Самое настоящее проклятие

Я мог безумно злиться раньше, когда ссорился с родителями, опрокидывал шкаф в своей комнате или провоцировал молодого судью. Но теперь злости не осталось. Я ясно видел тёмные, как свежий синяк, круги под глазами Северуса, искусанный бледный рот и слипшуюся прядь на лбу. Этого было почти достаточно, чтобы притушить уголёк гнева, словно плеснули холодным соком из кубка. Когда-то я в сердцах подумал: он похож на мамочку! Так вот, это неправда. Ни капли не похож. Мамочка — стук каблуков, кружевные перчатки, тяжёлые кудри в высокой причёске, голубая бьющаяся вена на открытом виске, тщательно выглаженое старомодное платье с жёсткими пышными рукавами — взглядом превращала людей в лёд. А Северус — сжигал. Он весь был живой огонь, как если б негасимое адское пламя струилось у него под кожей вместо крови. Иначе как объяснить, что и сейчас, с несчастным помятым лицом и пустыми дрожащими руками, сжатыми в кулаки, он всё равно хотел бороться, вставал против меня, будто задавшись целью испугать своим упорством и силой чувств. Или удивить. — Блэк, — еле слышно выдохнул Северус и выразительно посмотрел на волшебную палочку в моих руках. Его, Снейпа, палочку, которую несколько секунд назад с сомнением отдал мне Сохатый, вырвавший её обезоруживающим заклятием. Джеймс, искоса уставясь на Снейпа, невольно переступил с ноги на ногу, как молодой конь в стойле, и хруст снега заглушил последовавшее за моей фамилией короткой тихое ругательство — я прочёл его по губам Северуса. Я не отвечал. Просто стоял и смотрел на него. Всего пара дней прошло, и я не мог найти других слов, кроме тех, что уже сказал. Впрочем, мне и не пришлось много говорить — Северус быстро зашагал навстречу… *** В этот раз я проснулся сам, без всяких неожиданностей, вроде льющейся на голову ледяной воды! Комнату на верхнем этаже, что определил мне дядя Альфард, заполняли серые сумерки пасмурного, нехотя наступающего утра. Тогда как в окрестностях Хогвартса наверняка было ясно и солнечно. С небольшим сожалением я подумал об этом, потягиваясь и оборачивая одеяло вокруг бёдер. Лучи едва проглядывали через тёмные занавески, белёсым пятном лежали на зеркале в тяжёлой оправе и рядом с ним, над готовой расцвести в преддверии Рождества алой пуансеттией в горшке. Сразу вспомнил, что такая хмурая погода здесь не редкость. Оленья Усадьба (светло-коричневый дом в центре заброшенного парка, несколько флигелей, в одном из которых находилась мастерская дяди, и ещё на северном холме — небольшое, в давние времена «обезглавленное» каким-то жутким ураганом здание, где при моём прадеде, Сириусе Втором, была не то оранжерея, не то зверинец) находилась на восточном берегу Шотландии. И вряд ли больше двух миль было отсюда до моря, откуда в любое время года наплывали сырые непроглядные туманы. А вот что совсем вылетело из головы — то, что у дяди Альфарда можно колдовать. Он, кажется, жил совершенным отшельником и Усадьбу окружил какими-то странными, но мощными чарами (думаю, и отец тоже приложил руку). Через них — приятный побочный эффект — даже Надзору не пробиться. Если, конечно, не проводить древние ритуалы и не разбрасываться сокрушительными заклятиями высшей магии, которые не заметит разве что конфундуснутый маггл. Но я напрочь забыл об этом вчера, и так и явился к дяде в кабинет, не стерев сажу с лица. Дядя, увидев меня, конечно, обрадовался, но и сильно удивился — он думал, что все камины Усадьбы в его отсутствие оставались плотно запечатанными. — Как?! Ты здесь! — вскричал он, и даже уронил тлеющий пепел от сигары на исписанный пергамент. — Сириус! Как ты сюда попал? Встав