linens whisper, wrists held down

Тревор привык к опасностям размытой границы между болью и удовольствием. Привык к тому, что Майкл бьёт и связывает его, тушит об него сигареты и в общем делает с ним всё, что хочет. Тревору это нравится. Всё, что он делает с ним и не делает с Амандой — это личная победа. Любая боль может быть экстазом, если её причиняет определённый человек. Именно по этой причине он сейчас привязан к ржавому изголовью кровати шарфом, затянутым слишком туго вокруг его запястий, извиваясь на влажных простынях, пока Майкл трахает его одной рукой, грубо придерживая другой. Он в каком-то полусознании: это одна из тех ночей, когда у Майкла есть неограниченное время и терпение. Это продолжается уже несколько часов. Сам Майкл кончил уже дважды, и теперь приближает Тревора к его четвёртому оргазму. Часы на прикроватной тумбочке показывают три часа ночи. Тревор извивается, растягивая шарф, прижимаясь к обжигающему прикосновению. Его ноги широко раздвинуты, напряжены, и мелко дрожат, пока Майкл растягивает его, шепча пошлости о том, какой он горячий и узкий, потираясь о его бедро. В нём уже три пальца, а Майкл был с Амандой и чёртовым новорождённым ребёнком, Джеймсом, целый месяц, и Тревор просто хочет, чтобы его выебали в конце концов, но Майкл не торопится. Наконец он вынимает пальцы, и Тревор думает, что получит то, чего так терпеливо ждал. Но вместо этого Майкл поднимается с матраса и направляется к сумке, которую бросил на пол, когда они ввалились в комнату сразу после дела. Он смотрит, как Майкл отбрасывает в сторону пачки купюр и одежду, шарясь в углу в поисках хуй знает чего. Тревор скулит, ожидая его возвращения, пока Майкл копошится в своей сумке. Наконец он поднимается, держа пистолет в руке. Он отражает свет уличного фонаря, и Майкл поднимает его к своей груди, играясь с оружием, будто хочет вынуть магазин. Но этого не происходит. Он только дёргает предохранитель туда и обратно (очень, очень старый нервный тик), залезает на кровать, перекидывает ногу через бёдра Тревора и садится в таком положении. Майкл некрепко прижимает ствол к его челюсти, но Тревор поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, из-за чего холодный металл крепко прижимается к его сонной артерии. Таунли рычит. — Сделай это, — подначивает Тревор. Майкл конечно не станет этого делать, но оно того стоит: его член пульсирует, а глаза блестят. Если чем-то Тревор может завести его — так это дать ему власть. — Тебя бы и это завело, да? — рычит Майкл, скользя пистолетом вниз по его горлу, пока дуло не останавливается у его сердца, другой рукой рассеянно поглаживая Тревора по боку. Тот в ответ дёргает бёдрами, ища больше трения, но Майкл с самодовольной ухмылкой спешно поднимается с места. Некуда торопиться. — Да, — отвечает Тревор сквозь сжатые зубы, вновь натягивая шарф на руках, пытаясь прильнуть ближе. Он хочет, чтобы Майкл его трахнул, а тот прилип к своей ёбаной пушке. Он проводит ей по шее канадца, прижимая к кадыку, а затем отправляет его туда, где действительно хочет его видеть: Тревору в рот. Тот послушно открывает рот, почувствовав гладкое круглое дуло у губ, высовывает язык, чтобы очертить его форму до того, как начать сосать. Металл громко клацает о его зубы, а его грубая текстура больно царапает дёсна. Майкл толкает его глубже, пока дуло не упирается в глотку, и слюна не течёт по подбородку, когда он пытается вдохнуть. Тревор всеми силами борется с закрывающимися глазами, когда Майкл подавляет стоны за плотно сжатыми губами. В конце концов Майкл вынимает пистолет и располагает его, скользкий от слюны между ног Тревора. Тот шипит, прекрасно понимая, что Таунли хочет. Он наблюдает за сосредоточенным лицом Майкла, когда тот направляет оружие, прижимая его к растянутой дырке и толкает внутрь половину ствола. Тревор тяжело дышит, жалея, что его руки связаны и он не может прижать Майкла ближе к себе, но взгляд чужих глаз его быстро утихомиривает. Майкл смотрит на него так, будто держит весь мир у него между ног, будто он начало и конец всего, что он когда-либо хотел, будто он вероятно, возможно, в какой-то степени любит его. Тревор не может дышать. Но затем Майкл опускает взгляд, и момент упущен, а пистолет — внутри в нём до ручки, и Тревор поджимает пальцы на ногах и пыхтит, поэтому что металл твёрдый и жёсткий, но это так, так охуенно. Он сжимается и стонет, когда предмет задевает простату. Он не помнит, чтобы закрывал глаза, но теперь вынужден снова открыть их, чтобы посмотреть на покрасневшее лицо Майкла и понимает, что затаил дыхание, увидев огонь в его глазах. Таунли выглядит так, будто у него изо рта вот-вот потекут слюни. Тревор шире раздвигает ноги и показушно двигает бёдрами навстречу, чем вызывает стон из-за тонких сжатых губ. — Бля, Тревор, — бормочет Майкл, кладя руку