Фантомная боль

Гараж встретил своего хозяина полумраком и острым запахом бензина. Артур щелкнул выключателем на стене и хмуро осмотрел помещение. Теперь оно выглядело каким-то опустевшим и не вызывало ничего, кроме уныния. И все потому, что тут творился полный бедлам. Гараж вообще казался заброшенным. На полу белели клочки так и незавершенных чертежей, на верстаке были разбросаны части какого-то хитроумного механизма, а компьютер не подавал признаков жизни, экраном тускло отражая свет лампы. В углу мастерской стоял фургончик с яркой надписью «Mystery skulls» на боку и немного разряжал гнетущую атмосферу своей веселой расцветкой. Но если бы машины умели смотреть фарами, как глазами, то эта бы пялилась на своего хозяина с горьким сожалением, будто говоря ему: «Тебе должно быть стыдно за свое поведение, приятель». И этот образ немого укора был вполне оправдан. Краска на бампере минивэна уже начала тускнеть, а кое-где даже облупилась, давая ржавчине себя сточить. Под днищем машины скопилась зеркальная лужица, натекшая из прохудившегося топливного шланга, а возле спущенных колес лежала небольшая кучка болтов, натасканная сюда деловитым хомяком — Галахадом. За автомобилем явно не ухаживали, и он запаршивел, как пес, которому уделяли слишком мало внимания. Сколько уже фургончик был заперт в гараже и сиротливо пылился в углу? Месяц? А может два? Сколько времени уже утекло с тех самых пор, как команда «Mystery skulls» побывала в проклятых пещерах? Кто-то сказал бы, что прошло всего лишь полгода, но для Артура пролетела целая жизнь. Причем чужая жизнь. И она действительно проскочила мимо, утекла сквозь пальцы, вывернулась и исчезла, растворившись в небытие. А несчастный фургончик был лишь очередным напоминанием ему о том «инциденте», в котором пострадали многие, хотя погиб всего лишь один человек. Льюис. Артур отвернулся от машины и медленно проковылял к рабочему столу, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы вновь не начать сожалеть о своем возвращении в мастерскую. Но куда бы ни падал его затравленный взгляд, везде для него находились маленькие свидетельства чужого присутствия. Артур знал их наперечет. Вот эту надпись на машине сделал сам Льюис, даже не пользуясь шаблоном. Тут он любил садиться, дожидаясь, пока механик проверит старенький минивэн на наличие неполадок, а здесь лидер команды кидал свой походный рюкзак перед отправкой в очередное путешествие. Да, Льюис погиб, но вместе с тем остался в мире живых: на фотокарточках; в записях рассыпающегося на страницы дневника; в машине в виде мелких личных безделиц, которые обнаруживались до сих пор, то в щелях между сиденьями, то на дне бардачка. Как это ни печально, но вещи смогли пережить своего хозяина. Но только здесь — в гараже, где сохранялся еще легкий налет упорхнувшего счастья. Все это напоминало Артуру о том, что он отчаянно пытался забыть, вычеркнуть из своей покореженной, расколотой на отдельные кусочки жизни. Но, не смотря на приторную горечь, что приносило ему прошлое, его все равно незримо тянуло сюда. Ведь у него ничего не осталось, кроме этого уголка ностальгии. И Артура сейчас могло отвлечь от хандры только одно — его работа. Много работы. Такой тяжелый и изматывающий труд, чтобы на посторонние мысли не хватало бы ни сил, ни времени. Однако дядя Лэнс теперь не доверял племяннику ничего серьезного в «Кингсмен Механикс». И по большей части оставлял его дома, чтобы тот не мешал ремонту и зря не путался под ногами. Впрочем, Артур своего дядюшку ни в чем не винил. Да и что полезного мог сделать однорукий механик? Тем более левша, потерявший ведущую конечность? Лишь починить себя. В прямом смысле этого слова. Он мог бы сделать себе протез, чтобы получить шанс начать все заново. Чем не план по спасению собственной личности? Артур ведь и раньше увлекался продвинутой робототехникой. А теперь ему нужно было всего лишь использовать свои навыки и умения по максимуму, чтобы вернуть себе «целостность». Вот только на словах это оказалось намного проще, чем в реальности. По нескольким причинам. Мастерскую в старом гараже раньше приспособили для ремонта разных текущих мелочей для «Кингсмен Механикс». Это помещение не предназначалось для чего-то большего. И тем более оно не годилось в качестве места, в котором можно было бы создать настоящую роботизированную руку. Тут имелся лишь необходимый минимум оборудования — небольшой токарный и точильный