Самое настоящее проклятие

      — Мне кажется или ты приуныл? Взбодрись! Помнишь, что говорил капитан Гейдельбергских Гончих, ну, ещё до того как получил по бошке? — внезапно перед хмурым лицом Гилла появился кулак с по очереди разгибающимися пальцами. — «Если я один раз забью на тренировку — это только я замечу; два раза — заметит команда; три раза — и с трибун полетят драконьи сопли и лягушачьи мозги». Так что будь умницей, ладно? Постарайся растрясти жирок перед каникулами, вот умора выйдет, если на следующей игре метла твою кабанью задницу не поднимет! — Джеймс ещё больше перегнулся через проход между партами и покровительственно похлопал охотника по плечу. Потом добавил, понизив голос: — Не понял, почему ты всё ещё выглядишь так, будто я предложил тебе трахнуть бабушку? Если что-то не нравится, Нейтси… Знаешь, сколько желающих играть в команде, которая выигрывает кубок три года подряд? Оказавшись свидетелем подобного монолога — кто бы удержался от вскинутых бровей или слабой усмешки? Нейтан Гилл, на самом деле не такой толстяк, чтобы действительно застрять на земле, поспешно изобразил воодушевление (как-никак, мечта всей его жизни — провести один из последних дней в Хогвартсе на впивающемся в ягодицы обледенелом древке). И вымученно ответил Сохатому что-то вроде:       «Само собой, никаких вопросов, шеф!». Подложив локоть под голову, а второй рукой царапая трансфигурированный по заданию МакГонагалл чайник, я размышлял лениво: если б мне пришлось выслушивать то, что говорил Гиллу Джеймс… Нет, я бы точно не сдержался. Посоветовал бы нахальному сукиному сыну чаще глядеть по сторонам. И увидеть, наконец, толпу распускающих слюни на место ловца и капитанскую повязку. Толпу, кстати, куда больше, чем на место охотника, чокнутый ты рабовладелец. Одна мелочь: я давно уже не входил в команду факультета по квиддичу. Не удивлюсь, что теперь считанные единицы знают, что я пробовался на втором курсе вместе с Джеймсом... Джеймс шумно втянул носом воздух.       — И так куча тренировок низзлу под хвост из-за долбанных снегопадов. После обеда, понял? Короче, не ссы давай, — проникновенно шептал он Гиллу, лапая того за плечо, но вдруг осёкся, почувствовав опасность, словно порыв ледяного ветра, тронувший волосы на затылке. Я тоже расслышал: сзади, в нескольких шагах от нас, МакГонагалл делала замечание Хвосту насчёт слишком размашистых движений волшебной палочкой. Будто его руки в одночасье стали похожи на ветки разъяренной Дракучей Ивы. Того и гляди «мистер Петтигрю, я, конечно, ценю ваше старание…» выбьет кому-нибудь глаз! Как раз когда МакГонагалл закончила с Хвостом и двинулась по проходу дальше, Сохатый, не теряя ни секунды, резко оттолкнулся от парты Гилла. Нарочито прямой, как если бы проглотил черенок своего Чистомёта, он набросил подходящее выражение на лицо, взмахнул волшебной палочкой и протараторил заклинание... Он использовал весь свой талант «создавать впечатление», очень натурально притворившись, что ему дела никакого нет до остановившегося на спине цепкого взгляда!       …и наполовину вылезшая из коробки большая жёлто-зеленая жаба превратилась в блестящий серебряный кофейник, не успев даже возмущённо квакнуть. Некоторое время Макгонагалл изучающе буравила Сохатого поверх очков, потом поджала губы (я видел — едва профессор поравнялась с нашей партой, я поднял голову со столешницы и развернулся на стуле, чтобы ничего не пропустить), а затем стремительно прошагала мимо, обдав почти ощутимым холодком неодобрения. И в самом деле… Не могла же она выгнать из кабинета ученика, который на её глазах превосходно трансфигурировал животное в предмет? Хотя, в быстрой ходьбе хлопнув мантией, она и призовых баллов не начислила… что лучше ярких бликов в стеклах демонстрировало скверное расположение её духа. А заодно подтолкнуло меня к мысли, что свистящий шёпот и задержавшаяся на плече Гилла ладонь Сохатого вовсе не ускользнули от внимательных ушей и глаз профессора. Уже после я заметил — Джеймсу повезло. У кофейника с одного боку (как раз которого не видно, если стоять между партами) свисала бородавчатая лапка, подрагивала и силилась сжаться. Не то из-за суетливого взмаха, не то из-за нечеткого ударения в магической формуле… В любом