Во всем виноваты Лейкерс

По дороге к Кагами Мидорима попал под дождь. Дождь, крупный и тёплый, лил тяжёлыми каплями прямо ему за шиворот, потому что зонта Мидорима, конечно же, не взял, и он бы обязательно воспринял это как очередной удар судьбы, но это было абсолютно невозможно. Раки стояли сегодня на втором месте в рейтинге, а счастливый предмет - синий носок натирал мозоль на пятке, так что судьба явно была не причём. Он решился пожертвовать сумкой с конспектами. Дождь весело забарабанил по плотной коже, пока он мчался, вздёрнув сумку над головой, мимо парка и баскетбольной площадки, мечтая как можно скорее вскочить под козырёк. Вообще-то, у него были дела поважнее, чем бежать под дождём в гости к Кагами. Те же конспекты, которые бесславно погибали сейчас под напором свирепой стихии, куда сильнее заслуживали его внимания. Но матч должен был начаться через пятнадцать минут. Собираться дома у Кагами, чтобы вместе смотреть баскетбол, члены поколения чудес и их друзья стали вскоре после дня рождения Куроко три года назад. То, что начиналось как случайные посиделки после стритбольных матчей, как-то само собой превратилось в традицию и стало происходить на постоянной основе. Они встречались на площадке после школы, играли, а затем всей толпой заваливались к Кагами смотреть на Лейкерс, потому что болеть не за Лейкерс Кагами настрого запрещал. Почему тот их не прогонял, сказать было сложно. То ли действительно не возражал, то ли относился к ним, как к неизбежному злу вроде Ниго, что необходимо терпеть, если хочешь дружить с Куроко. Так или иначе, традиция прижилась, прошла с ними все три года старшей школы и даже поступила в университет. Со времен старшей школы состав их компании успел серьёзно поредеть и перемениться. Стали чаще появляться Акаши и Мурасакибара, которые вернулись в Токио, почти исчезли Касамацу и Химуро, который вернулся в Лос Анджелес, никого этим не удивив, и Такао, который удивил всех, последовав за ним. Официально Такао всё ещё числился в Тодае. Однако не появлялся там с августа, усвистев проходить стажировку в UCLA не меньше, чем на год. Мидорима встряхнулся, наконец оказавшись под крышей дома, и тщательно поправил прическу и одежду, прежде чем степенно и торжественно начать подъём по лестнице, словно это не он только что бежал со всех ног всю дорогу от станции. Сегодня Лейкерс играли дома, а это значило, что Кагами неизбежно будет в благостном расположении духа, и возможно, даже не откажется их покормить. Домашние игры Лейкерс всегда поднимали Кагами настроение, ведь во время пауз режиссёры трансляции показывали болельщиков и стены практически родной для того арены Стейплс-центр. Кагами радостно ностальгировал, а вот Мидорима злился. С некоторых пор любые упоминания о Лос Анджелесе вызывали у него необъяснимые приступы раздражения, которыми Мидорима отказывался управлять. Ему показалось, что он распахнул дверь одновременно со стартовой сиреной. На влажные плечи тут же шлепнулось полотенце, в руки впихнули кружку с чем-то обжигающим, и, даже несмотря на безвозвратно уничтоженные конспекты и домашнюю игру Лейкерс, жизнь снова стала почти выносимой. Мидорима с удовольствием шлепнулся на заботливо оставленное для него место. Бывшие однокашники оккупировали диван, разложенный перед ним футон и пару бессовестно сдёрнутых с дивана подушек. Места занимали в иерархически-хаотическом порядке. На диване - Кагами, как хозяин квартиры и собственно дивана, Куроко, как самый маленький, и потому занимающий меньше всего места, и Аомине, который наверняка притащился один из последних, но зато был достаточно наглым, чтобы просто завалиться на диван и потом отказаться оттуда слезать. На подлокотниках умостились Акаши и Момои, а футон делили между собой Кисе и Мурасакибара. Мидориме досталась