~ Friends of mine ~
Я буду жить, пока идёшь ты рядом, Извилистою трудною тропой. И никаких особых слов не надо, Чтоб точно быть уверенным: ты мой.
Я буду жить, пока горит во взоре Всесильное и вечное «люблю», И в лужу обращается то море, Которым я с тобой нас разделю.
Я буду жить, пока усталый голос Из телефонной трубки дарит жизнь. И если под ногами лёд вдруг тонок, Он шепчет: «Непременно продержись».
Я буду жить, пока ты есть на свете – Больной, усталый или просто злой. Мы - голоса, звучащие в дуэте, Сквозь годы пронесённая любовь.
2019, 27 Февраля Токио, Япония
Он и раньше ощущал боль, во время продолжительных, изнурительных репетиций, после того, как попал в аварию на мотоцикле и когда приходилось расставаться с одним человеком. Знать бы теперь, где сейчас этот человек, что с ним и чем он занят. Вспоминает ли Каменаши Казуя о нём и о том, что их связывало когда-то, совсем недавно... — Придурок, тебе нужно обратиться к врачу, - Ямапи всегда был тут как тут, когда нужно было оказать моральную поддержку или помочь распить бутылку дорогого, коллекционного виски, которое Джину всегда привозили в подарок друзья из Штатов. Аканиши сморщил нос, вымучено простонав от боли в пояснице. Приглушенный свет лампы выхватывал лишь маленький островок гостиной, оставляя остальную часть комнаты теряться в полуночном мраке. Плотно задернутые шторы, не пропускающие лунный свет, и стойкий запах никотина говорили сами за себя, и Джин знал, был уверен наверняка, что прямо сейчас Ямашита собирался с мыслями, неторопливо потягивая его коньяк, чтобы высказать всё, о чём думает по данному поводу. После очередного зубного скрежета и болезненного стона, Томо раздраженно скосил глаза на друга, и Джину даже не нужно было размыкать веки, чтобы разглядеть его сочувствующий взгляд. — Хватит сверлить меня взглядом, я от этого не поумнею. — А жаль! - процедил Ямапи, немедленно вызвав у Джина кривую усмешку; бросив поверх стакана с виски абсолютно ясный и твердый инквизиторский взгляд, он спросил. - Что Мейса говорит по этому поводу? От упоминания жены Аканиши снова болезненно сморщился; с возрастом пришло ясное понимание, что своими глупыми выходками, он переворотил жизнь не только себе, но и тем людям, что были рядом и поддерживали его. Пусть они с Мейсей никогда по-настоящему не были влюблены, но на свете было целых два доказательства того, что они хоть что-то значили друг для друга, а это заставляло его сердце болезненно сжиматься, когда он думал о том, что его нерешительность сказывалась и на ее репутации. — А что она может сказать? - Джин допил свою порцию и потянулся за бутылкой, чтобы налить еще. - Повторяет, что это ненормально и мне нужно в больницу. Знаешь, мне кажется, у нее кто-то появился, потому что она перестала смотреть на меня так, будто я один во всём виноват. Я рад за неё. Томохиса негромко усмехнулся, опустив голову и Джин все понял, потому что догадывался и раньше, но реакция друга послужила безмолвным ответом. — Это Широта, да? - когда вопрос был сказан вслух, Аканиши ощутил неожиданное озарение - конечно, это так, как же иначе! - Я и раньше замечал, что они смотрят друг на друга и недвусмысленно улыбаются, еще и та их совместная дорама. Что ж, может это им нужно было пожениться? — Широта не идиот, как некоторые, чтобы жениться в двадцать пять, - со смешком отозвался Пи. — Мне было двадцать семь! — Без разницы, - парировал друг, взмахнув рукой с выпивкой, чем вызвал у Джина пьяный смех. - Я бы хотел сказать, что ты всегда думал членом, но если вспомнить всё, что ты творил, когда был джоннисом, то можно решить, что мозги у тебя находятся в заднице и