Падая с небес...

Это был первый раз, когда Шерил разбилась на части по-настоящему. Она стояла, как красивая, недосягаемая ни для кого кукла. В своей огромной алой комнате со страшными тяжелыми шторами, и просто задыхалась от этого мира. Ей было плохо. Ей было всего семнадцать с половиной, а она уже умерла. Может быть, умерла она очень давно, но действительно это поняла только сегодня. Ведь именно сейчас она стояла в полутьме сжав в руке рукоять ножа, а внутри все так кричало от боли, будто её резали пилочкой для ногтей, резали настойчиво и глубоко. Шерил плакала. Да что там, она рыдала, подвывая, прикрыв глаза - от слёз они стали болеть. И когда она до такого дошла? Когда, казалось, что проблему можно решить только умерев. Наверное тогда, когда она в первый раз вздохнула в этом мире. Бледные руки тряслись от напряжения, а зубы почти скрипели от внутренней боли. Ей всегда говорили: «Нельзя заглушать душевную боль, физической» Но не сказали что делать, когда эта боль достигает пика. Красную кнопку уже нажали. Возврата нет. «Как это глупо - Шерил Блоссом умерла от суицида. Некоторые будут считать меня Великой, что просто не была готова к этому миру, ну а другие лишь позлорадствуют - титул свободен» – это единственная мысль что держалась в рыжей голове. Воздуха становилось все меньше и меньше. Решающий момент приближался. Если не сегодня - то никогда... С размаху девушка швырнула нож в сторону, острие вонзилось в стену старого поместья - а на Шерил накатило чувство триумфа. Если не себе, то она хотя бы смогла навредить этому гнезду змей. Чёрные следы туши стелились почти ровными линиями до подбородка, рыжие волосы растрепаны в очередной агонии – Блоссом была в бешенстве. Взгляд чёрных глаз нашарил объект раздражения. Среди складок шелкового постельного белья, при свете единственного подсвечника, блестел маленький тест на беременность. А на нем отчётливо были видны две полоски... *** Бетти было тепло. Вот так сидя в своей ранее ненавистной комнате она чувствовала покой. Это место стало её замком. Только оно знало во всем этом поместье запах Джагхеда. Только эта комната продолжала держать лёгкий аромат его парфюма. И Бетти почти сходила с ума, в сердце кололо от удовольствия. Ведь этот момент - был её тайной. Тот момент, когда Ромео пришёл к своей Джульетте. Обхватив одну из пушистых подушек обеими руками, она задумчиво уткнулась в неё носом и вдыхала запах свежего белья. Блондинка считала, что это один из самых лучших запахов всех времен, этот запах навевал воспоминания о жизни в доме Куперов. Там всегда пахло свежими простынями. Элизабет вспоминала своих родителей по несколько раз на дню, но потом стала замечать, что количество мыслей о них заметно снижается. Новых воспоминаний нет, а старые, как обыденный мусор, сгорают в бешеном ритме неуловимой жизни. Элизабет слышала, что они покинули город и уехали в Большой мир. Под Большим миром было понятие крупного настоящего города, в котором все дома - одинаковые коробки, а люди - сухие дипломаты. Скукота... Новая жизнь маленьким ручейком проделывала себе дорогу в судьбе девушки, а затем расширилась до размеров горного водопада. Новые знакомства, необычные уроки. Бетти старались научить всему и сразу. Как правильно здороваться, как нужно сочетать одежду с тем, что будет лежать на столе званого ужина. Это было для Бетти темнее, чем чёрная дыра. Тут была куча мелочей, которые ни в коем роде нельзя упустить, это все нужно знать, учить. И Элизабет учила. Каждый раз, когда Бетти брала со стола не тот столовый прибор, который был нужен для этого блюда, её, и так пожилой учитель, хватался за сердце, его лицо покрывалось красными пятнами, а на лбу выступали испарины. Тогда он сразу бежал к Грейс, и жаловался на дочь. Тогда Грейс стала давать ей личные занятия по вечерам. Бетти расцветала. У неё было больше времени, чтобы пообщаться с новыми родителями. Блондинка по-настоящему восхищалась Грейс де Виллер. Мягкая француженка могла иметь над всеми огромную власть, поэтому вскоре Элизабет овладела техникой пользования столовыми приборами. Их разговоры плавно переходили в