подушка, потому что он, во-первых, опоздал, а во-вторых, напрочь отказался лезть третьим на футон к Кисе и Мурасакибаре. Лейкерс играли с Никсами. Мидорима выслушал приветственное мычание разной степени заинтересованности и сам влип в экран, увлеченный игрой. Кем бы ни был по гороскопу Глен Райс, его знак наверняка занимал сегодня верхние позиции в рейтинге. Парень клал трехочковые так, будто решил посоревноваться в количестве заработанных очков с Брайнтом. Мидорима не завидовал, нет. В конце концов, он сам решил,что не хочет пробовать себя в баскетболе на профессиональном уровне и сам же пошел в Тодай учиться на врача. Однако чужое мастерство всё ещё цепляло его, оставляя после себя непонятное чувство то ли невольного восхищения, то ли тоски. Никсам сегодня не везло. С разыгравшимся Райсом и всегда великолепным Брайнтом Лейкерс уходили на перерыв с преимуществом в двадцать очков по итогам второй четверти. Мидорима схватился за телефон и только потом поймал себя на том, что снова сделал это. Он всё ещё не отучился от привычки периодически тянуться за смартфоном, чтобы написать Такао обо всём, что счёл интересным. Они честно пытались сохранить свою дружбу вопреки расстоянию и часовым поясам. По крайней мере поначалу. Сообщения повисали в сети, непрочитанные часами, пока они безуспешно пытались застать друг друга онлайн. Когда Мидорима выходил в сеть, Такао спал или учился, а стоило иконке Такао загореться зелёным, спал или учился уже он сам. Постепенно смешные истории из университета, рассказы о бывших друзьях и даже рейтинг Такао в ежедневном выпуске Оха Асы сменился стандартным “привет-как дела”. Камера лениво гуляла по трибунам, изредка захватывая в объектив раскрашенные жёлто-синими полосами лица болельщиков Лейкерс. Мидорима бездумно погладил телефон и убрал его в карман, так ничего и не отправив. Текущий счёт на табло положительно сказывался на настроении Кагами, а значит и на его гостеприимстве. Он безропотно согласился быть всеобщим кормильцем, и площадка перед телевизором быстро опустела, пока народ стягивался на кухню к Кагами, чтобы распотрошить его холодильник. Именно поэтому парня с плакатом первым заметил Аомине, который с дивана подниматься отказался, аргументируя тем, что раз он гость, а Кагами - хозяин, то пусть Кагами ему еду и принесёт. По выражению лица Кагами мало кто сомневался, что если Аомине от него что и получит, то разве что увесистый пинок. Однако Аомине верил в лучшее, и Мидорима не спешил его разубеждать. - Эй, идите все сюда и посмотрите на придурка с плакатом! - раздался с дивана хриплый рёв Аомине. Не было нужды спрашивать, кого именно он имеет ввиду, потому что парень действительно бросался в глаза. Камера брала общий план, поэтому ни лица парня, ни букв на его плакате было не разобрать, но тот возвышался над соседями, забравшись на собственное сиденье с ногами, был увешан атрибутикой Лейкерс с ног до головы и старательно держал над собой исписанный кусок ватмана. - Как думаете, что там написано? - спросил Кагами, безуспешно пытаясь заставить Аомине потесниться. - Что-нибудь типа “вперёд Лейкерс”. Разве не видите? Парень - на голову отбитый фанат, ещё хуже вот этого вот! - огрызнулся Аомине, отбиваясь от Кагами. - Может он общественный активист? - предположил Мурасакибара. Выдержав все направленные на него изумленные взгляды, он криво пожал плечами - Муро-чин, как-то рассказывал, что в Америке принято протестовать, рисуя на плакатах лозунги. Взгляды переместились на Кагами, как на самый достоверный источник информации об Америке, призывая того подтвердить или опровергнуть, однако познания Кагами о любой стране мира начинались и заканчивались баскетболом. - Это предложение! - авторитетно заявила Момои, и никто не решился с ней спорить. Камера сменила ракурс, делая