ты их давно просрал, мой друг. — Да пошел ты, умник! Джин сложился пополам от хохота, но резкий укол боли в спине, заставил взвыть от беспомощности. — Чёрт! Ямапи со стуком опустил стакан на блестящую поверхность кофейного столика, и придвинулся к другу, положив руку на плечо. — Тебе нужно в больницу, правда, срочно, - серьезно, по слогам процедил он. Джин покачал головой, одним глотком осушив стакан. — Не дождешься, - прохрипел он. - У меня куча работы, а ещё я должен закончить альбом. — Ты, мать его, загнешься на своей студии! Мне что, как в детстве, позвонить с жалобами твоей маме? Джин подмигнул, улыбнувшись. — У меня самого есть дети и теперь мне звонят с жалобами по поводу них. — Уверен, им до тебя еще далеко. Надеюсь, они не унаследуют твое бычье упрямство. — Мейса говорит, что Тея стала очень раздражительной в последнее время. — Есть в кого, - Джин обреченно пожал плечами. Они снова сидели друг напротив друга, часы показывали третий час ночи и от сонной меланхолии всё сильнее клонило в сон, но мужчины никак не могли закончить разговор. — Джин, ты не думал о том, чтобы взять пару выходных и забрать к себе детей? — Я не могу, - тихо отозвался Аканиши, зевая. - У меня работа и песню нужно записать, она новая, я долго над ней работал. Он замолчал, а Ямашита издал долгий вздох, с досадой взглянув на старого друга. — Опять за старое? - и не дожидаясь ответа, продолжил, укрепляя в голосе несдержанное рычание. - Почему бы просто не поговорить? Почему ты просто не можешь взять и поехать к нему? Уверен, Казуя не прогонит тебя, особенно сейчас, когда ты выглядишь будто побитый пёс. Джин упрямо покачал головой, неосознанно бросив взгляд в темноту комнаты, туда, где в ряд стояли фотографии в аккуратных, минималистических рамках. — Когда вы в последний раз виделись? В день рождения Теи? На годовщину? Когда? — Это было на дне рождении Теи и нам практически не удалось нормально поговорить, он торопился на съемки, а я не мог уйти с праздника, - постепенно голос Джина стал ломаться, переходя на хриплый шепот; к боли в спине прибавилась мигрень, хотелось опустить голову в ванну со льдом и дождаться, когда содержимое черепушки превратится в замороженную стружку, возможно, только после этого наступит облегчение. Но разве он может рассчитывать на такую легкую расплату? Конечно, нет. — Может стоит уже повзрослеть? Это прозвучало не как обвинение, но из лучших побуждений и с надеждой на светлое будущее, и Джин был благодарен, даже в таком состоянии, он трезво понимал, что друг искренне пытается помочь, и все же Ямапи не мог чувствовать то, что чувствовал Джин, не мог знать обо всем, что случилось, и проникнуть в его мысли ему тоже никогда не удастся, а ведь в этом вся проблема. — Что тебе мешает, что сдерживает? – Ямапи закурил и пустив сизое колечко дыма, прибавил не без ухмылки. – Конечно, кроме твоего знаменитого бычьего упрямства. — Казу решил, что так больше не может продолжаться и попросил, чтобы мы перестали, - Аканиши стушевался, нерешительно покусав губу, смущенно взглянул на Томохису, точно карманник, неожиданно признавшийся в своем жульничестве. – Ты ведь понимаешь? Я не мог его остановить, когда он сказал, что наши отношения вредят всем вокруг. — Допустим, что в этом Каме преувеличил, - глухо откликнулся Пи, но сразу кивнул, предлагая Джину продолжить. — Он сказал, что так больше не может продолжаться, что я должен повзрослеть и вернуться в семью. — Но ты не вернулся к Мейсе. Аканиши открыл пачку с сигаретами, достал одну из двух оставшихся, закурил, делая долгие, глубокие затяжки. — Я и не собирался возвращаться, - ответил он, пожав