воспоминания о прошлом. Набравшись смелости, Бетти спросила почему её оставили на опекунство к Куперам. Тогда благородное лицо Великой Грейс прерывалось лёгким туманом печали, женщина глубоко вздохнула, как будто устало, и заговорила: – Это были тяжелые времена. После войны наши счета несколько сильно исхудали. Мы не отчаивались, верили что прорвемся, но нет. Джеймс работал на двух работах, но там платили ничтожные суммы, от великого рода Де Виллер не осталось почти ничего, кроме единственного наследника, да пары родственников за границей. Мы переезжали из отеля в отель, так как нам нечем было платить, нас выселяли. Вскоре я узнала, что беременна. Это стало для нашей бедной семьи последней каплей. Собрав мелкие пожитки, в прочем у нас их и так было мало, мы решили ехать во Францию, к тётке. Но мы бы туда не доехали, ты была слишком мала, к тому же тогда заболела, но у нас совсем не было денег, тогда мы обратились к нашим соседям в отеле. Это были добропорядочных люди. У них уже была дочь, которую они очень любили. Это были Куперы. После недолгих уговоров, они согласились принять тебя в их семью, Джеймс был очень образованным и умел разбираться в бумагах. Мы составили договор, что как только мы вернёмся в Америку, сразу тебя заберем. По сути этот документ был ничтожен. Написан на выцветшей бумаге, едва различимым почерком Элис, которая рыдала, выслушав твою печальную историю. Она ещё не была такой черствой, какой стала сейчас. И мы уехали. Я приехала в Ривердейл только спустя десять лет, все это время мы налаживали отношения с родственниками, знакомились с влиятельными людьми, чтобы выбраться из нищеты. Приехав, я сразу нашла дом Куперов, как классическая коробка, все до идеальности чисто, а во дворе играли две девочки, похожие, правда, только лишь цветом волос. Во двор вышла Элис, но она меня не заметила, подошла к вам. Я сразу поняла, что она очень любит тебя. Она видела в тебе то, что не смогла сделать с рождения из своей настоящей дочери. Ты была для неё пластилином, из которого можно слепить кого угодно. Я воздержалась. Какое то женское чувство подсказало мне, что будучи малышкой ты не поймешь, не простишь что тебя забрали от мамы. И я уехала опять. Но так сложилась история, что в скоре ваш дальний дед - Жюльен де Виллер, вздумал уходить на упокой. Он помнил о том, что за границей есть ты, ещё одна маленькая наследница, и составил он завещание, что после его смерти поместье должно достаться нашей дочери, но только тогда, когда ей исполнится восемнадцать. Естественно, после его смерти, до совершеннолетия Симоны все имение во Франции отошло государству, но так нельзя было все оставлять, все поместье обрушится к тому времени. Мне было очень жаль Элис, но все же пришлось у неё забрать то, во что она вкладывали душу. Женщина зябко поправила темную фиолетовую шаль и устремила на Бетти тяжёлый взгляд. Они обе молчали. Грейс сказала то, что так долго мучило её душу, а Бетти услышала то, чего так долго добивалась. Француженка маленькой тёплой ладонью погладила худое плечо Элизабет. Тишина всегда была неисчерпаемой. С таким человеком, как Грейс, легко было даже молчать, и не было этого чувства тяжести, но как только она ушла, эта тишина оглушительно стала биться о барабанные перепонки. Устало зажмурив глаза, Бетти упала на мягкую кровать, и по-детски поджав под себя ноги, стала напряженно пережевывать новую информацию. Её родители организовали приём, чтобы отметить "выздоровление" Бетти. Вообще Де Виллеры придумали целую историю о том, почему их точно только что присоединилась к кругу семьи. По это истории Бетти с самого рождения была сильно больна, и резкая смена климата могла сильно пошатнуть её здоровье, поэтому девочку оставили на опеку семьи Блоссом (потому что они единственные, кто из Ривердейла входит в высшие круги), а теперь наследница вновь возвращается в семью. Подготовка шла быстрым ходом, слуги бегали и украшали залы, хотя зачем - неизвестно, этот особняк и так похож на дом Королевы Елизаветы. Все учителя Бетти проверяли её на каждом шагу, как стоять, как ходить, куда деть руки во время разговора. Её