круг над площадкой и демонстрируя зрителям, как виляют едва прикрытыми цветастой юбкой попками девчонки из группы поддержки, а затем вдруг снова остановилась на болельщике с плакатом, на этот раз заняв его крупным планом. Все разговоры резко оборвались, позволив установиться в комнате почти музейной тишине. В полнейшем молчании они разглядывали разукрашенное в жёлтые и синие полосы лицо Такао. “Шин-чан, в ЛА просто шшшыкарно! “ - утверждал плакат. *** Такао появился в сети только вечером следующего дня. Мидорима как одержимый проверял фэйсбук и скайп с того самого момента, как два дня назад покинул квартиру Кагами, стараясь убедить себя, что ему просто мерещатся едва сдерживаемые смешки за спиной. К чести друзей нужно сказать, что они очень старались не смеяться при нём. Некоторым, вроде Куроко, Акаши и Момои, удавалось притворяться почти идеально. А простые и честные парни Кагами и Аомине даже не собирались делать вид, будто кашляют, а не смеются. Иконка Такао загорелась зелёным, когда Мидорима в десятый раз листал конспект, подслеповато щурясь на яркий свет настольной лампы, зевал и отчаянно старался не подсчитывать, сколько времени осталось до утреннего будильника. - Привет, - улыбнулась ему взъерошенная голова Такао после первого же гудка. - Разве у вас не ночь? - Ночь. Просто чего-то не спится, - соврал Мидорима, стиснув челюсти, чтобы ненароком не зевнуть. Такао послушно кивнул, принимая объяснение и снова улыбнулся ярче, чем Лос Анджелесское солнце за его спиной. - А у нас только день начинается, - сказал он, - я вообще-то на занятия иду, а тут смотрю - ты не спишь. - Учу, - ответил Мидорима и в этот раз даже был почти честным. Загорелый почти до черноты солнечный Такао счастливо щурился, глядя на него с экрана ноутбука, а Мидорима молчал, не зная, что выдавить из себя кроме увязшего на зубах “как дела?“ - Отдыхай от зубрежки, хоть иногда, - посоветовал Такао, расчесывая облупившийся на солнце нос. - Люди скоро забудут, как ты выглядишь. Как там звали этого чудика, который всюду таскался на рикше и забрасывал охренительные трёхочковые? Он сделал вид, будто крепко задумался. Мидорима не мог не фыркнуть в ответ. - Мы все ещё собираемся у Кагами, когда играют Лейкерс, - зачем-то рассказал он. - О, - сказал Такао максимально незаинтресованным тоном, - И как тебе игра против Никсов? Я слышал, Лейкерс выиграли… - Я видел тебя, придурок. Изображение Такао на экране обзавелось самодовольной ухмылкой - Так тебе понравился мой плакат? - Его же показывали по телевизору, дубина! Аомине уже вторые сутки шлёт мне ехидные сообщения. Точнее то, что он понимает под ехидными сообщениями. Это было бы невыносимо, даже если не брать в расчёт его отстойное чувство юмора! Такао заржал, не скрываясь, и Мидориме отчего-то даже не хотелось приказать ему заткнуться или сдохнуть. Слишком давно не было так, чтобы Такао валял дурака рядом с ним или даже для него, а он, оказывается, по этому скучал. Так скучал, что на душе стало и безумно радостно, и горько лишь от того, что Такао смеется по ту сторону экрана. - Я надеялся, что ты увидишь, - вдоволь отсмеявшись, внезапно серьёзно сказал Такао. - Понимаешь, здесь все другое. Здания, люди - все настолько другое, не похожее на Японию, что я в общем-то заскучал. По тебе, по школе, по старым добрым временам. Знаешь, когда я делаю фигню, а ты смотришь на меня со своим суровым осуждающим лицом… Мне почему-то казалось, что, если ты увидишь мой плакат и ещё раз назовёшь меня идиотом, я снова почувствую себя дома. - И как, почувствовал? - спросил Мидорима неожиданно хрипло. Предательский голос сел. - Неа, - помотал головой Такао. - Но я все равно рад, что ты позвонил, Шин-чан. Мидорима по-прежнему пытался сладить с голосом, который будто бы снова решил ломаться в девятнадцать