станки, массивный верстак, масса стареньких, но еще годных для использования инструментов, заботливо развешенных по стенам. Вдобавок в нижнем ящике стола хранился комплект микросхем и проводов, которые при желании можно было соединить вместе по тем чертежам, что теперь разрозненными частями валялись на пыльном полу. В прошлый свой приход сюда Артур просто разорвал в клочья собственные планы. Впрочем, он мог собрать механизм и по памяти. Если бы действительно этого захотел. Но Артур и сам не знал, что именно ему нужно было в итоге. Собраться физически… или морально. Все-таки было сложно определиться, когда беспокоило и то, и другое. Артур сел за верстак, разложил перед собой необходимые инструменты и подобрал наполовину собранный механизм. Эта часть протеза была почти готова, и Артуру оставалось лишь соединить контакты в стальной кисти и проверить ее подвижность. Ему даже ходить далеко не пришлось — тут же на столешнице валялись и остальные сегменты недоделанного протеза. Вот только пальцы правой руки Артура не слушались, так как надо. Было жутко неудобно и непривычно для левши перестраиваться. Особенно, когда другого выбора просто не было. Ему приходилось терпеть и учиться справляться с трудностями в новом для себя состоянии. И начинать все сначала. В то время как провода путались, соединения не контачили, а микросхемы не хотели входить в свои пазы. В очередной раз Артур, не глядя и не отрываясь от работы, попытался взять отвертку левой рукой… Вот только этой самой руки у него не было. Он совсем забыл. Артур до сих пор не мог привыкнуть, что этой части тела у него нет вообще. Вот уже как полгода. Но ощущения были вполне настоящими, в том числе и шероховатость пластмассовой ручки инструмента, и гладкая поверхность верстака, которой он коснулся «фантомной» конечностью. Отвертка почему-то сама по себе упала со стола и закатилась куда-то под верстак, а у Кингсмена заныла культя, будто он действительно ее секунду назад использовал. Эта боль постоянно напоминала Артуру о том, что случилось. Горячий привет из прошлого, обдающий жаром воспалительного процесса. Тут же заболела кисть, засаднил локоть, онемели пальцы в руке, которой даже не существовало физически. Невидимые клещи рвали, давили, выкручивали руку. Стеклянные осколки, витые сверла кромсали, сверлили несчастную культю. Избавления не было. Фантомная боль — это боль там, где на самом деле нечему болеть. И от этого не было лекарства, не было спасения. Ведь вся проблема заключалось в том, что мозг продолжал давать команды отсутствующей конечности. Продолжал думать, что все нормально. Но это было совсем не так. Артур опустил взгляд на свое левое плечо, пытаясь с каким-то омертвелым безразличием рассмотреть увечье. Но пульс сам собой участился, в висках застучали молоточки. Обмануть собственный организм оказалось для Артура непосильной задачей. Он мысленно выругался. Ведь каждый раз обещал себе, что не будет специально смотреть на ЭТО, и все равно с маниакальным упрямством пялился снова и снова. Словно надеясь, что вдруг случится чудо, и все что произошло полгода назад, развеется как кошмарный сон, а конечность станет прежней. Не станет. Потому что вместо руки — пустота. Как и в душе. И к этому не привыкнуть. Не смириться. Хотя внешне он давно научился не подавать виду и не замечать свою ущербность на людях, внутри него всегда звенела натянутая струнка. И это напряжение, наверное, уже не отпустит его никогда. Тот инцидент в пещере превратил молодого парня, только начинающего карьеру механика в калеку и… непреднамеренного убийцу. Убийцу собственного друга. Не по своей воле, но все же. Оглядываясь назад, Артур теперь с горечью осознавал, что иногда не уделял Льюису должного внимания. Обижался на него за то, что тот стал чаще встречаться и проводить время со своей девушкой, а не со старым приятелем. Артур порой даже откровенно игнорировал его, как игнорируют привычную вещь, которая никогда и никуда не денется. Но даже вещи случается, пропадают. А что уж говорить о людях. Раньше как-то само собой предполагалось, что Льюис всегда будет в команде. Артур никогда не думал о том, что может быть хоть как-то по-другому. Это просто предполагалось. Как-то само собой. Но теперь Льюис умер, а он остался жив. И этот факт казался неправильным, несправедливым. И провести черту было нельзя, разделив живое и мертвое. Нельзя же было просто отрезать кусок себя и при этом