заставили выучить чем занимаются крупные семьи тех, кто придёт на приём. Должны приехать даже люди из Большого мира, некоторые даже из Франции. От всего этого кружилась голова, поэтому Бетти частенько смывалась в свою комнату, включала старый американский рок и думала о своей жизни. Единственный человек, которого на приёме не боялась Элизабет была Шерил. *** Большой зал блестел всеми оттенками золота, пахло сахарной пудрой, смешивались ароматы духов и одеколонов, повсюду витал запах кремов для лица и лаков для волос. Зал наполняли разные звуки голосов, высоких и низких, шуршали платья и пиджаки, стучали каблуки и звенели бокалы с красным, как кровь, вином. Куча людей, в зале было не продохнуть. Все эти люди были такими разными, но все были с благородными лицами. Кое-где даже слышался французский говор. Бетти стояла в лёгком, светло-синем платье,с бокалом в руке. Она уже который раз устало склонялась голову, чтобы поприветствовать очередного гостя. Все хотели посмотреть на взрослую наследницу. А Элизабет ждала только лишь одного человека, но её все не было. В сотый раз за день тяжелые двери зала распахнулись, Бетти привстала на носочках и увидела, что пришла чета Блоссом. Все в темно-красном, с каменными лицами и высокомерным взглядом. Бетти сорвалась с места, Шерил сейчас была для неё как глоток свежего воздуха в удушливой толпе одинаковой интеллигенции. Быстро поприветствовав пришедших, блондинка подхватила младшую Блоссом под руку, и потянула её в другой конец зала. Наконец, найдя свободное место за небольшим столиком, что стояли вдоль стены, Бетти плюхнулась мягкое креслице. – Как же я устала, в ушах и глазах уже рябит от всех этих незнакомцев, а ведь только начало вечера. – девушка допила по дна свой бокал и со звоном поставила его на стол. – Шерил, я так рада что ты пришла. Все вокруг такие чужие, и при этом я должна относится к ним как к своим друзьям... Бетти замолчала, вообще Шерил не любила когда много говорить, поэтому сразу велела всем заткнуться, но сейчас рыжая просто сидела на краю соседнего кресла и смотрела куда-то сквозь стол. Элизабет впервые видела Блоссом такой. Такой... уставшей. Всегда прямая спина была настолько напряжена, что, казалось, будто позвоночник девушки сейчас треснет. Она дышала глубоко, слегка рвано, плечи, обтянутые темно-красным бархатом изредка нервно подрагивали. Глядя на Шерил, можно было подумать, что ей дурно. Слегка приоткрытый рот, стеклянный взгляд. – Шер, все хорошо? – поинтересовалась Бетти и положила ладонь на бледную холодную руку. Девушка тут же заморгала и подняла голову: – Да, все хорошо, просто корсет слишком сильно затянули. – Блоссом взяла бокал с красной жидкостью и сделала глоток. Её лицо тут же побледнела даже сильнее, чем было, рыжая выплюнула выпитое на салфетку. Бетти видела как Шерил плотно сжала губы, в её глазах стали скапливаться слёзы, девушка поднялась и кинулась к выходу. А Элизабет побежала за ней. Миновав несколько коридоров, блондинке все же удалось догнать рыжую, та, опираясь о стену, сползла на холодный пол. Бетти не стала задавать лишних вопросов, просто помогла девушке подняться и повела её в свою комнату. Плотно закрыв дверь, Элизабет обернулась. Блоссом сидела на кровати, собственные чёрные лаковые туфли на шпильке рыжая отбросила к двери. Шерил вцепилась руками себе в колени, её кончики пальцев впились в нежную кожу и побелели от напряжения. Хоть в комнате и горела одинокая лампа возле кровати, можно было увидеть что Шерил плакала. – Как же мне все это противно. Как мне все надоело. – она прокричала эти слова сквозь слёзы, а в конце перешла на шепот. Бесконечно повторяя «ненавижу все это». Больше она ничего не сказала. Шерил не могла говорить когда плакала, Бетти всегда знала, если она молчит - значит сдерживает слёзы. В комнате было тепло, хорошо, но тяжело. Шерил была в центре комнаты, поэтому походила на огромное кровавое пятно на бумаге. Красивая прическа растрепалась, а платье неопрятно разметалось по кровати. От обстановки, царившей в помещении, становилось трудно дышать, но Бетти не торопила рыжую, Шерил была слишком разбитой.