плечами. – Но Каме никогда этого не понимал, он думал… он всегда думал, что у нас с Мейсей была любовь или что-то приближенное. Я пытался ему объяснить, что это не так, но он такой упрямый. — Чья бы корова мычала, - усмехнулся Томо. – В семье не без упрямой панды. — Или черепахи, - поддакнул Аканиши. Спустя еще пару стаканов, после полного опустошения бутылки, Джин устало откинул голову на спинку кресла, закрыв глаза, и комната моментально погрузилась в сонное сопение. Ямапи хотелось растолкать эту неуклюжую панду и заставить ползти в спальню, но он не мог, а точнее не смел позволить себе этого. Он, черт бы его побрал, знал Аканиши вот уже двадцать лет, их дружба прошла и огонь, и воду, и пьяные дебоши на Ропонги, и тайную свадьбу последнего, за которой последовал тотальный разнос и выговор от агентства. Они знали друг друга, и сейчас Пи видел, что творилось с Джином и это пугало его. Распихав по карманам телефон, зажигалку и пачку с последней сигаретой, Ямашита накрыл Джина пледом и проследовал в коридор. Он мог бы остаться и переночевать у друга, но завтрашние съемки требовали от него выглядеть отдохнувшим, а где он еще может отлично выспаться, как не в родной и любимой кровати. Он негромко захлопнул дверь и пока шел до лифта, успел вызвать такси. На улице промозглый, влажный ветер задувал под свитер, заставляя зябко кутаться в куртку. Пи скользнул в тень навеса, доставая из пачки последнюю сигарету. Он знал, что нужно делать и поэтому снова разблокировал телефон, принявшись искать в телефонной книге необходимый номер.***
28 февраля, 2019 Токио, Япония
Джин медленно, подрагивая, поднялся на ноги, окинул взглядом кофейный столик. По его поверхности, точно золотые перья неведомой природе птицы пролегали рассветные лучи, настойчиво проскользнувшие сквозь плотную ткань штор. В горле пересохло, голова раскалывалась на крупицы от стука отбойных молоточков, звучавших из самого сознания. Но стоило немного сконцентрироваться и он понял, что этим убийственным звуком оказался стук в дверь. Джин сморщил нос, зажмурил глаза, в надежде, что это поможет снять явный синдром похмелья, но этого не случилось. Кто-то продолжал настойчиво тарахтеть по входной двери, не желая останавливаться. Преодолеть расстояние от кресла в гостиной до коридора оказалось заданием из олимпийской программы, но Джин справился и с этим, довольный собой, но по-прежнему ненавидящий утреннего гостя и весь мир в целом. — Иду я, иду, хватит стучать, - сердито простонал Аканиши. Дверь поддалась без лишних усилий и стоило только хозяину заглянуть за нее, как похмелье рукой сняло, в то время, как вчерашняя мигрень вернулась с удвоенной болью. Кровь отхлынула от лица, желудок свело от тошноты. На пороге его квартиры стоял Казуя. Джин поджал губы, выпучив глаза. — Это, правда, ты или я допился до белой горячки? – голос не дрогнул, но от нервного напряжения желудок подал соответствующий позыв, вынуждая покинуть утреннего гостя, и в спешке броситься обниматься с унитазом. Казуя отправился следом и успел вовремя придержать голову, затянув темные, отросшие пряди назад. От такого положения дел хотелось смеяться, но от горечи во рту и головной боли на глаза навернулись слезы. Джин хотел поблагодарить Каме за заботу, но язык не слушался и все, что он мог - тяжело хватать ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание. Они сидели на кухне и от ароматного, горячего бульона у Джина сводило челюсти, он решительно схватил столовые приборы, принимаясь за свой завтрак. От наслаждения хотелось урчать, причмокивая губами; он блаженно закатывал глаза, отдавая дань кулинарным способностям Каменаши. — Мне