лет. Он промолчал о том, насколько рад он сам, потому что ну, правда же… кто будет говорить такие вещи бывшему школьному приятелю? Разве что Такао - вечно открытый, неизменно честный, восторженный идиот. Такао отключился первый. Ему пора было возвращаться на занятия, а самому Мидориме оставалось спать ровно три с половиной часа перед тем, как вставать на поезд до университета. На следующий день он отчётливо напоминал мертвеца и впоследствии вынужден был просить конспект у сокурсника, потому что не вспомнил бы, о чём рассказывал лектор, даже под дулом пистолета. Но, вспоминая про дурацкую выходку Такао, он ловил себя на том, что улыбается и даже перестал желать Аомине сдохнуть в ответ на каждое сообщение. До тех пор, пока Лейкерс снова не довелось играть дома. “Шин-чан, ты снишься мне, когда я сплю на парах” гласил плакат в руках у Такао на этот раз. Мидорима заподозрил его в тайном сговоре с режиссёром трансляции, потому что камера висела на нем почти полминуты, прежде чем, наконец, вернуться обратно к попкам девочек из группы поддержки. Такао лыбился во все зубы, демонстрируя свой позор в прямом эфире по американскому национальному телевидению. А Мидориме казалось, что ещё немного и на нем расплавится оправа очков. Ни один металл не должен выдержать соприкосновения с такой температурой. Глядя на его пылающую ярко-красную от стыда и гнева физиономию, поколение чудес от комментариев благоразумно воздерживались практически до конца матча, и Мидорима готов был возносить хвалы небесам и собственному первому месту в рейтинге Оха Асы за то, что Лейкерс в итоге проиграли. Пытаясь добиться законного обеда у безутешного Кагами, друзья забыли про Мидориму и его шизанутого фаната. *** В третий, четвёртый и пятый разы судьба уже не была к нему настолько милосердна. Лейкерс вошли в раж и громили соперников, Брайнт играл так, словно Такао приплатил ему лично, а поколение чудес изгалялось в остроумии, просиживая штаны на диване у Кагами и наблюдая за новыми достижениями фантазии Такао. “Шин-чан, я купил тебе пальму” утверждал плакат в день, когда талисманом Раков было дерево в горшке. Мидорима судорожно прижал к себе свой бонсай и попытался представить, что он будет делать с проклятой пальмой. В том, что Такао найдёт способ припереть её в Японию и всучить ему, он даже не сомневался. “Шин-чан, я снова могу спокойно смотреть на рикши! Не думал, что этот день когда-нибудь придёт” - в день, когда Лейкерс вышли в плей-офф. Кисе весь вечер поглядывал на него сочувственно и даже предложил подвезти до дома. Мидорима ничего не понял, но на всякий случай отказался. Сочувствие Кисе чаще всего выражалось в том, что он несколько часов таскал за собой несчастную жертву по торговым центрам, заставляя покупать бесполезные брендовые шмотки под предлогом, что после этого ей сразу полегчает. Легчало от такого разве что Момои, но она и без того постоянно таскалась по магазинам с Кисе, так что и этого утверждать со стопроцентной уверенностью не получалось. Хуже Кисе могли бы быть только Аомине и Кагами с их стойкой верой, что всё лечит баскетбол, но они, к счастью, молчали. После плаката с надписью “Шин-чан, я не променяю тебя на Глена Райса, хоть он и бросает, как Бог” Мидорима решил, что с него достаточно. Попытка сохранить равнодушное выражение лица провалилась даже у Куроко, а ведь тот был хорош в этом, почти как Глен Райс в своих трёхочковых. Собираться у Кагами, чтобы смотреть баскетбол было прекрасной старинной традицией, и Мидорима как никто традиции уважал. Однако если выбирать между ними и собственным душевным равновесием, он эгоистично выбирал себя. Следующий домашний матч Лейкерс он собирался бессовестно проигнорировать. *** План игнорировать баскетбол прекрасно работал в течение недели. Мидорима врал о внезапных