Ice and Fire

У Дейенерис было немало титулов. Рожденные в пламени, взошедшие из земли, добытые в завоеваниях, они окутывали ее ореолом, создавая образ-броню — прочнее стали и крепче чешуи Балериона Ужасного. У Дейенерис было немало титулов, но Джон не трудился запоминать их. Джон звал ее негромко по имени и сжимал ее острые плечи с такой осторожностью, словно Дейенерис была хрустальной. Джон целовал ее хрупкие запястья и говорил, что они сотканы из лунного света, а губы его пахли севером, снегом и изморозью на лепестках зимних роз — совсем по-старковски, несмотря на иную фамилию и медную обруч-корону с алым рубином во лбу, что восседала тяжестью на макушке. Локоны серебрились, выделяясь ярким пятном среди знойного, пахнущего медовыми травами лета, — прямо как у его королевы, и она ласково, хоть и с примесью сожаления, говорила, что теперь он выглядел как настоящий дракон. Зимний дракон. Джону не было и двадцати, когда его волосы посыпало пеплом. В пепельных прядях его королевы гуляло золотистое солнце, от них пахло летом и распускающейся листвой, но не холодом, страхом и ревущими вьюгами севера. Его королева рвалась навстречу кипящей жизни, а Джон не умел прогнать зиму из сердца, покрытого корочкой сизой наледи. Он был льдом, а она — пламенем. У Дейенерис было немало титулов, но под покровом ночного неба, усыпанного мириадами звезд, Джон давал ей другие — ласковые и смешные, на какие был способен лишь с нею наедине, и разрушенный чертог Летнего замка, где укрывались они порой от мирских забот, озарялся серебристым смехом, похожим на перезвон маленьких колокольчиков. Джон очень любил ее смех. Дейенерис любила его суровость, выкованную во льдах, и вспоминала почему-то о юной Лианне Старк, что зажгла огонь жизни в ее скорбном задумчивом брате, и он бился за нее со всей пылкостью, на которую был способен, и шептал ее имя пред ужасным ликом Неведомого. Джон с легкой тоскою думал, что, если б только умел он играть на арфе, сложил бы для своей королевы песню, подобную тем, что слагал когда-то его отец в запустелых развалинах, рождая музыку столь пронзительную и слова столь печальные, что природа замирала, трепеща перед красотой и нежностью драконьих баллад, а суровые мужи на пирах всхлипывали, роняя слезы в позабытые кубки с вином. Дейенерис была достойна тех песен — как и мать его в свое время. Песнь льда и огня не смолкнет, пока жива их любовь. Дейенерис имела немало титулов, но рядом с Джоном в них пропадала необходимость. В его объятиях она была просто Дени — девочкой, что жила когда-то в доме за красной дверью и не знала ни забот, ни страданий. Лишь в его объятиях Дейенерис оставалась собой. Лишь в ее объятиях Джон обретал мир среди клокотавшей в душе войны. А когда они засыпали под сенью далеких звезд, укрывшись одним на двоих одеялом, в стенах Летнего замка гуляли едва слышные отголоски музыки, и не то ветер, не то тихий печальный голос повествовал о волнующих радостях, горестных скорбях и великих свершениях — минувших давным-давно и тех, которым еще предстояло произойти.