звонил Пи, - это было первое, что Джин услышал от него; ложка застыла в паре сантиметров от приоткрытых губ. — И что он сказал? — Сказал, что утром у тебя будет сильнейшее похмелье, потому что ты выпил больше трех стаканов виски на голодный желудок, - Казуя говорил будничным тоном, не глядя на Джина, но разглядывая гору грязной посуды, скопившейся за те пару дней, что Аканиши перестал вести хозяйство. — Мы пили вдвоем, ему тоже будет несладко, когда проснется, - пробубнил Джин, будто оправдываясь. Казуя пожал плечами. — Возможно, но Ямапи способен контролировать себя, а у тебя никогда не было чувства меры, - и не желая выслушивать возражения, Каме подошел к окну, отвернувшись. – Пи рассказал о твоих болях в спине. Аканиши выругался, с грохотом кинув ложку на стол, есть перехотелось. — Я с ним согласен, Джин, тебе нужно к врачу, - всё ещё стоя спиной к Джину, голос Каме заметно изменился, стал мягче, он словно боялся показать, как истинно его беспокоит состояние Аканиши. – Боли в спине это вовсе не шутки и совсем не похоже на обычную простуду, ты не спасешься стандартными обезболивающими, тебе нужна профессиональная помощь. На долгих несколько минут между ними воцарилось молчание. Казуя невидящим взглядом уставился на утреннее небо, сложив руки на груди, дрожащими пальцами сжимая ткань рукавов. Джин подошел незаметно и совсем бесшумно, хотел обнять или хотя бы прикоснуться, но не решился, так и застыв в шаге от человека, которого желал бы никогда не выпускать из объятий. — Хорошо, если ты пришел только ради того, чтобы убедить меня обратиться в больницу, я сделаю это, - Каме задрожал, услышав тихий голос за спиной, но не обернулся. – Ты пришел только ради этого, Казу? Молчание. Джин надеялся услышать искренний ответ, увидеть тепло и любовь в карих глазах. — Да, я пришел только за этим, - прозвучал ответ. — Хорошо, - осипшим голосом вторил Аканиши. Казуя ушел в спешке, не поднимая взгляда на Джина, и даже не попрощавшись. Аканиши вернулся на кухню и, не без усилий, доел свой завтрак, который всего пару минут назад считал блюдом богов, а теперь даже этот кулинарный деликатес не лез в глотку. Словно специально, именно в этот момент спину «прострелило» мощным болезненным узлом и судорога свела мышцы ног и предплечий. Хотелось взвыть раненым животным, пострадавшим от выстрелов безжалостных охотников, но, вот беда, в Джина никто не стрелял. Он просто болен и опустошен, а еще чертовски зол; на Ямапи, потому что не держит язык за зубами, на Каме, потому что упрямится и заставляет их обоих страдать и, в конце концов, больше всего он злится сам на себя. — Ты полный кретин, Аканиши, - рассерженно шипит Джин, когда у него получается доползти до спальни, где он не без облегчения падает на мягкую постель, моментально проваливаясь в сон. И снова всё повторяется, комната шатается под его ногами, перед глазами цветные круги и от головной боли он идет искать спасение в аптечке. Таблетку запить водой и вернуться в спальню. Проверить телефон. Восемь пропущенных вызовов, три из которых от Ямапи, но Джин даже не думает перезванивать, пусть этот болтун знает, что он – Джин зол и не хочет с ним говорить. Еще два звонка от мамы, но Аканиши и на это не реагирует, родители давно знают, что он большой мальчик. Последние три звонка от жены и тут уж приходится перезвонить, потому что, если дело касается его детей или хоть как то с ними связано, он не простит себе молчаливого отказа. Ему отвечают спустя пару гудков и голос у Мейсы до удивления взволнованный, оказывается, у сына растет зубик и она не спала всю ночь. Может ли он взять к себе Тею? Джин скользнул