Слишком

Зело бросает стакан о стену, тот разбивается вдребезги, и осколки разлетаются чуть ли не по всей комнате. Парень обессиленно сползает по стене, сжимая голову руками и сотрясаясь от переполняющих эмоций. Он не может плакать, и лишь кричит во весь голос, напрягая каждую мышцу в теле. В голове сплошные флэшбеки. Ёнгук, который обнимает Химчана, Ёнгук, который смеется из-за Кима, который берет его за руку и шепчет ему что-то на ухо, улыбаясь. А у Джунхона болит под ребрами, разрывает грудную клетку, и он съезжает на пол, чувствуя предплечьями стекло. Он поджимает колени к груди и впивается ногтями в голени, потому что других способов остановить эти внутренние муки не знает. А перед глазами Ёнгук, который сам обнимает Зело и медленно и нежно гладит по затылку, и тут же сменяется Баном, который даже не смотрит в сторону Чхве, который говорит лишь по делу, и в каждом сообщении «Я занят» и «Не могу». А в следующем эпизоде сам предлагает Химчану встретиться и выпить на неделе. Джунхон не подавал виду очень долго. Это длилось несколько месяцев и вот сейчас его прорывает, после тяжелого дня, после дружеской встречи с Кимом, который, возможно, и подозревает о чувствах младшего, но ничего не говорит. После очередного холодного сообщения от лидера. Он, закрывшись в комнате, свернувшись на полу из осколков, трясется, но все еще не в силах пустить даже слезу. Он слишком много чувствует. Обычно любая возможность побыть рядом вызывает улыбку, а вид счастливого Ёнгука греет сердце. Только вот сейчас встречи не приносят ничего, кроме отвратительного послевкусия, а причиной хорошего настроения последнего почти никогда не бывает Чхве. В мыслях снова видеопленкой прокручивается вечер, когда они долго стоят и говорят по душам, когда Ёнгук обнимает младшего, который погрузился в не слишком приятные воспоминания, а потом наоборот, и снова объятия, такие уютные, теплые и нужные. За ним - вечер, когда они сидят вместе в кафе, болтают больше трех часов и, расставаясь, Бан смеется, что не заметил, как пролетело время. Перед глазами прокручивается переписка, когда оба смеются, когда обоим хорошо и легко. И то, что сейчас все это происходит не с ним, но с Химчаном, ранит маннэ внутренне так сильно, что он сам ранит себя физически, дабы заглушить эту боль. «Почему он, а не я?» «Все дело в возрасте?» «В чем была моя ошибка?» «Кто я для тебя?» «Не игнорируй, прошу» «Я не могу больше так» «Не молчи, поговори со мной, скажи хоть что-то!» Зело с трудом поднимается на колени и, вновь крича, бьет костяшками по полу, по мелким осколкам и грубой поверхности. В груди, как в открытой ране, кто-то явно со знанием дела поковырялся острым лезвием. Отползая в угол, парень обхватывает руку, по предплечью которой уже начала течь кровь и, наконец, плачет. Он чувствует слишком много и одновременно перестает чувствовать что-либо. Боль, да, но она не важна. Ничего больше не важно. Мир сужается до одного человека, и этот человек – не владелец поврежденного тела. Джунхон ненавидит себя за то, что так слаб. Он ненавидит себя за то, что умудрился так глупо и так глубоко увязнуть в ком-то. Он ненавидит себя за то, что не может справится с эмоциями и даже не знает, как. Он ненавидит себя и очень хочет ненавидеть Бан Ёнгука, но не может. Слишком любит.