случае, словно дракон — пламенем, пышащая раздражением МакГонагалл точно бы к этому прицепилась. Мне не нужно было вглядываться в профессора или встречаться с ней глазами, чтобы, немного смущённо прочистив горло, заключить: она всё ещё была на взводе и не отошла от недавних событий. И окажись эта лапка прямо под носом у МакГонагалл — быть бы Сохатому строго отчитанным за недостаточное внимание к такому сложному предмету как Трансфигурация. Как пить дать! Надо сказать, в кабинете Трансфигурации было сегодня шумно из-за сосредоточенного бормотания школьников и кваканья будущих чайников, кофейников, молочников, вазочек, сахарниц и прочей утвари. Не совсем та атмосфера, в которой МакГонагалл могла бы безраздельно властвовать над дисциплиной… Так, наверное, считается: то, насколько смирно сидят ученики и насколько внимательно слушают — зависит от важности предмета. Иначе почему почти каждый профессор, если его спросить, будет с пеной у рта доказывать, что его предмет, который ему выпала честь вдалбливать в наши юные головы, именно он — самый обязательный? Что без него мы всё чего сможем добиться — это убирать клетки в совином магазине. Если б меня спросили: как так выходит, что одних профессоров ты слушаешься и предпочел бы не испытывать их терпение, а другие для тебя — пустое место, даже если разозлятся? Отчего это зависит?», я бы ответил: «Не от предмета, это уж точно!» Скорее, от самого колдуна или колдуньи, который стоит у чёрной грифельной доски. Будь это МакГонагалл, доводящая до дрожи особо впечатлительных, или нестрашный, но въедливый, как пятно от травы, Флитвик… Или добродушная Стебль, у которой можно разговаривать едва ли не в полный голос. Или Бинс, который, по-моему, пропустит даже пробуждение Мерлина мимо призрачных ушей. Или жалкий, прячущийся за предсказательным шаром Имаго, недостаточно решительный, чтобы хоть кого-нибудь призвать к порядку. Или Джонсон… Нет, он вовсе не как размазня Имаго, шмыгает по астрономической площадке, точь-в-точь лысый крыс, и краснеет от злости, один в один паровоз Хогвартс-экспресса, почуяв тень пренебрежения к себе. Но вряд ли кто-то кроме первокурсников воспринимает его всерьёз.       …поэтому ничего удивительного не было в том, что Джеймс, вернув жабе бородавчатый вид и убедившись что МакГонагалл высохшим тростником маячит в другом конце кабинета, повернулся ко мне и негромко спросил: — Ну? Что на этот раз? — через несколько секунд моего задумчивого молчания он скрипнул стулом и уточнил: — Не собираешься рассказывать? Где… Где тот долбанный тост с… чем там? Говядиной? Я упёр локоть в парту, против воли задумавшись: действительно... Не хочу рассказывать? Может, раньше я и докладывал Сохатому с какой девчонкой прогулялся до Озера и как больно кусаются комары на берегу, даже сквозь рубашку, но… А ещё он как-то странно выговорил слово «говядиной». Мне показалось… будто он считает, я должен был принести Снейпу что-то другое — не сэндвич с мясом. Что-нибудь более, на взгляд Сохатого, подходящее. Однако не успел я и мысленно предположить, что (по его мнению) это могло бы быть — Джеймс перевёл взгляд на жабу и громко фыркнул.       — Если не хочешь, то я не настаиваю. Не рассказывай. Я не то что... Не то что я не буду слушать, если ты вдруг… захочешь чем-то поделиться, — заявил он, слегка покраснев. — Но выпытывать не стану. Честно говоря, мне и не очень-то интересно! За четыре с лишним года я научился не только махать волшебной палочкой, но и мастерски разбираться в фырканьях Джеймса. Сразу понял: принять лёгкость в его голосе за настоящую — как расплачиваться шоколадными галлеонами из Сладкого Королевства или писать по пергаменту купленными там же сахарными перьями… Поэтому я вполголоса хмыкнул:       — Правда, не интересно? Врешь ведь. Это перед МакГонагалл устраивай спектакль сколько влезет. Не передо мной. Как он вообще мог надеяться меня обмануть? Я вопросительно и вместе с тем иронично воззрился на него, но Джеймс не спешил что-либо отвечать. Насупился и больше не смотрел в мою сторону, будто его действительно очень увлекла надувающая горло жаба. Я не удержался от кривой ухмылки, потому что выглядело это ещё более странно, чем если б он и впрямь заинтересовался подробностями моей личной