думать, что все теперь будет как прежде. Квартет стал трио, и никто не смог бы заменить Льюиса. Никто и никогда. Артур понял это в полной мере только сейчас. И насколько это было невыносимо. Он потерял того, без кого жизнь становится нестерпимой и абстрактной. Без кого становится бесцветной и тусклой. И никто его раньше не предупреждал о том, что случается и так, что от тебя отрезают все, а ты сам — остаешься. Совершенно один. А ведь Артур никогда никому не желал зла и не мог понять, почему жизнь с ним так жестоко обошлась. Он не хотел смерти друга. Не желал того, чтобы Виви все забыла. И вообще он был против той роковой поездки в горы. Проклятая темнота пещеры. Проклятый калека. Проклятая жизнь. Для Артура последние полгода слились в одно неясное пятно, сплавленное из разрозненных осколков воспоминаний, которые ранили его до сих пор. Время совершенно не лечило. Оно лишь давало отсрочку. Артур не мог смириться, что теперь он калека — половинчатый и несуразный урод. И дело было даже не в физическом увечье, а в его моральной составляющей. Тоска будто хватала его невидимыми щупальцами, задевала за живое и выворачивала душу наизнанку, бередя старые раны. Снова и снова. Ему казалось, что его выскоблили наждаком изнутри. Словно в нем что-то умерло вместе с Льюисом. Будто он и не жив вовсе. А ведь Артур и правда стал тенью прежнего себя, фантомом того парня, что любил пошутить и побалагурить. От кого обычно было больше всего шума и проблем. Теперь же у него самого имелись серьезные проблемы. Последние дни Артур не мог нормально спать и есть. Его мучили кошмары. Это было сложно и изматывающее. Усталость была даже не физической, а душевной. Монотонной и непрекращающейся. Теперь закрывая глаза, Артур видел только алчную густую темноту. Ему казалось, что он плывет в ней. Дышит ею. А еще в этих непрекращающихся кошмарах наяву был звук. Далекий, но слишком быстро приближающийся. Догоняющий. Бездушный и беспощадный. Страшный. Отвратительный. Как скрежет когтей о камень, как лязгающие клыки и звериный вой. Ужас, который вызывал эти видения, был особого рода. Какой-то первобытный, глубинный, от которого холодело нутро и замирало сердце. И этот страх теперь всегда был рядом с Артуром, обволакивал его своими липкими объятиями, шептал на ухо и смеялся своим призрачным смехом. Пройдет ли это вообще когда-нибудь? Видимо нет. Иногда Артуру даже казалось, что его потерянная рука все еще где-то существует и ползает, по-паучьи перебирая пальцами, как лапами. И что она его, — Артура, — постоянно ищет. Глупости, конечно, но он не мог просто избавиться от этого яркого образа, все чаще навещающего его в кошмарах. Темнота теперь пугала Артура особенно сильно. И не только она. Казалось, что стены сдвигаются, наваливаются, наплывают, натекают со всех сторон и давят, давят, давят этой проклятой темнотой. Странно. Раньше Артур не страдал клаустрофобией, а тут вдруг ни с того, ни с сего на него навалились эти ощущения полной безнадежности. Внезапно стало трудно дышать. Резко, без всякого перехода. Складывалось такое впечатление, будто его прямо здесь и сейчас завалило. Будто он сам погребен заживо, а не Льюис. И почему-то каждый вздох давался ему с трудом. Словно невидимая рука вцепилась сзади в шею и обхватила его горло длинными цепкими пальцами. Когда Артур попытался расшифровать свое состояние, он понял, что с ним. Его душили беззвучные рыдания, а он вместо того, чтобы дать горю прорваться, по привычке держался, сцепив зубы, и усилием воли гасил в себе эмоции. Глупые мысли разбудили чувства. О том, что Артур старался не вспоминать. О чем он не хотел задумываться. Зрение вдруг стало размытым. Изображение стола поплыло перед глазами. По щеке потекла слеза. Артур стер ее пальцем и с удивлением посмотрел на поблескивающую влагу. Можно было ставить диагноз. Он окончательно и бесповоротно раскис. Слезы — это слабость. Хорошо, что Виви их не видела. Плохо, что Артур видит эту слабость сам. Он тряхнул головой. Шумно и глубоко вздохнул. Нужно было собраться. Нужно было взять себя в руки. Руки… К черту все! В угол мастерской полетел так и несобранный до конца протез, а следом за ним еще одна отвертка и гаечный ключ. Бардака в гараже прибавилось, но вот лучше от этого никому не стало. Вдруг Артур услышал дробное цоканье когтей по бетонному полу и резко обернулся, вынырнув из омута собственных мыслей, запоздало укоряя себя за забывчивость. Он не