взглядом по тому бардаку, что творился в спальне, вспомнил об Эвересте из грязной посуды на кухне и тяжело вздохнул. Конечно, он заберет Тею к себе. Джин хочет спросить, как сын и может им что-то нужно, но за детским хныканьем и голосом жены звучит ещё один голосок, он пытается разобрать, что бормочет дочка, а потом ждет еще пару минут, пока на том конце провода идет диалог. Женщина разбито вздыхает в динамик и Джин сразу улавливает изменившиеся нотки в ее голосе, он уже знает, что всё, о чем пойдет разговор в дальнейшем ему не понравится. Так и происходит. Мейса не тянет резину и не ходит вокруг да около, она открыто говорит о том, что Тея не хочет к нему ехать. В чем причина, спрашивает он, и получает столь же прямой ответ. — Потому что она обижена на тебя. Они прощаются скомкано и торопливо, потому что никто из них не хочет продолжать этот разговор. Джин откидывается на подушки, бездумно глядя в потолок, не в состоянии прийти к умозаключению, что теперь на одного разочаровавшегося в нем человека стало больше. И кто это? Его дочь. И снова он проваливается в долгий, неспокойный сон, но на сей раз его пробуждение никак не связано с влиянием извне. Боль в пояснице снимает сон как рукой, Джин хватается за простынь от внезапной острой вспышки и судорог, последовавших за этим. В эти долгие минуты, пока боль атаковала тело, его мысли занимала одна единственная мысль о том, что он никому не нужен. Он один в своей большой и пустынной квартире и если сейчас его жизнь внезапно оборвется, то его тело обнаружат лишь через пару суток, потому что он сам приучил людей, окружающих его, что ему не нужна нянька. Он сам просил покоя и тишины, а теперь это обратилось оружием против него самого… Казуя приехал спустя час, возможно, чуть больше, но Джин был ему безгранично благодарен. Он знал, что боль служила наказанием, но он не хотел оставаться в одиночестве, и первой о ком он подумал, был, конечно, Казуя. Казуя, который приехал к нему прямо со съемок, уставший, разбитый, немного сонный, хотя и старающийся выглядеть бодрым. Вместо приветствия последовал целый шквал возмущения на тему того, какой он безответственный и врун, к тому же, но он был готов сносить все, хотя, где-то глубоко в душе, даже радовался этому маленькому урагану, залетевшему в его квартиру. — Ты можешь остаться у меня переночевать, – это должно было прозвучать, как вопрос, но Джин ставил перед фактом, дескать, нечего тебе мотаться туда-сюда по городу, оставайся у меня, комнат хватит, а мне так будет спокойнее. Казуя раскладывал на тумбочке целый арсенал из аптеки за углом, купив все, что по его усмотрению могло помочь Джину. От усердия он прикусил губу, сделавшись похожим на статую. Искусственное освещение осветило бледное лицо, отвоевав у времени десяток лет, вернув прежнее молодое и посвежевшее лицо туда, где теперь пролегли тонкие сеточки морщин. — Я останусь, но утром уеду на съемки, - ответил Каменаши. Джин одобрительно кивнул. — Мне нравится твоя новая стрижка, - негромко сказал он, наблюдая, как задрожали тени от длинных ресниц на щеках. Казуя попытался скрыть улыбку, но слова благодарности сказал. Когда за Каменаши закрылась дверь соседней спальни, которая использовалась в качестве гостевой, Джин, наконец, смог признаться хотя бы самому себе, что от присутствия в его доме этого человека, все проблемы вдруг становятся мелочными. Он уставился в потолок с идиотской улыбкой, ощущая огромный прилив энергии, он будто бы заново родился. Хотелось петь и танцевать, смеяться до одури и боли в животе, хотелось просто жить и наслаждаться мимолетными мгновениями счастья. Джин достал телефон, пальцы