на внутреннюю поверхность его бедра, максимально разводя его ноги. Канадец громко стонет, выгибаясь, чтобы дать ему лучший вид, и Филипс уверен, что ему достанется за изданный звук, но Майкл сам не может сдержаться. Если бы Тревор не знал его, то возможно принял бы осторожные движения его руки, которая начала двигать ствол внутри него за знак любви или заботы, но он знает его. Майклу это просто нравится. Он не будет торопиться, пока сам этого не захочет. Тревор хочет впиться ногтями в эту белую кожу, в твёрдые мышцы, но не может. Он тщетно сгибает руки. Майкл усмехается. — Не шевелись, — говорит он, глаза блестят, когда они встречаются взглядами. — Какой же ты мудак, — выплёвывает Тревор, и Майкл смеётся и поворачивает пистолет так, что оружие движется внутри него, и Тревор подаётся навстречу, ругается, и даёт Майклу всю власть, что тот хочет. Он разворачивает оружие вверх ногами, так, что ручка (вместе со спусковым крючком) теперь прижимается к мошонке канадца, и этого так мало. Рука Майкла всё ещё на его бедре, сжимает и поглаживает мягкую кожу. Ему нравится смотреть, как Тревор корчится. Сукин сын. — Майкл, — он не хочет умолять, но Майкл не был внутри него уже несколько недель (а такое чувство, что лет), он отчаянно хочет его, — Майкл, пожалуйста, — его голос ломается, но он не отводит взгляд. Зрачки у Майкла расширены так, что едва видно тонкий голубой ободок. Он облизывает губы. — Пожалуйста что? — спрашивает он, прекрасно зная ответ. Мужчина прижимает ладонь к пистолету, и Тревор выдыхает, а его член пульсирует. — Пожалуйста трахни меня, — шепчет он, но Майкл ожидаемо фыркает и качает головой. — Может, после этого, — говорит он, снова двигая рукой так, что у Тревора звёзды перед глазами, — мне нравится трахать тебя орудием убийства, — мурлычет Майкл, и Тревор хочет закатить глаза, потому что кто говорит такую чушь, но Майкл почти улёгся на него, губы у его уха, а дыхание такое горячее, что почти обжигает. — Я убивал этим оружием, а теперь трахаю тебя им, и ты кончишь с моей пушкой у себя в заднице, потому что ты повёрнутый на насилии псих. Давай. Кончай, Тревор. Тревор снова хочет закатить глаза, потому что Майкл выёбывается, но то, что он делает рукой — просто невероятно, а его приказы кончить всегда делали с ним что-то неконтролируемое, и пальцы на ногах поджимаются, и он выгибается и не может дышать, не может дышать, чёрт. Он не слышит, как говорит Майклу, что любит его, но догадывается, что именно это и происходит, потому что тот впивается ногтями в его кожу и шикает на него. В глазах плывёт, и он тяжело дышит, а на животе остывает пятно горячей спермы. Блять. Майкл вынимает пистолет, и Тревор сжимается и тихо скулит. У Майкла всё ещё стоит, и смазка капает с такой идеальной розовой головки его члена, когда он потирается о бедро Тревора, и низко стонет, когда тот двигается навстречу. Тревор бездыханный и ослабший, а его конечности абсолютно бесполезны, но Майклу плевать. Он движется меж его ног и начинает медленно входить, располагая тело перед ним в удобной для себя позе. Тревор сейчас очень чувствительный, и удовольствие почти приносит боль, когда Таунли до конца входит в него, и оба глубоко стонут. Майкл жёстко трахает его, прикусывая его шею, ключицы и плечи, на что Тревор судорожно сжимается и стонет. Майкл касается его везде, пальцами впивается в рёбра, языком проводит по щетине на подбородке, исследует Тревора так, будто он — нетронутый горный хребет. Он слышит собственные жалкие звуки: каждое движение извлекает из гиперчувствительного после оргазма тела хныкающие звуки, и мысли путаются. — Ч-чёрт, Майкл, оххх бля, — сквозь зубы шипит он, член начинает возвращать интерес, но Майкл уже стонет, и Тревор почти уверен, что тот кончит раньше того, как у него встанет. — Тревор, — пыхтит Майкл, собираясь выйти из него, но Тревор ловит момент и прижимает его бёдра к себе ногами, желая почувствовать, будто он значит что-то, будто он любим и стоит хотя бы того, чтобы в него кончили, в конце то концов. Майкл понимает это и матерится, толкаясь с такой силой, что ударяет Тревора головой о железное изголовье, но ему плевать. Майкл низко стонет его имя, закрывая глаза, и кончает в него. У Тревора почти стоит, когда Майкл скатывается с него, тяжело дыша и покраснев, рассеянно машет рукой в сторону его члена. — Дай мне минуту, — говорит он. Тревор фыркает. Сперма и смазка вытекают из его задницы прямо на простыню, запястья адски болят, и где-то в кровати валяется заряженный пистолет. Но он не может придумать ситуацию, в которой хотел бы сейчас оказаться. Нет ничего лучше этого. Ни полёт, ни успешный отход с места преступления, ничего. Он безнадёжно влюблён. Он шепчет это так тихо, что слова больше похожи на беззвучные движения губ. Если Майкл и слышит, то не показывает этого.