Идео-ложь

      Он не должен был приходить. Его не должно существовать уже несколько десятков лет.       Закрываю глаза.       Открываю.       Он по-прежнему скромно стоит у порога — весь в чёрном, непрерывно меняя обличья.       – Идео-маг?.. - произношу, едва дыша.       Он застывает в облике молодого офицера неопределимых войск — чёрный френч, серебряные знаки отличия, лицо истинного арийца — тонко улыбается, отвешивает иронический поклон.       – Приятно, когда тебя узнают. Не тратить время на объяснения. Времени — мало.       За грудиной разрастается ледяной ватный ком. Заставляю себя дышать медленно и спокойно. На пару секунд льда становится меньше. Но фигура у порога снова плывёт, изменяется, не прекращая насмешливо улыбаться. Не хочу его видеть!       Закрываю глаза.       Открываю.       Шепчу, не поднимая взгляда от стола:       – Тебя не должно быть! Тебя отменили!       – Oh, please! – тянет он тоном раздражённого аристократа и застывает в подходящем облике — плащ с пелериной, цилиндр, седоватые бачки, крючконосый бледный профиль. – Не делай вид, будто ты настолько наивна. Я есть. Я буду всегда. Такова война.       Закрываю глаза.       Я пишу почти всю сознательную жизнь, лет с двенадцати. Меня никогда не интересовали идео-войны. Разумеется, я знала о них. Видела их следы в новостях, в школьных учебниках, в предисловиях к большим серьёзным романам — классическим и современным. До меня доходили слухи об идео-магах, с которыми должны были заключать договор писатели.       Но уже к выпускному классу мир изменился достаточно, чтобы идео-войны угасли сами собой, а идео-маги стали не нужны. Мне так казалось. Потому что я перестала видеть их следы. Но что, если... если они просто научились лучше прятаться? Или, может быть, сделались настолько привычной частью реальности, что я прекратила их замечать?       Нет. Не может этого быть. Всё стало другим, всё стало разным! Никто не обязан больше играть на одну из сторон. Да и сторон никаких больше нет!       Яростно трясу головой.       Открываю глаза.       – Война давно кончилась!       Его плащ раздражённо хлопает в воздухе.       – Война в самом разгаре! – отрезает неожиданно резкий и злой, птичье-старческий голос.       Закрываю глаза. Хочется вскочить, кричать, спорить, бежать... Но — сижу за столом неподвижно. Пытаюсь понять.       Всё стало разным? Нет больше двух сторон? Так может быть, их теперь — много? Всё стало разным — и стороны тоже...       Лёд из груди растекается липким ужасом по всему телу.       Не хочу открывать глаз. Жалко шепчу:       – Какой с меня толк? Я сочиняю всего лишь сказки...       Открываю глаза. Вздрагиваю. Чёрная изменчивая фигура стоит прямо передо мной, угрожающе нависая. Он выбирает смуглое лицо с ястребиным профилем и равнодушными глазами убийцы. Произносит вкрадчиво:       – Не важно. Ты знаешь правила. Минимум один герой от каждой книги. Сторона не важна. Кара за ослушание неизбежна.       Закрываю лицо руками. По одному герою... Ну, ладно, отсюда может пойти воинственный северянин — он юн, но умеет сражаться. Здесь есть старый маг — тоже справится. А вот там? Офисный служащий, две барышни-психологини, юрист... юрист? А тут — пожилая леди с письмами мёртвому мужу... Её посылать?! Лиры и Музы! это безумие!       Опускаю руки. Он снова стоит у порога. Длинные пальцы, туго затянутые в чёрную кожу перчатки, лениво лежат на дверной ручке.       – Я не могу!..       Голос срывается в унизительное нытьё. Идео-маг презрительно бросает через плечо:       – Ты знаешь последствия.       Конечно, знаю. Ослушаюсь — и не напишу больше ни слова... Все знают. Идео-блок невозможно взломать. Разумеется, ходят слухи, будто кто-то где-то сумел, но... Я видела тех, кто пытался. Сначала долго навещала в клинике, потом - дома. До тех пор, пока они окончательно не замыкались в себе и не переставали отвечать на звонки. Или просто кричали в лицо, чтобы я оставила их в покое...       Что хуже? Бросить любого персонажа (например, самого гадкого) в безжалостное поле идео-войны, сохранив за собой право писать — что угодно и как угодно, играя за любую сторону открыто, или делая вид, что войны нет? Или перестать писать совсем, потеряв даже призрачный шанс повлиять на исход, ускорить восстановление мира?       Ответ унизительно очевиден. Жалкий внутренний голосишко шепчет: в конце концов, это всего лишь выдуманные герои! В конце концов, можно посылать глубоко второстепенных, едва упомянутых. Вон, аниме-демона из повести о подростках: пусть деморализует идео-врагов своей пучеглазой рожей да закидывает яблоками — для пущего сюра.       Но почему-то всё равно отвратительно до тошноты.       Закрываю глаза. Представляю, как это будет.       Я сделала выбор. Внесла исправления.       Старый маг вернулся с победой. Ранен. Выживет. Разумеется.       (Ни одной новой строчки за неделю.)       Глуповатый офицер, досаждавший леди с письмами в юности — бился на другой стороне. Контужен. Списан. Выживет. Кто бы сомневался.       (Писать всё равно не могу.)       Норд с заплетёнными в косы волосами закидывает за спину двуручный молот, бодро рапортует об успешном завершении экспедиции. Хочется зажать уши руками, но это не помогает.       (Не могу видеть собственных букв.)       Аниме-демон всё также глумливо ухмыляется, подбрасывает спелое алое яблоко, вгрызается с хрустом и брызгами. Ему наплевать. Но даже он больше не будет прежним.       Никто из них не вернётся собой! А хуже всего — след, тусклый шлейф идео-полей, что протянется за каждым из них, отравляя душной тоской каждую строчку, каждое слово...       Проклятый идео-лгун! Почему он не предупреждает, что даже в случае согласия кара — неизбежна!       – Oh, please! – звучит в обезумевшей голове сардоническая усмешка.       Открываю глаза. Смотрю в холодные чёрные глаза ассассина. О, ты не зря принял именно этот облик, идео-смерть! А знаешь, что?..       Я повторяю это вслух. Идео-маг смотрит выжидающе, в агатовых зрачках мелькает призрак интереса, тонкая бровь чуть вздрагивает.       А я, кажется, знаю, что должна делать. Ватный холод отступает, позволяя, наконец, вздохнуть полной грудью. И сказать громко и ясно.       – Я принимаю вызов.       – Хорошо, – кивает идео-маг. – Я знал, что ты согласишься.       Я встаю из-за стола и почему-то улыбаюсь.       – Нет. Ты меня не понял. Я не согласна. Я — принимаю вызов.       Идео-маг теряет плотность очертаний, лицо размывается мутным пятном, ткань плаща стекает с плеч угольным дымом.       – Ты пожалеешь... – шелестит он бесплотно и делает шаг прочь.       Дверь за дымной спиной закрывается без единого звука.       А я падаю на стул. Пару минут сижу, бессмысленно глядя в стол. Потом хватаю блокнот и ручку. Если я ошиблась, если мой вызов равносилен отказу...