целом. Она не видит и потому ей намного легче сейчас стоять напротив него. Она могла бы рассказать ему о многом: например, о том, сколько бессонных ночей провела в начале мая полтора года назад, или о том, как за неделю до того, как узнала о беременности, избавлялась от вредной привычки, которая и привычкой "не была", по её мнению. Она могла бы сказать, сколько слёз успела пролить за эти полтора года, что пролетели, как один день. А он… он мог бы поведать ей о том, как чуть было не загнулся от одиночества и душевной пустоты. Они могли бы рассказать друг другу всё, потому что именно в этой темноте досконально вспомнили друг друга. Так же быстро, как успели забыть. Она прислоняется лбом к холодному окну и прикрывает глаза, а затем широко распахивает, и огни по-прежнему расплываются, потому что слёзы застилают глаза. Он шмыгает носом от того, что в номере становится как-то слишком прохладно. Он всё ещё стоит за её спиной, как в каких-нибудь фильмах ужасов, когда боишься лишний раз пошевелиться. Только она не боится ужастиков, она больше ничего не боится, кроме банальной потери воспоминаний. Его руки оттягивают её от окна, когда в помещении становится совсем холодно. Её плечи давно покрылись мурашками, но отойти от окна самостоятельно она не в состоянии. Он закрывает это несчастное окно, замечая её силуэт в метре от себя. Ему не нужен свет, чтобы точно знать, какие эмоции сейчас на её лице. Ему не нужно никакого специального прибора или телепатических способностей, чтобы читать её мысли. Она сама делает шаг ему навстречу, заранее зная, что через несколько таких же окажется в его тёплых, вне зависимости от температуры воздуха, руках. И Она не ошибается, попадая точно в цель, когда Он сам притягивает её к себе, прижимаясь губами к горячему лбу. Его телефон, несмотря на столь позднее время, опять вибрирует, оповещая о входящем звонке. Она всегда понимающе относится к подобным звонкам и всегда просит ответить, дабы не заставлять нервничать того, кто звонит, но сейчас… Стоит ему только повернуть голову в сторону журнального столика возле кресла, где лежит его телефон, и поморщиться от того, что Он, к сожалению, знает, кто звонит, как Она тут же цепляется двумя руками за его плечи, отрицательно мотая головой. - Звонить в такое время неприлично… - аргументирует Пелагея, а он соглашается с ней и не обращает внимания на гаджет, что вскоре перестаёт вибрировать. А по утру, в шесть часов, если быть точнее, он просыпается раньше неё. И его секрет прост: он так и не смог заснуть, все эти четыре часа пролежав рядом с ней. Он просто смотрел на неё, наблюдал и знал, что больше такого недосягаемого однозначно не повторится. Он поступает неправильно, когда в спешке покидает номер, чиркнув на какой-то салфетке пару слов. Он сбегает, зная, что когда Она проснется, произойдёт точка невозврата. Он целует её в висок на прощание, ещё раз окидывая взглядом и поправляя одеяло. Его машина стоит в нескольких метрах от отеля, где он вчера удачно припарковался. На улице практически ни души, не считая проезжающих машин. Солнце уже взошло, отчего светло и легко и на улице, и на душе. Она проснётся через часа полтора, может, два. Она не застанет его, сразу решив, что сошла с ума. Но она точно будет помнить события прошедшей ночи. В красках, в ярких красках, хотя там кроме чёрной никакая больше не понадобится. Она поймает себя на мысли, что не жалеет ни об одной секунде, проведённой рядом с ним. Немаловажной деталью станет и тот факт, что с Димой у них ничего не было, значит, мужу она не изменяла. Поцелуй - это в каком-то роде измена, но куда хуже то, что она изменила морально. Душою она питала чувства к другому человеку. Не это ли страшно? Тремя минутами позже Она обнаружит ту салфетку, на которой Он так усердно вырисовывал буквы.

"Возвращаться - плохая примета, но я не суеверный…"