срочных делах, пропускал звонки и целых четыре дня откладывал подготовку к докладу, чтобы иметь дополнительный стимул. Тем более жалко он смотрелся вечером воскресенья, когда вместо того, чтобы в темпе дедлайна готовить собственную речь, беспомощно смотрел на полосу загрузки интернет-трансляции матча Лейкерс - Спурс. Такао был на месте. Как и очередной плакат. Его уже узнавали люди. К нему подходили, хлопали по плечам, что-то спрашивали и даже пытались сделать селфи. Такао воспринимал все это со стойкостью истинного японца, продолжал стоять, улыбаться и, хоть Мидорима слабо надеялся на обратное, плаката не убирал. Мидорима смотрел на него до тех пор, пока не зазвучала сирена к началу третьей четверти и Такао не исчез из поля зрения камеры. Затем он застонал и уронил голову на скрещенные руки. По крайней мере, сегодня он был один. Никто и никогда не узнает, насколько он на самом деле слаб. Его мобильный телефон приветственно тренькнул со стола сигналом нового входящего сообщения. “Ты ведь смотришь, Мидоримаччи?” спрашивал Кисе и увенчивал свое сообщение подмигивающим смайликом. Словно издевался. “Да. Кисе, сдохни!” *** С того раза Мидорима оставил борьбу. Он послушно пришёл домой к Кагами, когда Лейкерс играли свой следующий домашний матч и честно готовился выслушать положенную ему порцию насмешек, но их не было. Ему не стали указывать на позорный побег и даже поинтересовались судьбой его доклада - никогда прежде Мидорима не подозревал в своих друзьях подобной чуткости. Он расслабился и повеселел. И даже впервые за множество игр попробовал действительно следить за Лейкерс. Судьба нанесла свой удар во время перерыва. Как оказалось, сегодня на матче не было не только насмешек. В начале никто ничего не понял. Поколение чудес растерянно переглядывалось между собой, пытаясь сообразить, почему на месте Такао стоит с плакатом незнакомый парень. “Мэгги, выходи за меня” предлагал плакат, а на соседнем сидении рыдала в пакет с орешками видимо та самая Мэгги. - Может у него лекции? - поспешно предположила Момои. - Или просто деньги закончились - закивал Кагами. - Билеты на матчи Лейкерс знаешь сколько стоят… - Он пришёл бы, если смог! - Обязательно пришёл бы, Мидорима-кун. - Давайте просто позвоним ему и спросим! Акаши, Куроко и Кисе перебивали друг друга, а Мидорима кивал и кивал, опасаясь довериться собственному голосу. Что-то неладное творилось с его горлом. Оно сжималось и саднило, шершавое изнутри словно поверхность баскетбольного мяча. И вдыхать было тяжело и как-то муторно. - Вы правы, ребят, - наконец сумел пробубнить он. - Только я наверное все равно пойду. Нет настроения смотреть матч. - Тебя проводить? - спросил Аомине, вставая с дивана. - Может, выиграешь у меня по дороге в баскет. - Да нормально со мной всё! Просто настроения нет. Очутившись на улице в одиночестве, он почувствовал , что именно это ему и было нужно. Направленные в спину обеспокоенные взгляды жгли и давили, заставляя держаться прямее и достойнее, чем хватало сил. Под ноги ровно ложился асфальт, а Мидорима шёл на станцию и думал, что несмотря на то, что все это время уверял, что ждёт-не дождётся, когда у Такао закончится терпение, на самом деле не очень-то верил, в то, что это когда-нибудь случится. Такао ведь упрямый. Упрямее всех, кого он когда-либо знал. Стоило понять это ещё на первом году старшей школы, когда он отрабатывал и отрабатывал свой трехочковый пас, пока тот не стал лететь так, будто Такао сам вкладывал мяч Мидориме в руки. И если Такао переставал упорствовать в чем-то, значит просто больше не видел в этом смысла, а значит и ему самому пора перестать наматывать сопли на кулак и признать факты. Факт номер один - Такао начал всю эту затею с плакатами, потому что ему было одиноко в ЛА и он хотел почувствовать