***
Парень шагает следом за парой, и, к его удивлению, они расстаются у выхода, и Хёна напоследок целует его в уголок губ. Позавчера это был мужчина, с которым они уехали, и Хёнсын на месте каждого видит себя, потому что она должна улыбаться ему, целовать его и стонать только под ним. Эта девушка ушла от него, лишь крепче привязав к себе. Чан шагает вслед за удаляющейся фигурой в розовом пальто и почему-то ему кажется, что блондинка щурит нос от прохладного ветра и пытается отмахнуться от волос, которые прилипают к блеску на губах. Когда Хёна уже подходит к двухэтажке, мимо которой они однажды пробегали, она замедляет шаг, спокойно идя по осветленной фонарями улице. Она не боится ничего, никогда не боялась и его не испугается. Ким всегда слишком храбрая, слишком самоуверенная и самостоятельная, но иногда с ним она была слабой, и это является еще одним доказательством тому, что Хёна принадлежит ему. Когда она наконец почти доходит до подъезда, парень неприлично громко вздыхает. В глазах, в которых он, если захочет, то сможет увидеть свое отражение, читается немой вопрос, а губы дергаются, не позволяя словам вырваться. Парень держит в левой руке пистолет, которую запустил в карман куртки, и одного взгляда на нее хватает, чтобы рана разрослась, чтобы еще сильнее нуждаться в ней. Но она нужна ему целиком и полностью, нужна, чтобы принадлежать только ему. Поэтому он просто снимает оружие с предохранителя и ему самому хочется плакать, ибо Хёна вновь слабая рядом с ним, но по-прежнему не боится. — Почему? — он не может не спросить, ему нужно знать. Просто убедиться, что она врала, еще раз попытаться возненавидеть. — Не спрашивай, — Хёна смотрит сквозь него, и у нее в глазах плещутся соленые океаны. — Почему? — чуть громче спрашивает Хёнсын, потому что его не устраивает ее ответ, а может он просто хочет подольше поговорить. — Я — бездна, которая затягивает людей. Но все пошло не так, потому что ты затянул меня. — Я не понимаю тебя, — срываясь на шепот, говорит парень, когда ее слеза громко разбивается об асфальт. — Я чувствовала, что еще немного и сойду с ума от любви, мне казалось, что ты отнимаешь у меня свободу, что я задохнусь в твоих поцелуях и что удушу тебя в объятиях. — И поэтому ты оставила меня? Поэтому сделала мне так больно? — парень улыбается надломлено и уродливо. — Так лучше, — просто отвечает она. Всегда себе на уме, вечно гордая и упрямая. — Ты любила? — Да. — А сейчас любишь? — Нет, — это была очевидная ложь для нее, но никак не для Хёнсына. И он выстрелил. Выстрелил быстрее, чем Хёна среагировала. Выстрелил, и она упала, а ее кровь окрасила розовое пальто в багровый цвет. Ему больно, ему страшно, ему неправильно легко. Теперь она никуда не уйдет, потому что не сможет. Теперь у них впереди целая вечность. А полиция, которая приедет через пять минут, найдет два тела, которые в собственной крови лежали на освещенной фонарями улицы. И возможно теперь они превратятся в пепел.Часть 1
23 мая 2017 г. в 21:02
Ее шепот обжигал чужое ухо, ее полупьяные выкрики звучали так, что сердце, казалось, стучит непозволительно громко, заглушая музыку, которая разносилась по клубу. Ее движения обычные, но среди остальных полуголых девушек она единственная не выглядит пошло. Эту девушку хотелось кутать в клетчатый плед, смотреть с ней передачи и потягивать пиво, хотелось просто чувствовать ее. Не так, как чувствует выпивший парень брюнетку в туалете, не так, как было у Хенсына ранее. Просто необходимо было чувствовать ее руки на себе, слышать ее равномерное дыхание, пока они обнимались, хотелось, чтобы она клялась быть рядом и никогда не нарушала свою клятву. Но она нарушила, растоптав все своими каблуками, обещала не уходить и ушла. И так хотелось ее ненавидеть, презирать, но он не мог. Он видел, как она изгибалась в чужих руках, все еще выглядя слишком чисто среди грязи, которую по ошибке принимают за людей. Ее мимолетная улыбка другому оставляла дыру в груди, но это ничего. Хёна ушла из его жизни так же, как пошла за руку в сторону выхода с каким-то парнем. И Хенсын бы справился с этим, справился так же, как справлялся раньше. Вот только она — не те девушки, их отношения — не просто игра для него, пистолет — не просто развлечение.
