Самое настоящее проклятие

      — Подожди. Что... — она опустила взгляд и снова резко подняла его, будто хлыст, черный, тонкий и блестящий, прежде, чем щелчок разнесется по затаившему дыхание Эпсомскому гиппогриф-дрому. — ...что ещё за «Лилз»?! Для идеального сходства не доставало упершейся мне в лицо небольшой руки и — на веснушчатых щеках — малинового румянца, внезапного, как подножка, увенчавшаяся успехом. Я имею в виду: для сходства, как если б я ввалился игривым взрывопотамом в Ванную Старост. Или раздевалку для девочек. Или куда-нибудь ещё, в... В подобное место. Но, очевидно же, что за то мгновение, которое пролетело, ничего не успело поменяться: я как стоял — так и стоял посреди коридора. Поэтому... Э? Какого хера? Пафосным шёлковым платком (для всяких до хуя тонкокожих аристократических шей) Эванс вывёрнулась из моих рук, жестом оскорбленной невинности разгладила мантию и возмутилась очень решительно:       — Я не твоя подружка, чтоб меня так называть! Ничего не попадало мне в глаза. Но от неожиданности я часто заморгал, точь-в-точь лупастая жаба.       — Что? Ясное дело, я подразумевал не это! «...не это...это...то...о...» — звонко протянуло эхо, а вот само возражение, которое я выпалил не раздумывая, вышло скомканное, будто листку пергамента с хрустом пытались придать форму снитча — прежде чем швырнуть его на пол. Однако я ведь не был сейчас похож на никудышного вруна? Оборвал сдавленный смешок-полукашель.       — Эй, это ты подожди... — в оторопи забегал взглядом и без всякой цели скосил глаза на свои выставленные вперёд ладони. Они мелко дрожали и мацали воздух, как если бы — невидимую мантию в... особо выпуклых местах чуть ниже эмблемы факультета. Я пробормотал растерянно: — Да ради всего магического, не понимаю, причём тут вообще... Не договорил, потому что окончательно потерял нить разговора. В голове царил такой бардак, будто выводок корнуэльских пикси пронёсся, разбрасывая перья распотрошённых подушек.       — Блэк, я не говорю, что я... Что мне категорически неприятно, но... — с быстрой вымученной улыбкой произнесла Лилз, словно она-то (в отличие от меня) точно знала, о чём мы только что говорили. Мгновение мялась, затем всплеснула руками. — С ума сойти! Ты мог хотя бы спросить, как я к этому отнесусь? Сказать что я в шоке — ничего не сказать! «Лилз»... ну надо же! Что будет, если кто-нибудь подумает про... Про неуважительное отношение к старосте! Чувствуя, что ещё немного — и меня собьёт с ног этот пенный поток взявшейся ниоткуда болтовни, я мотнул головой и лихорадочно раздул ноздри.       — Помнится, ты, во имя своего блистательного значка, просила больше не называть тебя деткой?! — воскликнул, прерывая, наконец, странную речь, которую мог охарактеризовать одной фразой: «чего, блять?» Вбирая носом прохладный воздух, я наделся немного остудить мозг и прийти в себя. — Ну, так что, Лилз?! Изобразив решительность и непринуждённость, выпрямился, «непринуждённо» задрал мантию и «решительно» втиснул ладони в карманы брюк. Набычился — наверняка, у меня был вид, словно я вот-вот полезу в драку. Самое время спросить себя: зачем собственно я остановил эту «квоффл-во-все-кольца» неугомонную девчонку и вцепился в неё хваткой дьявольского силка? Эванс сделала ещё полшага назад, торопливо добавила каким-то высоким не своим голосом:       — Конечно! Я говорила не только о себе. Вдруг отчего-то чуть нахмурилась и покраснела. Злится? Или просто чувствует себя не в своей тарелке. Да, я тоже мог кое-что рассказать про это ощущение. Например, как оно прямо сейчас действует мне на нервы! Взбесившимся полтергейстом металась в сознании мысль — что в действительности должна бы сказать мне Лилз! Кислотной шипучкой вертелась на языке...       — Не только про старост, а вообще, — перестав ненатурально улыбаться, Эванс смерила меня коротким напряжённым взглядом. — Я имела в виду — в целом то, что ты... Ты любишь давать клички! Как долго она сумеет поддерживать вид — как ни в чем не бывало? Я, кажется, ещё не спятил и не словил какое-нибудь заклинание забвения — и вскоре мысленно дошел до причины (очень простой), по которой хватал Эванс за плечи, отчаянно ловил её взгляд, точно шарик для пинг-понга или дракклов скользкий кусок мыла — на мокром кафеле в душевой...       — Насчёт «детки», раз уж зашла речь... Неужели тебе не кажется мерзким — обращаться к девочкам такими фамильярными прозвищами? — строго, явно в подражание морозящему поджилки тону МакГонагалл, спросила она, в очередной раз попытавшись сбить меня с толку. Я пожал плечами, до упора засовывая руки в карманы.       — Какая тебе вообще разница, как я кого называю? По-моему, это самый дурацкий повод докопаться, — раздражённо растянул губы в ухмылке, — тем более, что «детка» — не похоже на оскорбление. А ещё...       «...ещё когда есть другие причины докопаться, куда серьёзнее!» — так я хотел заявить, но отвлёкся на лёгкое движение руки и металлический блик: Эванс отвела глаза, коротко потёрла переносицу, потом — пальцы рассеянно очертили красную букву на золотом льве — осторожно поправила значок старосты. И в этот момент я сообразил, в конце концов, что, по моему мнению, было таким странным в поведении Лилз. Изменился в лице? Да уж наверняка изменился... «На неделе в окрестностях Хогсмида и Хогвартса ожидаются осадки в виде небольшого снегопада» — за завтраком Хвост вслух читал «Пророк», пока я высматривал Северуса за слизеринским столом. ...почудилось — охлаждающая снеговая шапка обрушилась мне на макушку, очумело стекая по вискам и затылку. Интересно, сколько времени от урока уже съедено за тихим разговором о внезапных доёбах и шутливых прозвищах. Об усах, шарфах и недоразумениях.       «...я ничего не собирался ему делать... не издевался над ним... Что с того, если даже было похоже, что я его донимаю? Не всегда то, что кажется.... Ты просто не понимаешь!» Неловким разговором, вызывающим изжогу и зуд нетерпения. Никак не мог... Эванс убрала руку с груди и не позволила затянуться молчанию.       — Ну, знаешь ли, — отозвалась она неодобрительно, с вызовом (он показался мне насквозь фальшивым, непонятным и выбешивающим) вскидывая подбородок. — Выглядит так, будто ты просто не запоминаешь имена тех, с кем учишься, и... — помедлив, Эванс закусила губу. Затем пристукнула пяткой по плите пола и негромко хмыкнула, будто увидела в моей застывшей (едва не обзавёдшейся в качестве «украшения» отвисшей челюстью) физиономии ответ на какой-то невысказанный вслух вопрос. — И пытаешься сжульничать! Но как бы круто она не задирала нос — разница в семь-восемь дюймов легко позволила мне дико уставиться на неё сверху вниз. Вскинув брови и вылупившись на Эванс с нездоровой настойчивостью, я никак не мог понять... Где — Мерлинова, блять, борода! — где реакция? Её просто не было, как долбанных штанов — на русалке. Нахер: «Как драматично... ты этим наслаждаешься? И где же мантия с красным подбоем, цилиндр?» Нахер закатывания красивых глазок и подколы насчёт упражнений в рисовке и нечестном лицедействе — какая-то часть меня определённо хотела увидеть Эванс охуевающей. И плевать насколько ребяческим, заносчивым, самонадеянным — и прочее, прочее «бла-бла-бла» — было подмывающее меня желание. Поджидая Эванс у окна, я предвкушал этот момент... Во рту пересохло. Недовольство росло, распирало изнутри, кололо под ребрами, набухало, как губка, которую бросили в ведро с разведённым средством для чистки кубков и памятных табличек! ...Мне казалось, я почувствую удовольствие. И что видел сейчас? Вместо того, чтобы отдирать глаза со лба и искать челюсть на каменных плитах пола, она упорно старается сменить тему? Эванс говорит — я пытаюсь сжульничать? Она понимает, что это выглядит так по-ханжески?!       — ...как будто ты каждую из них угощал сливочным пивом, — её голос звучал беззаботно и иронично. — И что? Тебе показалось неплохой идеей переделать моё имя? Ну, да. По крайней мере ты не придумал ничего, что звучало бы как откровенное хулиганство, чего не скажешь о… Шагнуть вперёд, вскользь задеть ботинком край её мантии, мимо ушей пропуская всю порцию бесполезных нравоучений, которую отлично дополняла упрямая и противная, точь-в-точь сырая брюссельская капуста, мина Эванс? Да раз плюнуть! Но едва я с закипающей, комом в горле встающей злостью подумал, что Эванс совсем не хочет говорить со мной о Северусе — она вдруг растеряла своё высокомерие и липовое самообладание. Запнулась, будто воздухом подавилась. Сцепила руки в замок и снова отвела глаза — резким движением повернула голову к окну, светлому, с тропическим размахом заросшему ледяными ветками и листьями. Неожиданно заинтересовалась морозными рисунками? Заколебавшись — сам не понял из-за чего — я шаркнул и остановился...       «Не боишься, что кто-нибудь увидит, как ты распиваешь Блэк? Возвращайся, хватит здесь мёрзнуть. Джеймс, наверное, тебя давно ищет». ...ну, не хватать же её в самом деле за «означкованную» мантию? И не трясти же, как полупустую пачку «Тараканьей грозди»? Хотя... значок на вздымающейся груди Эванс, конечно, смущал меня в последнюю очередь. Слегка откинувшись, я вопросительно хмыкнул, свысока бросив на Эванс удивлённый взгляд.       — И? О чём не скажешь? — нетерпеливо уточнил, когда не дождался продолжения (и не нашёл в поблескивающем, похожем на кружевную белую салфетку окне ни намека на что-то необычное). Не понимая ничего, я прищурился и ляпнул в насмешку: — Что ты хочешь сказать, Эванс? Я прекрасно слышу все твои намёки! Хочешь... пойти пропустить со мной по стаканчику? Ещё не договорив, я выдернул одну руку из кармана штанов и подумал тронуть Лилз за плечо, однако задержался глазами на задумчивой морщинке между бровей и на густых темно-рыжих волосах, собранных у виска большой зелёной заколкой. Предложение выпить вместе было просто шуткой, но почему бы... Староста курса, прилежная ученица, любимица профессоров — правда, с которой не поспоришь. И всё же Эванс не выглядела, будто уроки и оценки — единственное, что её заботит в жизни. Я, естественно, никогда не следил за ней нарочно... Однако мог сказать, что она красилась, пусть это и не бросалось в глаза. Определённо знала несколько чар для наведения порядка на голове. Пахла мылом, мятным шампунем и черничной зубной пастой. Изредка я видел Эванс без мантии в какой-нибудь симпатичной блузке: короткие, как у тренировочных мантий, рукава; ряд перламутровых пуговиц, блеском напоминающих влажные зубы; прямоугольный вырез до ключиц. Талия и изгиб поясницы просвечиваются через лёгкую ткань. Разительный контраст со школьным мешком-для-драконьего-дерьма, сквозь который разве что собственные ночные фантазии разглядишь. Неудивительно, что Джеймс (и не он один, на самом деле) ронял волшебную палочку и проносил мимо рта вилку с наколотым куском дымящейся рыбной котлеты, когда Эванс равнодушно шла мимо, перекидывая длинные волосы через плечо и упруго покачивая бедрами. Впрочем, абсолютно всем нравиться она (и её расчудесная фигуристая попа) тоже не могла... «...немного привлекательней гоблина, а уже задираешь нос, Эванс? Ты просто выскочка! Раз ты староста, то можешь всем указывать? Не боишься, что это когда-нибудь выйдет тебе боком? Для магглорождённой ты слишком много на себя берёшь». ...всегда находились и те, кто воротил нос от её родителей. Немного странно, наверное, слышать это от человека, у которого отношения с зазнайкой Эванс были мягко говоря натянутыми, начиная с первого курса... Но последнюю причину неприязни я считал уморительной. Уж точно несправедливой. Просто любопытно, как — по мнению ценителей кровосмесительных родословных и священных списков — самая глубокая магглорождённость опровергает факт, что у парней на увлечённо поднявшую руку к потолку Эванс текут слюни и волей-неволей кое-что ещё другое тесно оживает и жарко поднимается? Загадка, я думаю, посложнее парадоксов путешествия во времени и формулы эликсира вечной жизни. ...почему бы ей и в самом деле не интересоваться посиделкам в пабе за стаканчиком сливочного пива? Допустим, не со мной, конечно. Правда... чисто гипотетически — смог бы я уложить её в постель? Вопрос, я считаю, открытый, ведь я даже и не пробовал... В действительности, все эти беспечные и чепуховые мысли пронеслись в моей голове за долю секунды, как стайка воробьев — над башнями Хогвартса. Я едва успел протянуть руку к плечу Лилз, одновременно воображая себе «счастье» владеть уникальным членом, встающим только на волшебниц с домашней коллекцией колдовских урн... Пальцы непроизвольно сжались в кулак, а глаза широко открылись, будто это были не мои глаза, а двери парадного входа в теплый день. ...когда Эванс неожиданно моргнула, опустила голову и прошептала почти беззвучно:       — Погоди. Как? Се... «Северус»? Два раза. Нет, третий… Вздрогнув, я со свистом втянул воздух сквозь зубы, машинально огляделся — огонь на стенах отбрасывал бледные колеблющиеся тени, мы в коридоре всё ещё были одни — и снова в совершенном изумлении взглянул на Лилз.       — Что ты сказала? Нет, у меня не случилось внезапной потери слуха, я был уверен в том, что она произнесла, однако не уловил и капли смысла в её рассеянном, торопливом шёпоте. Эванс напрягла шею, скрипнула подошвой, переступая с ноги на ногу, и посмотрела на меня, на её счастье, прежде, чем я окончательно вспылил и схватил бы её двумя пальцами за подбородок.       — Я... что? — она приподняла брови, очень правдоподобно вернув мне вопросительный взгляд. Торопливо спросила: — Почему ты так на меня смотришь? У меня что-то на лице?       — Нет, о чём ты только что... — пробормотал я с невольным сомнением и вновь оборвал себя. Эванс и правда выглядела подозрительно. Казалось, она сдерживала смех или возглас. Глядела на меня, часто мигая и в то же время крепко сжимая губы. Может быть, она только притворяется, что не заметила, чтобы ничего мне не объяснять? Эванс не поняла. Эванс струсила. Эванс заговаривает зубы. Эванс только и мечтает, что увильнуть от волнующего меня разговора! Так я думал, слушая ненатуральные разглагольствования на счёт «Лилз» и «детки». Но только что мои обвинения разбились, как пенный вал о прибрежные камни. Как перезрелый помидор, как... узкий витраж под лопатками. Я медленно выдохнул.       — Брось уже юлить, Лилз, — тихо процедил прежде, чем Эванс опять заговорила. Дёрнул уголком губ. Говорят, нужно «приручать дракона, пока тот не вылез из скорлупы»? Эванс ещё раз моргнула и беззвучно приоткрыла рот. Напомнила мне букашку, пойманную крышечкой от бутылки сливочного пива — во имя всего магического, она не могла больше прятаться за пустыми словами! Чуть согнув колено и перенеся вес на другую ногу, я передразнил:       — «Не говорю, что мне категорически неприятно, но ты мог хотя бы спросить, как я к этому отнесусь!» Ты ведь не глухая, Лилз, ты же все прекрасно слышала... Хватит делать вид, что тебе плевать! Мешающуюся прядь со лба откинуть легко — с рвущимися с языка злостью и возмущением так не поступишь... Так что даже пытаться не буду врать, что прозвучало мирно и спокойно. Хотя спародировать её «обеспокоенный» тон получилось неплохо.       «...как я к этому отнесусь?» Мне вдруг очень легко представилось: если бы Эванс на самом деле удивлялась не своему «прозвищу», а моему решению разнообразить школьные будни её приятеля, выкрасить его жизнь в чёрный, в самом, гм, прямом смысле...       — Сравнивая Джеймса по количеству мозгов с ножкой от кресла, разве ты не добивалась, чтобы с Северусом перестали обращаться, как с куском...       «Блэк на Гриффиндоре — это нелепо». Я поморщился от отвращения, но договорил:       — ...тухлого флобберчервя? — закатил глаза. — Естественно, не всем ты смогла как следует насесть на уши. Для некоторых, вроде придурков из серпентария, полукровка так и останется... Как там он сказал? Ошибка «дырявой и давно спятившей» шляпы? От смешанных чувств запершило в горле. Никому не приятно повторять брошенные в его адрес оскорбления — одна рука всё ещё оставалась глубоко в кармане, и я машинально впился ногтями в ладонь. Но через мгновение щёки защекотало. Я подумал, что вообще-то это было слишком похоже на тот тип приколов, историй и фразочек, о истинном смысле которого знают только двое. И что Снейп бы оценил мою маленькую месть, если б услышал. Забавно...       — Но я говорю о нормальных людях. ...причисляя себя к «нормальным», я не был уверен, насколько я действительно находился в здравом уме.       — Я ничего Северусу не делал... сегодня. Ты меня слышала? Эванс вскинула глаза.       — Я слышала... И осеклась. Снова непонятное напряжение мелькнуло по ее лицу. Занятная беспалочковая трансфигурация: ей стоило всего лишь не принять мои слова всерьёз — и она опять сделается рыжей зазнайкой, противной и надоедающей. Стоит ей посчитать, будто всё это... знаете, как говорят? Просто. Просто игра, блажь и поведение невоспитанного испорченного мальчишки — всё равно подаю ли я зонтики и трости пожилым ведьмам или пинаю бродячих нюхлей...       «...тебе не пришло бы в голову заниматься подобными вещами, будь ты вполовину так же благоразумен, как Регулус...» ...но я искренне надеялся, что она так не думает.