закрыл за собой дверь! А вдруг его там поджидала скоропостижная смерть? Но нет. Он зря испугался. Это была не живая рука и не Льюис, восставший из могилы. У порога в мастерскую стоял Мистери, и вид у него был очень виноватый, будто он уже натворил что-то ужасное и просто ждал расплаты за содеянное. Увидев, что на него смотрит человек, пес с готовностью сел на пол и завилял коротким хвостом, выказывая свое дружелюбие, будто говоря тем самым: «Мистери — хороший мальчик! Он очень милый, погладь его скорее!». И зря. Артур его явно боялся, как боялся темноты и того, что в ней могло прятаться. С тех самых пор. И ни благожелательная зубастая улыбка, ни добродушное тявканье не могло его убедить в том, что Мистери абсолютно безопасен и безвреден. Слишком свежи были шрамы от клыков. Слишком ярки картины того, как от одного движения этих челюстей могут ломаться кости и рваться плоть. Но вместо огромного монстра, перед Артуром сидел всего лишь маленький пушистый песик с умным взглядом. И ничего больше. Мистери ждал какого-то особого знака. И видимо его получил. Песик мотнул головой, будто отгоняя муху, а потом потрусил в тот угол, где сиротливо лежал брошенный Артуром протез. Взял незавершенный механизм в пасть, как обычную палку, и гордо принес его человеку, будто показывая свою значимость: «Смотри! А я ведь действительно хорош в этом деле!». Мистери водрузил свою находку на пол возле ног Артура и вновь заулыбался во всю свою пасть. На самом деле ему даже не нужно было уметь говорить. На его мордочке и так читалось сочувствие и море щенячьей привязанности. Его действия и язык тела были намного выразительнее глупых человеческих слов. Таких как: «Эй, хватит уже жалеть себя». Или: «Не грусти, Арти! Все образуется!». Зачем все это нужно, когда можно не рассказать, а показать свои намерения? Песик положил свою лобастую, удивительно тяжелую голову Артуру на колени и вновь завилял коротким хвостом, преданно заглядывая человеку в глаза, словно читая его мысли, и прекрасно зная, что тому сейчас очень плохо. И в этом зверином взгляде сквозило что-то теплое, уютное и неожиданно светлое. Как маленький огонек надежды, которым можно было поделиться. Передать другому, чтобы согреть. Мистери принес совсем немного доброты в чужую разрушенную жизнь, подарил чуть-чуть ласки живого существа. А Артур боялся пошевелиться. То ли от того, что опасался вспугнуть мгновение, то ли от того, что был в ужасе от самого Мистери. Но пес не двигался, не рычал, не проявлял агрессии, а просто позволял себя гладить. Да, именно этого он хотел. Собак нужно гладить, чтобы они были счастливы. И людям порой тоже требовалось такое лечение. Привязанностью. Внутри Артура что-то распускалось, пока он гладил поскуливающего пса. Словно до этого у него сердце было сжато, как кулак. А теперь вот чуть-чуть ослабило хватку. Высвобождало его понемногу. Напряжение потихоньку отступало, будто само по себе. На душе становилось легче. Фантомная боль постепенно уходила, по мере того как пальцы Артура механически перебирали пушистую белую шерстку Мистери. Он просто гладил пса здоровой рукой — осторожно и с опаской, будто каждое касание к мохнатой голове, возвращало его в далекое детство. Забавно, но когда-то давным-давно Артур мечтал, чтобы у него была собака. Такая, что могла бы защитить от всего на свете. Собака, которая была бы способна пойти ради хозяина на все. А ведь пес — самое мистическое животное в мире. Особенно Мистери. Артур почувствовал, как лицевые мышцы непроизвольно и как-то сами собой пришли в движение. Словно чьи-то невидимые руки лепили из его лица нехарактерную для случая гримасу. Странное было ощущение. Лицо вообще теперь казалось ему чужим и резиновым. И то, что творилось в голове у Артура, никоим образом не соответствовало тому, что отражалось на его лице. Артур вдруг понял, что улыбается — дико и нездорово. И что ему очень больно. Но не снаружи, а где-то внутри. Будто что-то оборвалось. Будто, наконец, лопнула струна, которая раньше звенела от напряжения. И тут Артур неожиданно для себя засмеялся. Не тонко и заливисто, как раньше. А хриплым, каким-то незнакомым смехом. И по его лицу потекли слезы. А он просто смеялся и не знал, как ему остановиться. Странное дело. Вроде бы он плакал, но почему-то на душе становилось легче. Будто вместе с этим смехом, с этими слезами Артур что-то отпускал на волю. Возможно, именно так он отпускал свою фантомную боль.