Моё лекарство с запахом корицы

Рюноске сидит на подоконнике, методично и холодно осматривая прохожих мимо. Рюноске был не таким как все. Он не был идеален. В этом утопическом мире ни один человек никогда не испытывал грусти. На лицах всех прохожих всегда была широкая, чем-то даже пугающая, улыбка. Никто и никогда не был угрюм или грустен, каждый наслаждался жизнью и радовался абсолютно любому событию. Грусть казалась чем-то запретным и о ней рассказывали лишь детям в страшных историях по вечерам. И если грусть была чем-то страшным, то Рюноске был самым настоящим монстром. Монстром, который никогда не улыбается. Отсутствие широкой улыбки и несокрушимого оптимизма не давало парню спокойно жить и работать. По итогу он оказался в этом богом забытом месте — в психиатрической больнице им. Франческо. Кто такой этот Франческо, Акутагава никогда не интересовался, да и ему не особо-то хотелось. Замкнувшись в своем маленьком мирке, он день ото дня выслушивал лекции доктора о том, как прекрасно всегда улыбаться и радоваться жизни. Но парень понимал, что он оказался тут не потому, что ему и правда хотели помочь. Он оказался здесь, потому что рушил утопическую систему этого мира. Спустя тысячи лет войн и разногласий, человечество, наконец, пришло к идеальному устройству. С самого детства из подсознания ребенка искореняли такое чувство как грусть. Отныне это было нечто наподобие крещения у христиан. Но это не всегда выходило. С самого своего детства Рюноске был не таким, как его сверстники. Ему не нравилось орать во всю глотку от веселья, не нравилось играть с детьми или пинать мячик с мальчишками во дворе. Маленький мальчик предпочитал сидеть в одном месте и монотонно наблюдать за жучками в траве или летающей мимо бабочкой. При этом лицо мальчика не выражало никаких эмоций. Родителей, подчиненным утопической системе, это не могло не беспокоить, но они слишком любили свое дитя, чтобы начать посещать всяких врачей и делать Рюноске все отрешённей от этого мира. И Акутагава и правда, был благодарен им за это, ведь если бы он пробыл в этой больнице еще с самого детства, он бы тут загнулся. Томно вздохнув, парень медленно поднимается с подоконника и направляется в сторону своей кровати, дабы продолжить смотреть в окно, но уже в лежачем положении. Но тут Рюноске услышал громкий стук в окно. Столь неожиданный поворот событий (учитывая, что палата парня находилась на третьем этаже) заставил Акутагаву изменить свой ежедневный ритуал смены места положении и вновь вернуться к окну. Свисая вниз головой, в окно стучал до этого момента, незнакомый Рюноске парень. Широко улыбаясь, незнакомец вновь постучал в окно. — Открывай, а то у меня уже ноги затекли! — громко крикнул незнакомец и более настойчиво начал стучать. Акутагава с интересом склоняет голову на бок и открывает окно. Вся эта ситуация немного пугала его, но и интересовала одновременно. — Ну, наконец-то! Я уж думал, свалюсь, пока ты, наконец, откроешь это чертово окно, — недовольно фыркает парень и вновь скрывается из виду, после чего юрко запрыгивает в палату Рюноске и нагло садится на его кровать. Акутагава недовольно сводит брови к переносице и фыркает. Но морщинка меж глаз тут же разглаживается, как только парень вдыхает запах, который принес за собой незнакомец. Дикое смешение кофе и корицы будоражит мозг парня, отчего ему приходиться тряхнуть головой, дабы прийти в себя. Рюноске давно не слышал таких дивных запахов. Практически каждый человек пах одинаково, пользовался одними и теме же духами, пил тот же чай. Вот, к примеру, его доктор пах легким запахом ванили, а все медсестры пахли лавандой. Больницу же уже как столетие не наполнял противный запах хлорки, наоборот, вся больница пахла однообразным запахом ромашки. — Нравится? — усмехается парень, укладываясь на кровать хозяина, закидывая ногу на ногу. — Кто вы такой? — Рюноске вновь возвращается в реальность и хмурится. — Ах, какой же я невежа! — незнакомец театрально прикладывает тыльную сторону ладони ко лбу и наигранно морщится. — Я ведь забыл представиться! Я Осаму Дазай — твой сосед сверху. — Зачем вы пришли ко мне? Да и еще и таким способом, — парень вновь фыркает и немного грубо пытается столкнуть Дазая со своей кровати, но тот словно не обращает на него внимания. — Я обошел уже всех соседей, но так и не нашел достойного собеседника, который мог бы здраво соображать. Увы, местные жители очень не разговорчивы или же разговаривают только с выдуманными людьми и вовсе не обращают на меня внимания, — жалуется Осаму и переворачивается на живот. — Я никогда не видел тебя на улице, ты вообще там бываешь? — Нет, не считаю нужным, — холодно отвечает Рюноске и скрещивает руки на груди, новый сосед ему совсем не по нраву. — Ты всегда такой бука? — Дазай наигранно дует губы и склоняет голову на бок. — Увы, да, — Акутагава морщит нос и вновь отворачивается к окну, глядя на проплывающие мимо облака. На самом деле парню жутко хотелось пойти на улицу. Но еще больше он не хотел смотреть на эти улыбающиеся