из-за стола и коротко обняв за плечи, дядя начал меня расспрашивать и волей-неволей я рассказал ему о том, что был с родителями в Министерстве Магии и воспользовался одним из общих каминов. — Тебе повезло, — наконец произнёс дядя, задумчиво посасывая толстую сигару, от которой исходил терпкий древесный аромат. — Видимо, маггловские изобретения действуют на магию так же, как магия действует на них. Кто знает, куда бы тебя выбросило, если б в той комнате чары не ослабли? Я равнодушно пожал плечами (во всяком случае, куда бы меня не забросил летучий порох, там ведь не могло быть хуже, чем на Гриммо 12). Уселся на стул напротив дядиного стола, сложил руки на высокой спинке и сказал (ну, пожалуй что и заявил), что останусь у него на некоторое время. Дядя Альфард выпустил из ноздрей две тонкие струи дыма, внимательно посмотрел на меня сверху вниз, опираясь ладонью о толстую столешницу. Может, потому что я не уточнил: «некоторое время» — это сколько? Я поскрёб ногтем по деревянной спинке стула и вдруг вспомнил о словах отца о рубашке, которая на самом деле была майкой. «Ты всегда можешь расколдоваться, когда освободишься» Наверняка он не предполагал, что моё «освобождение» произойдёт так рано. Наблюдая за тем, как я комкаю в руке бабочку, вновь ставшую чёрной шёлковой змеёй, и снимаю с одежды чары трансфигурации, дядя прервал молчание — предупредил, что в этом тихом уголке мало развлечений для юного волшебника. И что лучше мне убираться прочь, если я намереваюсь всё здесь взбаламутить. Это была шутка. Пока он ставил некоторые книги на полки и убирал письма со стола, мы ещё поговорили о всякой всячине, не касаясь ни моих дел в Министерстве, ни родственников. Я не стал говорить ему, что сиганул в зелёное пламя против воли родителей. Но, думаю, дядя Альфард и сам догадался. Перекусив в странном, но умиротворяющем одиночестве найденными на кухне остатками ужина — кусок мясного пирога и вафли с мёдом — я решил разогнать меланхоличную сонливость утра. Оделся, не в парадную мантию, конечно — её я запихнул глубоко в шкаф, удовлетворённо полагая, что она там, среди пустых вешалок, навсегда и останется. Вместо неё стянул из прачечной комнаты одну из дядиных мантий (он был шире в плечах, но роста мы были почти одинакового) и вышел из дома. Я хотел ненадолго прогуляться по парку. Дядя, кажется, всё время, что жил здесь, не особо хлопотал о состоянии дорожек и деревьев в парке, предоставляя природе обустраивать территорию, как ей заблагорассудится. Природа, в отличие от него, хозяйкой оказалась деятельной… Когда-то строгий цивилизованный парк превращался в подобие леса, растущего вокруг, по низинам и на склонах холмов: по краям узких тропинок густо разрослись можжевельник и боярышник, ягоды которого напоминали капли крови. Среди посаженных ровными рядами старых лип и ясеней, тут и там весело зеленели среди снега молодые ели. Было ли виной то, что я редко бывал в Оленьей Усадьбе, и, кажется, никогда — зимой. В последний раз я наведался сюда под конец июня, когда всё было в пышной зелени. Получилось немного несправедливо — дядя Альфард отмечал день рождения, а я, даже без подарка (хотя и с горячими поздравлениями), воспользовался этим, чтобы на целую неделю сбежать из дома, где в самый разгар лета не хватало солнца и неба. Или, может быть, я слишком погрузился в то блаженное состояние, когда идёшь, куда несут бодрые и лёгкие ноги, совершенно не беспокоясь о чём-либо и не думая о дороге? Но вот дикий парк расступился, и я, остановившись на тропинке, с удивлением уставился на довольно высокий холм впереди. Снизу можно было разглядеть часть стены