То, чего я не сделал

      У вас когда-то возникало бессилие перед собственными чувствами? Такое, которое не поддается контролю, сколько бы ты ни уговаривал себя перестать думать о нем, уткнувшись ночью в подушку носом и повторяя как мантру «забудь, в конце концов»? Нет? Может, вам будет знакомо то чувство, когда ваши глаза ищут определенного человека в толпе, и абсолютно не важно, где вы находитесь, даже если в той толпе, в которой этот человек априори находиться не может, взгляд быстро пробегается поверх голов, готовый в любую секунду ухватить нужную. Я чувствую, что теперь вы понимаете немного больше. Кенма никогда не думал, что подобное произойдет с ним, хотя, давайте будем честными — никто не думает. Это просто происходит и, бам! ты упускаешь момент, когда выделяешь человека из толпы, когда смотришь на него дольше, чем ты привык. Когда незнакомец перестает быть таковым, но ты понятия не имеешь, кто он теперь, ведь ты его знаешь даже лучше, чем следует для человека, с которым ты сталкиваешься в коридорах несколько раз в день. Но он не знает тебя и, пожалуй, это единственное препятствие перед тем, чтобы выйти на следующий уровень отношений. Это первый шаг, а он, как известно, самый непростой.       Совершенно нормально, когда кто-то привлекает тебя, но кажется совершенно сложным принять это. Конечно, не всем это требуется, например, Куроо в принципе не нужно анализировать свои чувства или варианты развития событий, если он решится на знакомство с кем-либо. Таким людям ничего не стоит пару раз ослепительно улыбнуться, сморозить глупость, располагающую к себе, и, собственно, в этом весь секрет очаровательных мерзавцев. Кенме ничего не стоило понять это, но он не был тем типом людей, к которому относится Куроо. Он, скорее, относился к тому, который понятия не имеет, как контактировать с типом людей, к которому относится Куроо. Возможно, именно поэтому он обратил на Тетсуро внимание. Тот так легко сходится с людьми, Кенма думал, что если бы его в приветствие хлопали по плечу столько раз столько людей за день, сколько Куроо, пока он идет в класс, его плечи стали бы синими. Кенме это не грозило, но тут, надо признать, больше радости, чем разочарования, что в этой мелочи Козуме не понимает парня.       Вместе с этим были и внутренние конфликты. Кенма — маленький, но внутри умещалось столько противоречий, просто кошмар. Многим подросткам свойственно смущение перед чем-то новым, особенно если оно выражается в отрицании. Если убедить себя в том, что ты ничего не чувствуешь, и смущаться нечего будет, верно? Нет. Вообще нет, думал Кенма, но почему-то именно так и реагировал. Кенма злился на себя, но намеренно поворачивал в противоположную сторону от своего класса, потому что сегодня был особенно солнечный день, а Куроо, сидящий на подоконнике в конце коридора, был особенно красивым в золотых лучах. Он был один, двери класса были лишь слегка приоткрыты, и в общем-то, все вокруг словно подталкивало Кенму на тот-самый-первый-шаг, потому что в глубине души Козуме знал — если затупит, Куроо улыбнется ему и все станет на свои места. В конце концов, это просто школа, а они просто учащиеся. Нет ничего страшного. Нет ничего особенного.       Кенма поджал пальцы и кивнул своим мыслям, но потом Куроо отвернулся от окна, свесив с подоконника ноги, и солнечные лучи больше не падали на его лицо. В этот момент внутри Кенмы что-то щелкнуло, что-то, что повернуло его на сто восемьдесят градусов и заставило пойти в свой класс. И так каждый раз. Что это было? Куроо, который не сидел, как мраморное изваяние, как образ, которым можно только восхищаться? Ответ был до трусости прост. Кенма мог сколько угодно фантазировать о нем, но когда на задворках сознания мелькает мысль познакомиться, вполне явно нависает опасность разрушить все представления Кенмы об этом парне и дыхнуть в лицо реальностью, где настоящий Куроо сильно отличается от Куроо в голове Козуме. Не то, чтобы эти два образа были противоположностью, они были разными. Как актер и его дублер. И на этом попытки Кенмы уговорить себя подойти обычно и заканчивались.       Он мог выдумывать миллионы оправданий своему трусливому поведению, лишь бы забить это гложущее чувство ненависти к самому себе и своему идиотизму. Из столь незначительной вещи, практически последней, которая должна его волновать сейчас, Кенма раздул целую трагедию. Всего один разговор, который смог бы избавить его от бессонницы и стабильных мыслей о Куроо, являлся чем-то недостижимым, какой-то отдаленной мечтой, как, например, увидеть единорога и лизнуть радугу. Что-то столь примитивное стало заоблачной далью и, честно признаться, легче от этого совсем не становилось.       Куроо, очевидно, особенно любил этот подоконник, в свою очередь Кенма, очевидно, очень любил наблюдать за Тетсуро. Стоя поодаль, Кенма закрыл глаза и пообещал себе всего минуту очередных фантазий.       