лица. На лица, которые полны притворной радости, на эти широкие улыбки и большие, полные оптимизма глаза. — Мы не такие как они, — вовсе не в тему говорит Дазай. — Все они такие правильные, а мы словно поломанные куклы, которых сюда запихнули, чтобы мы не портили жизнь остальным. Нас все сторонятся, пугаются и отвергают. Ты знаешь, каково это быть отвергнутым. — И что я могу с этим поделать? — вздыхает Рюноске, продолжая смотреть на облока. — Как насчет двойного самоубийства? — Осаму улыбается еще шире, его глаза наполняются искрами, словно он говорит о своей самой заветной мечте. — Псих, что ли?! — Рюноске резко оборачивается и поднимает брови, словно от удивления. — А что, похоже на то, что мы в санатории? — Дазай сдвигает брови и фыркает. — Да уж, ты прав, — парень шумно выдыхает. Пальцы левой руки, словно на автомате, касаются белого браслета на запястье, где записана вся нужная информация о нем, как у новорожденных детей, только вот этот браслет не сулит ничего радостного. Акутагава прекрасно помнил, как его сюда привела сестра и как широко она улыбалась, когда покидала больницу, словно она оставляла брата тут на пару дней, а не на всю его оставшуюся жизнь. Акутагава помнил, как на его запястье прицепили этот ненавистный парню белоснежный браслет, который словно приковал Рюноске к этому месту и к этой палате. — Что ж, мне уже пора, но знай, это наша не последняя встреча, твой хмурной взгляд запал мне в самое сердце, — последние слова Дазай говорит с максимальной театральностью, вновь прикладывая ладонь ко лбу. Хлопок входной двери (которой Дазай, наконец, решил воспользоваться) заставил Рюноске вздрогнуть. Вместе с запахом кофе и корицы, который источал Осаму, улетучилось и нечто из сердца Акутагавы. Парень ведь и сам не заметил, что он ни разу не нагрубил этому человеку и как быстро оставил попытки его выгнать. Потому на протяжении трех дней Рюноске без устали смотрел в окно, в ожидании, когда Осаму вновь постучит и дивным образом появится у него в палате. Но его все не было. Дазай заявился через пять дней, когда на улице лил дождь и Акутагава лежал на кровати, наблюдая, как капли стекали по окну. — Я предлагаю нам погулять! — без оглашение о приходе и приветствия громко крикнул Осаму, стоя в дверях Акутагавы. От неожиданного нарушения спокойствия Рюноске тут же подпрыгнул и, не сразу сориентировавшись, все же обернулся к нарушителю спокойствия. — Там ведь дождь, — коротко сказал хозяин палаты, все еще пытаясь очнуться от резкой перемены между тишиной и Осаму. — Ну и что? Так будет вдвойне веселее, к тому же на улице почти нет людей, а редкие прохожие нам, я думаю, не помеха, — брюнет осматривал палату так, как будто видел ее впервые. — У меня нет обуви, — вновь коротко сказал Рю и отвел взгляд. — Я тоже без обуви и ничего страшного, — Дазай улыбнулся еще шире и Акутагава перевел взгляд на голые ноги парня. — Ладно, идем, — явно не настроенный на разговор, Рюноске старается перевести тему на что угодно, лишь бы его спутник сохранял молчание. Акутагава морщится, когда холодные капли дождя начинают капать на его лицо. Ему неприятно, в отличии от Осаму, который широко распахивает рукчи и заливисто смеется, прыгая по лужам. — Пойдем обратно, а то заболеем, — бурчит Рюноске и сильнее ежится от холода. — Какой же ты глупый! — смеется Дазай и хлюпает на парня водой из ближайшей лужи, вновь заливисто смеясь. — Эй! — Рюноске хочет бросить что-то обидное, но тут понимает, что в нем что-то изменилось. Парень улыбался. Улыбался как никогда — искренне, радостно и весело. Да, Акутагаве было по настоящему весело. Удивительно, ведь врачи долгое время бились над тем, как заставить парня улыбаться, а Осаму было достаточно лишь брызнуть на него из грязной лужи. — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Дазай, когда Акутагава начинает заливисто смеяться и бегать под дождем. — Да! Теперь да! — кричит Рюноске во все горло и резко обнимает Осаму. — Ты вылечил меня, ты, чертов Дазай, вылечил меня! — Знаешь, а я ведь тоже здоров, — тихо шепнул парень. — В тот день, когда я наконец завалился к тебе в палату. Нет. С того дня, когда ты стал моим соседом снизу. Каждый день я наблюдал за тем, как ты сидишь у окна и смотришь на улицу. Твои серые глаза - словно целая вселенная, словно целая вселенная для меня. Дазай медленно касается губами губ Рюноске. Холодные капли дождя неприятно бьют по спине. Но им обоим все равно. Ведь теперь они здоровы. Теперь они есть друг у друга. Теперь, они смогут вместе выжить в этом утопическом мире, ведь Акутагава так и не утратил той грусти в серых глазах, пусть теперь он и не был таким угрюмым, а Дазай так и не смог перестать зависеть от суицида, пусть теперь он и обещал себе совершить его только после смерти Рюноске или когда тот того пожелает. Они не такие как все, они те, кто мешают этому утопическому миру, но теперь они есть друг у друга, теперь им обоим никогда не будет страшно оставаться в одиночестве, в этой белой палате, наполненной запахом ромашки.