Парень стоит посреди шумного клуба, зная, что в рюкзаке оружие, тщательно отполированное, обожаемое. Хенсын еще не решил, что сделает. Он все еще не понимает, что хочет сделать. Ему все еще страшно, ему так же больно, ему невыносимо. Возможно, он просто застрелится на глазах Хёны, которая когда-то обещала любить, которая вскрикнет от неожиданности и которой долго будет мерещится его последняя улыбка. Это будет жестоко, несправедливо по отношению к нему и к ней. Но парень уже не отступит, поскольку воспоминания при виде Ким душат изнутри, потому что, если нельзя все исправить, необходимо сделать больнее, чтобы ничего не осталось. Только пепел, который прилипнет к мокрому асфальту, а потом останется на босоножках какой-то красивой девушки, но недостаточно красивой, какой запомнилась она.
Хёна всегда была слишком милой с ним, слишком часто заразительно смеялась и делала фотоснимки. Она была удивительна во всем, притягивала к себе каждой веснушкой и родинкой на лице, поразительно красиво пела колыбельные и отлично танцевала на столе. Они были просто друзьями, просто людьми, которые играют в бильярд по субботам. Они были просто парнем и девушкой, которые начали часто проводить время наедине. Им просто было хорошо друг с другом, комфортно и весело. А потом они потрахались на бильярдном столе спустя неделю после знакомства, и им просто катастрофически стало не хватать друг друга: слишком сильно хотелось быть ближе. Все происходило быстро, спонтанно, грязно и оттого Хёна так прочно въелась под кожу, оставшись незамеченной. Парень был уверен, что это любовь — безумная и неестественная во всех своих проявлениях и никак иначе. Это казалось таким нереальным, будто шум ночного города заглушил все его мысли, будто его вырвали из его жизни и впихнули в чей-то прекрасный сон, где он просто случайно главный герой. Они все так же ходили по субботам играть, каждую ночь они гуляли и Хёна рассказывала о потухших звездах, в которых каждый из них видел себя. Они часто просто лежали на кровати в квартире парня и чуть реже бегали голышом вдоль двухэтажек.
Порой Хёна была такой, что Хёнсын невольно чувствовал себя девушкой, потому что она ругалась как сапожник, потому что кутала его в теплый плед, потому что всегда первая целовала и всегда была страстной настолько, что за ней было трудно угнаться. Она была сочетанием всех его грехов, оставаясь слишком неестественно нежной и сладкой, будто крем на пирожном. Она была неидеальным совершенством для него, значила больше, чем он мог себе представить, стала важнее воздуха.
А потом она ушла, оставив его задыхаться, оставив одного в тесной квартире, где каждый миллиметр пах ею и хранил воспоминания о ней. Он любил ее, любил так сильно, что это не давало возможности жить дальше. И когда Хёнсын в очередной раз выгнал полуголых девушек, он понял, что таких как Хёна больше нет, что таких же как она больше не будет. Казалось, что она длинными наманикюренными ногтями выцарапала свое имя на его груди, но не так как раньше царапала его спину, а так, что плоть отвратно свисала, буквы начинали гнить и дарили ощущение, сравнимое тому, что имя ее полыхает огнем, сжигая его изнутри.
Это было больно, а случайно увидеть ее в магазине без макияжа, сонную и такую естественную — просто невыносимо. Девушка прошла мимо, будто он пустое место, прошла и окончательно бросила его. Почему парень не знал, потому что, однажды вернувшись после встречи с друзьями, ее вещей не было в квартире. Все, что осталось — это записка на их кровати, единственное доказательство того, что она ему не приснилась. Там было написано лишь: «Я не идеал, каковым ты меня считаешь, потому что ухожу, не попрощавшись. Я бросаю эту квартиру, тебя, этот период своей жизни и надеюсь никогда к нему не вернуться».
Она ушла, хотя клялась, что они будут вместе всегда, она шептала на ухо, что любит, но теперь он ей не верит. Хёнсыну больно, очень больно. И парень не сможет это простить, потому что она с ним двадцать четыре часа в сутки, так же как и уродливый шрам на груди с ее именем.