застучали по экрану, набирая текст. «Спокойной ночи» – гласила запись. Ему хотелось дописать еще одно слово – имя, чтобы весь мир содрогнулся, ощутил тот же прилив радостного блаженства и тепла, что и он, но ограничился лишь короткой весточкой в Твиттере. Перекатившись на другой край кровати, достал простой блокнот на спирали, пролистав до последней исписанной страницы, еще раз перечитал текст будущей песни. Что он хотел сказать? Я скучаю по тебе. Ты всего в паре метров от меня, в нескольких шагах, но я скучаю по тебе. Нет смысла скрывать, что мне тяжело без тебя, боль появляется, когда ты не рядом и пусть, когда-нибудь я научусь скрывать за фальшивой улыбкой истинные чувства, ты нужен мне сейчас, навсегда. Я зову тебя по имени, ты мне нужен. Мне нужна твоя любовь, малыш… — Казуя… Джин проснулся непривычно рано, торопливо собрался и, забрав с собой блокнот с текстом песни, уехал в студию, оставив на кухонном столе ключ от квартиры и короткую записку. “Я скучаю по тебе, малыш"***
3 марта, 2019 г Токио, Япония
Провести двадцать четыре часа в студии, что может быть привычнее! Но сегодня Джин особенно припозднился, он бы попросту не смог уснуть, если бы не закончил песню, которой хотел сказать всё, рассказать обо всём еще раз. Машина заехала на подземную парковку, и стоило только выключить фары, как мир погрузился в кромешную тьму. Хотелось закинуть что-то в рот, но еще больше – добраться до постели и крепко уснуть. После того, как Джин уехал в студию прошлым утром, оставив для Каме ключи от квартиры и записку, которой пытался объясниться, достучаться, от последнего ничего не было слышно. Телефон молчал, сообщений не было, как и не было звонков. Хотелось думать, что Казуя ждет его дома, но на такое Джин не рассчитывал, потому что некоторые черепахи гораздо более упрямы, чем отдельно взятые панды. Квартира встретила полной тишиной. Джин издал долгий вздох, привалившись спиной к стене, стянул кроссовки, кинул куртку на пуфик возле зеркала. Часы на кухне громко отсчитывали секунды, нагнетая мрачную обстановку. Хотелось взвыть от тоски. Джин уже собирался поставить крест на ужине и просто забыться сном, но оглядев кухню еще раз, увидел свой же сложенный листок бумаги. Вероятно, Каме прочитал его, когда делал кофе прошлым утром, и оставил записку на видном месте, словно и не видел вовсе. И всё же, Джин чувствовал, что это знак. И если отложит, не откроет сразу – всё равно не сможет думать ни о чём другом. “Пора уже повзрослеть", - вот, что Казуя написал под его признанием. Он скинул на пол графин с водой вместе со стаканом, еще, кажется, успел несколько раз ударить кулаком в стену. Ему хотелось, чтобы физическая боль заглушила другую, чтобы не чувствовать боль душевную, чтобы вообще ничего не чувствовать. И прежде чем он понял, что добрался до спальни, за его спиной зиял путь, увенчанный разбитым стеклом и сломанной мебелью, он даже умудрился сломать детский стульчик, который покупал, когда Тея еще была маленькой. И только после этого его желание исполнилось. Джин рухнул на постель бесполезным мешком, ощущая столь сильную боль, опутывающую все мышцы, пускающую электрические импульсы вдоль позвоночника, что слезы брызнули из глаз непроизвольно. Он попытался достать телефон, но все попытки были тщетны. Кажется, это и есть конец. И темнота окутала его, словно в покрывала. Резкий запах аммиака заставил взвинчено задергать руками, тело гудело и мышцы сводило от боли. Он попытался открыть глаза, но яркий свет от лампы ослепил его. Джин вымучено простонал, постепенно к нему стал возвращаться слух, говорило сразу несколько человек, один задавал вопросы, о