старой полуразрушенной постройки, среди тёмных балок свободно гулял ветер. От дома до холма, казалось, было никак не меньше мили. Однако я как-то незаметно для себя преодолел это расстояние. Поднявшись на холм по подветренному склону — там было круче, но и снега лежало меньше — я, слегка запыхавшийся, оказался среди остатков каменного фундамента, на великолепной площадке для обозревания окрестностей. День уже вступил в силу, рассеял мглу везде, кроме глухих чащоб и оврагов, заросших хвойными кустарниками. Наверное, доходило десять часов. Но дальние холмы — до них было навскидку мили четыре — ещё скрывала дымка. Вообще-то, ясными днями, я помнил, они хорошо просматривались и с верхнего этажа дома, похожие на лысины посреди лесного моря. Если пройти ещё немного на запад — наткнёшься на маггловскую деревню, название которой я не знал. С противоположной стороны должно было тускло блестеть близкое незамерзающее море, если только оно не захлебнулось в плотном тумане. Я хотел обернуться и посмотреть с холма на холодные водные просторы, когда заметил внизу, под холмом, какое-то движение. Звери? Волки? Примерно в миле от меня две чёрные точки, мелькая между стволами, быстро двигались вдоль кромки настоящего леса, смыкающегося с одичавшим парком. Порывисто я сбежал самой вершины холма и остановился, вглядываясь при пасмурном свете в полоску голых деревьев. Далековато и видимость не слишком хорошая даже с холма, но, кажется, это всё же были люди. Магглы из той деревни, о которой я только что вспоминал? Разве здесь не должны действовать магглоотталкивающие чары? А эти точки двигались, пожалуй, ко мне… Вернее, они спешили в мою сторону, к внутренним воротам Усадьбы. Расстояние быстро складывалось, через несколько минут я мог точно сказать: да, по открытому пространству вдоль леса очень скорым шагом идут два человека. И, если мне не почудилось, они… Были волшебниками. Прищурившись, я заметил будто бы движение рукой, характерное для тех, кто держит в руке волшебную палочку! Может быть, они были гостями дяди, хотя он и не упоминал об этом? Я сосредоточенно наблюдал за людьми с холма, когда за спиной раздался хлопок, разрезавший глубокую тишину. Я с шумом втянул сквозь зубы холодный воздух, но злиться не было никаких причин — потому что за спиной появилась, конечно, не сумасшедшая старая падаль Кричер.  — Племянник хозяина не хотеть вернуться в дом и позавтракать, сэр? — вежливо спросила меня домовиха дяди Альфарда.  — Ладно, сейчас… — я быстро поднял руку, привлекая её внимание, — Эй, а что это за люди там внизу? Домовиха поклонилась и сразу же ответила: — Чужаки, сэр. Я удивлённо посмотрел на её согнутую спину и вернулся глазами к двум нарушителям здешнего безлюдного пространства. — Мне кажется, они направляются к воротам Усадьбы. — озвучил я своё предположение. Домовиха мотнула головой, отчего большие уши закачались, как лопухи под ветром. — Их не пустить! — пискнула она. — Они не найти здесь вход, сэр! Я рассеянно повторил, что сейчас же вернусь в дом, к тёплому завтраку. Однако вместо того, чтобы спуститься с холма со стороны парка, я сбежал с другого бока, проваливаясь в снег и оскальзываясь. Одновременно вытащил волшебную палочку и на бегу превратился в пса. Так стремительно, что один отпечаток был оставлен ботинком на человеческой ноге, а другой — лохматой лапой. Спустя секунд десять, когда я разобрался с изменённым телом, обострившимся нюхом и слухом, и хвост перестал докучливо путаться под ногами, я затрусил по сугробам к лесу. С четырьмя ногами дело пошло веселее. Сократив расстояние до двух волшебников ещё на четверть мили, я