себя как раньше. Факт номер два - Такао живёт в Америке уже больше года, и, бросьте, это ведь Такао - дружелюбный и общительный словно щенок лабрадора… Разумеется, за это время он мог завести себе новых друзей и избавиться от тоски по дому. И наконец факт номер три. Он же самый правдивый и самый отвратительный. Сам Мидорима преступно легко успел купиться на Такао и его дурацкие публичные признания. Каким-то непостижимым образом умудрился привязаться к нему сильнее, чем когда тот жил в Токио. И если было так больно отпускать его тогда, как же будет сейчас? Поезд грохотал мерно и дремотно, внося идеальную размеренность в растревоженные мысли. Мидорима ехал, стиснутый со всех сторон незнакомыми и не важными для него людьми, и постепенно собирал по кусочкам свои представления о себе и дружбе. Согласно утреннему предсказанию Оха Асы, это был идеальный день для новых начинаний. *** Если бы Оха Аса в своих предсказаниях изьяснялась менее туманно, она бы предсказала ему, что сегодняшний день перетряхнет его застоявшуюся жизнь. А если бы составители гороскопа знали о существовании Такао, они бы предупредили, что он сделает это как минимум дважды. Стоило принимать нелегкое решение отпустить Такао в его взрослую самостоятельную американскую жизнь, чтобы через час наткнуться на него у дверей собственного общежития? - Шин-чан! - радостно проорал Такао. - Сюрприз! Он выглядел абсолютно обыкновенно. Обычный обгоревший на калифорнийском солнце лохматый Такао, одетый слишком легко для прохладного токийского апреля, с большим чемоданом у ног, покосившейся пальмой в горшке и большим куском белого ватмана в руках. Но Мидорима все равно щурился и не мог смотреть прямо, словно Такао сиял и слепил глаза, как сверкающее полуденное солнце. - У меня есть ещё один сюрприз, - признался Такао, попинав ногой землю. И вдруг рывком развернул свой ватман. “Шин-чан я люблю тебя. Давай будем встречаться” - предлагал плакат, а Такао смотрел на него, будто переживал, что Мидорима может сказать нет. Хорошо, что он по-прежнему идиот, счастливо решил Мидорима и наконец поцеловал. *** Вместо послесловия. Акаши начинал волноваться. Волноваться он не любил и признаваться себе в этом не хотел. Ведь волнение означало бы, что ситуация ему неподконтрольна, а неподконтрольные ситуации он любил ещё меньше. В жизни Акаши было не так уж много людей, благополучие которых для него что-либо значило, и так уж случилось, что Мидорима Шинтаро был одним из таких. Именно благополучие Мидоримы Шинтаро на данный момент и беспокоило Акаши. Полторы недели назад, отпустив Мидориму бродить по городу и приводить мысли в порядок, он отозвал в сторону Мурасакибару и отобрал у него телефон. Затем он сделал очень дорогой международный звонок в Лос Анжелес и оторвал Химуро Тацую от сна, приказав тому выяснить местонахождение Такао Казунари и доложить. Так быстро, как только получится. Друзья действительно очень много значили для Акаши, ибо только этим можно объяснить, почему он слушал то, чем решил поделиться разбуженный через час после отбоя Химуро, прежде чем выполнить поручение. Через два часа и одиннадцать минут Акаши знал, что Такао вылетел в Токио прошлым вечером. И на этом можно было бы успокоиться, если бы Мидорима Шинтаро с тех пор ни разу не выходил на связь. К сожалению, поиски Мидоримы осложнялись тем, что Кагами только что накормил всех до отвала, а по телевизору заканчивалась вторая четверть матча Лейкерс - Голден Стейт Ворриорз. Шевелиться не хотелось. - Смотрите! Громкий выкрик Кисе согнал блаженную дремоту, в которой Акаши пребывал последние двадцать минут, но Акаши простил его за это. Посмотреть действительно было на что. На своём обычном месте гордо стоял Такао Казунари. “Детка, это была прекрасная ночь. Позвони мне!” говорил плакат в его руках.