жизни! Возможно… Джеймс беспокоился, как бы я снова не дал Снейпу шанс использовать меня в роли «аврорского манекена для отработки заклятий»? Нет, даже если причина повисшего между нами неловкого молчания заключалась единственно в том, что я не начал тут же в красках распинаться о деталях своей встречи с Северусом…Я был уверен (хотя и не мог объяснить почему), что если бы дело касалось Эванс — сам Джеймс предпочёл скорее молчать, вздыхать и краснеть, как полный идиот, чем испытывать на прочность свой дар оратора. Наклонив голову, я воскресил в памяти тот момент, когда коснулся щеки Северуса, пребывая в счастливой надежде, что не совершаю очередную ошибку. Вновь посмотрел на свёдшего брови, точно в задумчивости, Джеймса и подумал, что для некоторых вещей сложно подобрать слова. Поэтому лучше бы Джеймсу поднапрячься и понять всё без лишних слов. Я ведь не слишком многого от него хочу, да?! И всё же я совру, если скажу, что меня не тронула готовность Сохатого выслушать, если я захочу «чем-то поделиться». К сожалению, про себя я такого сказать не мог. Если бы чуткость можно было измерять как количество призовых очков, то в моих «часах деликатности и стремления ощутить ситуацию» постоянно бы гулял ветер. Не затыкал уши, естественно... Но, если честно, сердечные страдания Джеймса, когда он решался озвучить их нам с парнями, всегда казались мне отличным поводом подстебнуть его.       — А, вот ещё что, — неожиданно буркнул Сохатый, будто вдруг вспомнил что-то. — Карту отдай. Хочу сегодня попробовать одно защитное заклинание…       — Да? Что за заклинание? — переспросил я, усмехаясь немного виновато из-за того, что припомнил свои не всегда безобидные шутки в адрес влюбленности Сохатого. Мог бы в отместку тоже притвориться глухим, но не стал. — И почему я слышу об этом только сейчас? В ожидании разъяснений я сплёл пальцы в замок, развернул ладони и потянулся, после со слабым предчувствием чего-то неприятного уставился на молчащего Джеймса. Мгновение мне чудилось, Джеймс — он рассеянно постукивал по гадкой жабьей мордочке концом волшебной палочки — не ответит вовсе.       — Я тут недавно брал одну книгу магловскую у Лунатика, что-то там о шифрах, забавные эти маглы... Сегодня во время завтрака хотел это обсудить, — стул под ним снова скрипнул, — В общем, суть в чём: чтобы чернила на Карте высвечивались не просто от удара волшебной палочкой, а после какого-нибудь слова, которое… которое, конечно, будет тайной, и только мы четверо будем его знать. Как тебе идея? Слово или фраза — как пароль или, если тебе угодно сравнить пергамент с дверью, как…       — Как ключ и замок, я понял, — закончил я за Сохатого, нащупывая во внутреннем кармане сложенный пергамент и, немного помолчав, бросил вполголоса: — Ты ведь знаешь, что ключ от сердца у некоторых людей лежит в их желудке? Стоило мне принести Снейпу немного поесть, как он сразу же предложил мне войти в себя… о, он просто вспомнил о том, что сделал неделю назад с моей бошкой и предположил, что я сгораю от желания взять реванш, — я сделал короткую паузу, а затем с беззлобной усмешкой сказал, протягивая Джеймсу Карту: — Хотя я бы предпочел вариант, о котором ты подумал. Джеймс стёр с лица удивление, открыл рот и совершенно спокойно произнёс:       — Ха, ха, ха! Он не смеялся в действительности… То есть он ровным голосом просто выговорил три коротких восклицания, но как-то прокомментировать поведение Сохатого у меня не получилось. Во-первых, потому что, замерев и вскинув брови, я не знал, что можно сказать на это. А во-вторых возглас Джеймса, не похожий ни на слова магической формулы, ни на кваканье, опять привлек внимание МакГонагалл. И на сей раз Сохатый просто не успел притвориться, что занят своей жабой.       — Поттер! Гляжу, вам тоже не терпится посетить мои покои после уроков?! — натурально заставив Джеймса подскочить на стуле, проклокотала профессор, после того, как отвернулась от когтевранок, довёдших жабу до кислотно-радужного окраса. Через мгновение МакГонагалл перевела рассерженный взгляд на меня. — Может быть, как и мистер Блэк, вы считаете, что прекрасно разбираетесь в Трансфигурации живого в неживое, раз у вас хватает времени на посторонние разговоры? Это последнее предупреждение!       — Мы как раз обсуждали, как трансфигурировать жабу, профессор МакГонагалл, — пробормотал я, краем глаза увидев, как Джеймс расплываясь в нервной ухмылке, быстро прячет сложенный пергамент к себе в мантию, — это были не посторонние разговоры.       — Не усугубляйте своё положение, Блэк, вы уже наказаны, за опоздание и ту возмутительную сцену, которую устроили перед кабинетом, — процедила МакГонагалл, очевидно, мне не поверив, — Ещё одно слово не относящееся к Трансфигурации, и мне придется пойти на крайние меры!       — Крайние меры? — удивлённо повторил Джеймс, перехватывая квакающую беглянку поперек тушки, прежде чем та спрыгнула с парты. Чтобы не означала угроза МакГонагалл, звучала она, и правда, зловеще, — Неужели вы собираетесь опустошить часы Гриффиндора в Большом Зале?       — Возмутительная сцена? — буркнул я секундой позже и искоса поймал мимолётный взгляд Джеймса. Профессор не снизошла до ответа и, повернувшись спиной взмахнула рукавом мантии, точно зелёным крылом. Молча переглянувшись со мной, Сохатый пробормотал что-то весьма неприличное себе под нос и рассеянным взмахом волшебной палочки превратил свою жабу в пузатый заварочный чайник из фарфора. Я ещё немного понаблюдал, как на фарфоровых боках и крышке расцветают розовые пионы, а носик покрывается позолотой. Потом отвёл глаза. Возможно, Джеймса действительно не сильно интересовало, куда в итоге делся свёрток с едой, который я унёс из Большого Зала — тем более, что доподлинно судьбы злосчастного сэндвича и остального я и не знал. Вернее сказать… Сильно интересовало его не это. Но Джеймс выслушал мою шутку, пусть и довольно сомнительную, и убедился, что со мной всё в порядке. Я перевёл взгляд на суровую и расстроенную МакГонагалл, вычитавшую баллы у когтевранца, чье земноводное подохло, кажется, во всяком случае, жаба валялась на парте совершенно неподвижно. Затем словно от нечего делать посмотрел на Эванс — она сидела сбоку от нас с Джеймсом и немного впереди, но я всё равно время от времени видел её профиль. У неё, судя по всему, никак не ладилось с превращением в фарфор, она снова морщила нос и неосознанно дёргала себя за волосы. Я потёр переносицу, взглянул на волшебную палочку в пальцах, потом на пергамент, исписанный формулами трансфигурации. Однако так и не приступил к занятиям. Пусть даже МакГонагалл и сердилась на меня, словно я сотворил что-то неслыханное — не сомневаюсь, найти человека, который ни разу не опаздывал на занятия так же сложно, как два пера одного феникса или единорогов-близнецов. И всё же… Мне хотелось поднять руку и задать МакГонагалл вопрос. Наверное, он вывел бы её на новый уровень ярости и стал бы прекрасным поводом вышвырнуть меня из кабинета.       …что профессор имела в виду, заявив, что я устроил «возмутительную сцену»? После того, как Эванс посоветовала Римусу и нам всем держаться настороже… ***       — Как трогательно, — с ширящимся оскалом произнёс я, когда Эванс закончила говорить. — Только я не понял… Ведьма ты или единорог? Как это у тебя получается быть всегда ни при чём? И вечно выглядеть такой порядочной и правильной. И — Мерлинова борода! — раздавать советы, которые никому… Эванс моментально перестала теребить волосы и вскинула голову. Мои слова про «выглядеть порядочной» она восприняла точно не как похвалу. И ложью гигантских размеров будет сказать, что мне не понравился её прояснившийся и вспыхнувший взгляд. Я почти уловил дрожь остальной части воткнутого мне в лицо «дротика», будто это был не просто возмущенный взгляд, а острое перо со стальным наконечником.       — На тебя какая-нибудь книга, например, «История Хогвартса», недавно не падала? — оскорблённо прошипела Эванс. — Знаешь, а ведь это может многое объяснить! Она, конечно, считала, что мне стоило бы отреагировать иначе на её искренние «советы».       — Я не думаю, что обязан отчитываться тебе, где и как бился своей собственной головой, — парировал я, удерживая на губах беззаботную улыбку, и подался вперёд прежде, чем Лилз, громко фыркнув, сделала шаг в сторону, — я знаю, ты, конечно, любишь покровительствовать сирым и убогим…       — Эй… — Эванс изменилась в лице, резво отступила, касаясь пальцами эмблемы факультета. — Ты что?! Я оставил попытки подцепить пальцем значок на её груди, прекратил улыбаться и с невольно нахлынувшим любопытством воззрился на Эванс. Даже забыл на какое-то время то, что хотел ей сказать.       — Это с тобой что? — протянул я непонимающе. — Раскричалась, будто я… «Что ещё за “Лилз“? Я не твоя подружка, чтоб меня так называть!» — как-то само собой припомнилась гневная тирада, которой она разразилась в прошлый раз, едва вырвавшись из моих рук.       — Нет, погоди, — выпалил, ощущая, как накаляется между нами странная атмосфера. — Дай угадаю… это было слишком фамильярно?       …будто я собирался пощупать её грудь или что-то в этом роде. Эванс коротко потёрла щёку, словно хотела стереть с неё что-то, затем процедила негромко, с видимым трудом сохраняя ровным дыхание:       — Я, кажется, уже говорила, что распускать руки, как минимум, невежливо? И значок старосты — никакой тебе не бубенчик! Или проверяла не горит ли её лицо. Я усмехнулся мелькнувшей догадке, однако вскоре убедился: пытаться понять, было ли это для Эванс странностью или, напротив, такое поведение вполне в её духе — заведомо проигрышное дело. Я слишком плохо её знал, чтобы делать выводы. Одновременно поймал себя на мысли: столько неприкрытой издёвки в моем голосе, когда я спрашивал «с тобой что?», прозвучало совсем по другой причине. Да, удар по голове тяжёлым предметом — как единственное нормальное объяснение моего поведения… Смешно и в то же время жутко обидно.       — А «как максимум»? — спросил я из одного упрямства и получил в ответ недоумённый взгляд, который, впрочем, скоро изменился на прохладный.       — Ты спрашиваешь ради шутки, а не для того, чтобы больше не повторять.       — Схлопотал бы по лицу?       — Блэк…       — А! Так сразу? Между ног? Чтобы наверняка отбить желание к дальнейшим «невежливым» поползновениям, понимаю…       — Знаешь, я даже не удивлена, — заметила Эванс спустя пару секунд. — Что ты, что Джеймс. Можно сказать, вы с Поттером идеальная парочка: охреневший и озабоченный.       — Ты преувеличиваешь, — возразил я со всем доступным мне спокойствием, но после скривился. — И вовсе я не озабоченный. С чего ты вообще так решила! Эванс промолчала (и это молчание вряд ли можно было принять за знак согласия), но выражение её лица неуловимо поменялось, снова. А впрочем… к дракклу! Мне совершенно не сдалось выслушивать по второму кругу о моём ужасном отношении к «деткам» и «малышкам». Мгновение я медлил, застыв, точно оглушенный, затем, вновь широко улыбнулся.       — Хотя если ты так от этого бесишься, Лилз, почему бы мне ещё немного не поддразнить тебя, дорогая…       — О, да иди к чёрту!       — …покровительница вдов и сирот... Отступив на два шага, я изобразил поклон и ударил ладонью по мантии, чтобы её край «живописно» взвился. Наверняка, смотрелось позерством в стиле — «охреневшего» — Сохатого и, может быть... противоречило тому, как я вёл себя до этих пор? Просто чувствовал: если продолжу в прежнем духе — точно тронусь. И без помощи падающих на голову трудов с большим весом в мире магических наук.       — ...с этого момента перестань считать меня говнюком. Договорились? Великолепно. Можешь думать, мне надоело то, что ты всегда предполагаешь обо мне самое плохое! Знаешь, это жуть как надоедает… Насколько убедительно я играл самодовольство? Распрямившись, тут же поймал изумлённый взгляд Эванс и подумал с противоречивой смесью эмоций — такое легкомысленное объяснение вряд ли её устроит. Особенно после того, как я столько времени добивался от неё серьёзности.       — ...когда несправедливо. Да, несправедливо. Потому что, честно говоря, Эванс, если кто-то из нас двоих и подходит на роль агрессивного типа и... Я вновь прервался, чувствуя подступающую к горлу горечь, повёл предплечьем, будто хотел движением компенсировать нехватку слов. Я мог поклясться, что до сих пор ощущал короткое касание поцарапанной осколками витража руки.       — Просто бездушной сволочи... Трусливо отдёрнутой руки.       — Блэк! — решительно возмутилась Эванс, вскидывая ладони. Эхо возгласа ещё не растворилось в коридоре, когда внезапно… На самом деле, если учесть, что ни я, ни Эванс давно уже не задумывались, чтобы понизить голоса — ни хера не внезапно. …дверь кабинета Трансфигурации скрипнула и распахнулась.