сделал очередное странное открытие: эти двое магов несомненно являлись аврорами. Я различал форменные мантии с длинными лампасами по боку. Я видел такие, когда Джеймс показывал колдографии своего отца в компании сослуживцев (с таким же успехом он мог показывать мне самого себя — Джеймс и мистер Поттер и правда были очень похожи внешне, практически копия друг друга). Я застыл в недоумении, хотел подобраться поближе. Или нет, не прятаться и подслушивать, а снова обернуться человеком. Вырасти из-под земли, как гриб, выглянуть из-за ближайшей кочки и шагом хозяина окрестных холмов пойти порасспрашивать этих двоих! В этом ведь не было ничего запрещённого? Даже если суровые спешащие колдуны пошлют меня с моим вопросом «что вы, дери вас гиппогриф, тут забыли?!» Разве что их вдруг заинтересует, почему это некий юный волшебник без дела бродит по заснеженным холмам и лесам, вместо того чтобы сидеть за школьной партой. Я, наверное, так бы и поступил. Но авроры, словно передумав идти напрямик к Усадьбе, на моих глазах свернули и углубились в еловый подлесок. Может, они и вовсе трансгрессировали под прикрытием необлетевших кустарников? Во всяком случае, когда подбежал к деревьям, за которые ушли эти двое, то ничего и никого не нашёл. Вернувшись со странной затянувшейся прогулки, я обнаружил дядю Альфарда в мастерской. И даже остановился в узких дверях, во все глаза разглядывая его. Вид дядя имел замечательный: в свободных джинсах и клетчатой рубашке с короткими рукавами, склонившийся над столом — настоящий маггл! Рядом стоял небольшой ящик с ручкой, откуда выглядывали, как птенцы из гнезда, металлические крючки и палки, чтобы сжимать, откусывать, скреплять, закручивать и откручивать (снова забыл как это всё называется). Волшебная палочка дяди Альфарда лежала поодаль. — О, Сириус! — заметил он меня, едва обернувшись. — Подай-ка мне вон ту чёрную тряпку. — Что делаешь? — Хочу прочистить штык у этой малышки. Я искоса посмотрел на огнестрельную «малышку» на столе, лет ей было под сто или больше. Деревянные части рассохлись и потемнели, а металл, некогда сиявший на солнце, был рыжий, как шевелюра идола Джеймса. «Возможно, те авроры заявились из-за увлечения дяди» — думал я, глядя как дядя Альфард большими сильными руками стирает верхний слой ржавчины. Стоит ли рассказать? Не хотелось бы его расстраивать… Я не знал точно, но может за хранение маггловского оружия следовало какое-то наказание? Штраф или… А может быть, они искали меня? Внезапная мысль заставила глянуть дяде в лицо и быстро спросить: — Мои родители ведь знают, что я у тебя? — Ты им не сказал? — удивился дядя, не отрываясь от работы. Я стукнул носком ботинка по деревянному полу и поджал губы. Что? Значит, он не понял вчера… К чему тогда было его многозначительное молчание? Впрочем… Конечно, я ошибся. Дядя Альфард не из тех, кто просто так может поверить, что я, его дорогой племянник, самым отвратительным образом сбежал от родителей, даже не сказав куда!  — Я думал… Неважно. Я просто думал, что может ты уже написал им письмо. Что-то вроде «уважаемые Лорд и Леди, ваш сын умирает от скуки в моём тихом убежище, пожалуйста, заберите его обратно». — выпалил я с шутливым поклоном и, немного натужно рассмеявшись, прошёлся по комнате. И, зачем бы авроры не появились в окрестностях Усадьбы, мамочка не стала бы выносить мой побег на публику, а значит, их вызвала не она. Может, они и правда были всего лишь случайными чужаками? Жёлтые лампы, металлические стеллажи с вёдрами, яркими баллонами и белыми канистрами, старые газетные вырезки (в основном из маггловских газет и журналов, таких, где на обложке не красивые девушки, а красивые машины) снимки и схемы оружия на стенах. Всё это не должно было делать комнату уютной — но делало. Я остановился у второго стола в дальнем углу комнаты.  — Это… Я услышал, как дядя обернулся. — А-а, я знал, что ты сразу заметишь. — проговорил, с удовлетворением в голосе. — Полагаю, это какая-то запчасть? И думаю, что она от мотоцикла…  — Да, это мотор, я смотрел, — перебил его я. Фыркнул и потёр руки, сказал нарочито небрежно: — Да ладно. Держу пари, он сломан. Я вопросительно посмотрел на дядю. Тот усмехнулся, взял со стола пузырёк с бледно-жёлтой жидкостью, казавшийся крошечным в его большой ладони, и откупорил его.  — Я пока закончу с моей Бесс*. Каково извращение, да? В перчатках из драконьей кожи, орудовать — я щурился, чесал в затылке и вспоминал, что читал в теории, валяясь на кровати в гриффиндорской спальне — совершенно маггловской отвёрткой и набором гаечных и торцевых ключей. Но работа руками почему-то вовсе не раздражала меня и не казалась тяжёлой или скучной. Она казалась такой, как надо. Как хотелось. За спиной я слышал густой смех дяди Альфарда. Спешить было незачем. Лениво думал: жарковато, снять что ли мантию? Здесь, в небольшой захламлённой комнате, на душе становилось спокойно.  — Думаю, что он ждал именно тебя. — негромко хохотнул дядя Альфард, сняв одну перчатку, и положил руку мне на плечо. Но я ничуть не обиделся. Я, пыхтя, пытался отломать отвинтить очередную шестерню, и мне было не до его комментариев. — М-м… Возможно, здесь действительно есть поломки. К тому же, он долгое время находился рядом с домом, где колдуют, ты же знаешь, это со временем плохо влияет на все механизмы сложнее песочных часов, а мистер Уизли, я имею ввиду Биллиуса Уизли, ясное дело, не догадывался, что лежит у него в сарае. — Ага, поэтому ты положил всех своих «малышек» под стекло и запретил домовихе там показываться, — в тон дяде сказал я. — В той комнате.  — Стекла, зачарованные, чтобы не пропускать волшебство. Пришлось поломать голову, — дядя хмыкнул. — Отложи-ка пока отвёртку и возьми вон ту канистру с бензином. — Одно я видел без стекла… — задумчиво протянул я, провёл пальцем по стенке цилиндра и перчатка окрасилась чёрным. Я понял, зачем дяде бензин. — О, ему магия уже не навредит. Я невольно посмотрел на него и снова подумал о странном ружье.  — Оно…  — Оно работает, если ты хотел спросить об этом. Дядя вдруг показал в дальний угол комнаты, куда не добивали лампы над столами. Там, прямо на деревянной стене, была нарисована круглая мишень. С маленькими чёрными вмятинами-попаданиями.  — В яблочко, — прокомментировал я, повернулся к дяде со слегка обескураженным видом. — Ты хочешь сказать… Оно способно выстрелить в волшебника, и не произойдёт осечки? Не… Ну не знаю, не расплавится внезапно? — Думаю, не расплавится. — дядя потёр подбородок и поморщился, сообразив, что сделал это рукой в грязной жёсткой перчатке. — Можно сказать, я создал настоящее зачарованное оружие. Я присвистнул.  — Опасная штука. Круто.  — Мне скоро придётся снова уехать из страны на некоторое время. Рад был бы оставить тебя в этом доме. — с задумчивым сожалением проговорил дядя Альфард, гремя запчастями мотора, когда я отошёл к стеллажам — Но ведь и ты возвращаешься в Хогвартс… Я мог бы засмеяться и пошутить, что вовсе не собираюсь возвращаться. Сбегу не только от беснующихся родителей, но и от… Неудачная шутка. За неё можно и по лицу получить. Слишком похоже на правду. Я взял канистру и — надо же что-то ответить дяде Альфарду, потому что молчание затянулось — уверенно сказал:  — Завтра. Я вернусь в Хогвартс завтра.