Например, что было бы, если бы в этот день Козуме решился? Своей тихой, малость неловкой походкой он подойдет к подоконнику, и Куроо посмотрит на Кенму не как в толпу, а именно на него, делая пометку у себя в голове о существовании Кенмы в целом. Тот несмело махнет рукой, чувствуя нарастающую панику, и легкая дрожь в кончиках пальцев не останется незамеченной. Куроо усмехнется, и Кенма уже будет знать, что запомнит эту ухмылку надолго, потому что все, что сделает Куроо в тот момент, будет казаться ему особенным — то, как он каждые пять минут взъерошивает себе волосы, что заставляет Козуме нервно мять руки, чтобы не потянуться к выбившейся из общего хаоса пряди; то, как он наклоняет голову вбок, заинтересованно наблюдая за Кенмой из-под полуопущенных ресниц и впитывая в память его образ. Козуме ни разу не улыбнется, он будет по привычке говорить односложно и тихо — Куроо придется слегка наклониться, и тогда Кенма почувствует знакомый запах свежевыстиранной одежды и его кожи. Возможно, Кенма забудет порядок слов в предложении, и, возможно, Куроо сочтет это милым. В конце концов, все выйдет так, как он и думал об этом — Тетсуро в нужный момент улыбнется, и все встанет на свои места.       Возможно, они поедут на случайной электричке до конечной, потому что Куроо нравятся неожиданности, а Кенме нравится Куроо, поэтому не то, чтобы он был особенно против. На земле будут редкие лужи и капли дождя, но тучи будут угрожающе сгущаться, словно вот-вот разразятся ливнем. Воздух будет пахнуть мокрым асфальтом и немного пылью, а на заброшенной парковке они нашли бы старую тележку из гипермаркета, находившегося здесь однажды, и скинув туда все вещи, катали бы друг друга. Кенма почувствует ветер в своих волосах и совсем немного свободу за пределами своей зоны комфорта. Смех Куроо отдавался бы эхом, окутывая со всех сторон, и Кенма бы захотел остаться в этом моменте подольше.       Затем он стал бы посещать все матчи волейбольного клуба. Сначала это будет неловко — находиться среди толпы незнакомых людей, но Кенма забудет обо всем на свете, когда Куроо — такой смешной и вечно взъерошенный Куроо, — превратится в крайне сосредоточенного капитана, чье напряжение будет чувствоваться даже на трибунах. Кенма не сможет ни на секунду оторвать от него взгляда, и за этими чувствами он стал бы приходить чаще, так часто, что команда Некомы запомнила бы его. Парни рассказали бы тучу историй, в которых Куроо в свои семнадцать ведет себя так, словно познал всю жизнь, и не то, чтобы это ставило его в неловкое положение, но кто не будет смущен, когда в его присутствие травят истории человеку, перед которым хотелось бы быть в максимально выгодном свете. Куроо будет рьяно все отрицать, и эта шуточная ругань с Яку настолько умилит Кенму, что тот не сможет сдержать улыбку. Куроо совершенно случайно заметит этот мягкий изгиб губ и потеряется сразу в пространстве, времени и всем, в чем только можно.       Наверное, идти после школы вместе домой станет привычным. Однажды они случайно обнаружат, что живут друг от друга не так уж и далеко, а Куроо обнаружит, что ему хотелось бы видеть улыбку Кенмы чаще. Козуме этого, конечно, напрямую не узнает, но догадается, потому что взгляд Тетсуро то и дело будет падать на его губы. В груди что-то всколыхнется так неожиданно, что Кенма запнется, и наряду со странным спазмом он почувствует широкую ладонь на своем плече. Может быть, в один из таких дней Куроо рассеянно запустит пятерню в волосы, а Кенма проследит, как темные пряди светятся в золоте солнечных лучей, и почувствует странное дежавю, как будто день, когда он впервые заметил это, был десяток лет назад. Может быть, Кенма так сосредоточится на всех этих вещах, что не заметит, как близко к нему стоял Куроо, и какой океан робости и решимости плещется в его ярких, удивительно выразительных карих глазах. Кенма бы смотрел и понимал, что все, пути назад нет, он безнадежно пропал, и Куроо бы думал о том же. Потянуться друг к другу вышло бы само собой, как будто так и должно было быть, и теперь под золотыми лучами стояли бы они оба — пальцы Тетсуро блуждали бы по всем открытым участкам кожи Кенмы, и тот мгновенно бы расслабился, подставил шею, ладони, лицо под нежные касания, словно кот. В этот хрупкий, чувственный момент создалась бы особенная связь, но… … но Кенма всего лишь стоял в школьном коридоре чуть поодаль, и наблюдал, как Куроо надевает наушники, сразу выглядя таким чужим и далеким. Осознание, что никаких робких прикосновений, никаких прогулок за городом у них не было, больно ударяет под дых. Кенма думает об улыбках Куроо, адресованных не ему, о смехе Куроо, окутывающем не его. О Куроо, который никогда не смотрел на него дважды.       И разворачивается на сто восемьдесят градусов, уходя в свой класс.