чем-то спрашивал, второй – порывисто и торопливо отвечал, никто не интересовался, как себя чувствует сам Джин. — Аканиши-сан, вы меня слышите? Если слышите, кивните. Джин сделал то, что велели и снова попытался открыть глаза, которые до этого держал крепко зажмуренными. Свет был приглушен, а четыре тени на стене, говорили о том, что в комнате полно народу. Какой он нынче популярный. — Аканиши-сан, я должен вам сообщить, что мы собираемся доставить вас в больницу, - Джин чуть повернул голову на голос. Рядом с ним, на стуле сидел мужчина в белом халате и с очками в золотой оправе, которые крепились к цепочке на шее. - Аканиши-сан, вы можете сесть? Попытки привести тело в вертикальное положение увенчались успехом. Джин оглядел комнату и собравшихся мутным взглядом, заметил рядом с постелью Каменаши, вспомнил о записке и сжав пальцы, ощутил, в них зажатый клочок бумаги. Ему задавали вопросы, спрашивали, способен ли он встать, насколько сильно кружится голова и не тошнит ли его. Пока врач вел с ним непрерывную беседу, Казуя стоял по стойке смирно, не издав ни звука, даже не шелохнувшись, казалось, он даже не дышал. Джину помогли встать, но то, как они спустились на улицу и сели в машину скорой помощи, осталось для него загадкой. В больнице он прошел целый ряд процедур и сдал кучу анализов, так что в конце, когда дожидался в палате, что его отпустят домой, пожилая медсестра, дежурившая в этот день, хлопотала о том, как худо он выглядит. Джину хотелось спросить, что значит это ее худо? Неужели все настолько плохо, что его уже записывают в покойники или дело в синдроме жесточайшего нервного напряжения, которым он кормил себя последнее время? И разве можно применить к человеку, отдавшему практически всю кровь на анализы, эпитет худо?! В заключении, которое ему отдал врач, вместо нормального диагноза было написано целых три страшных слова, смысла которых Джин не понимал и, готов был поклясться, что уже один их вид пугал его до чертиков. Дегенеративный поясничный спондилолистез. Если бы Тея услышала это, то наверняка решила, что некий дегенерат спондилолик страдает поясничными неврозами. И самое ужасное в этом то, что она бы оказалась практически права. Диагноз достойный Джина. Но можно было написать короче и доступнее для обычного обывателя: упрямый осел. Емко. Четко. И, главное, правдиво. Кстати, насчет упрямых ослов. Казуя дожидался на выходе из больницы, посигналив из машины. Они ехали в полном молчании, кроме пяти слов, сказанных ещё у больницы, когда Джин сел на пассажирское сидение рядом с Каменаши. — Я купил все лекарства, - тихо известил Казуя, заводя мотор. — Спасибо, - ответил Джин, пристегиваясь. Квартира встретила уже знакомой пустотой. Аканиши привычно стянул кроссовки, бросил куртку на пуфик возле зеркала и, втиснув ноги в тапочки, прошаркал на кухню. Казуя следовал за ним по пятам, прямо как много лет назад, когда они только познакомились и он стал повсюду следовать хвостиком за Джином. — Врач прописал постельный режим, - как бы, промежду прочим, напомнил он, на что Джин пожал плечами, соглашаясь. – Приготовить тебе ужин? — Как ты попал в квартиру? Казалось бы, такой простой и доступный вопрос, но стоило Аканиши озвучить его, как лицо Каме стало бледным, а сам он, будто бы, уменьшился вдвое, стал маленьким и беззащитным, требующим опеки. Джин не сводил пристального взгляда и смущение Казу стало явственным. — Ты ведь забрал ключи, которые я оставил, верно? — Я подумал, а вдруг, - Каменаши замолк на полуслове, посмотрев Джину прямо в глаза. – Я чувствовал, что что-то подобное может случиться и поэтому… — И поэтому забрал ключи, - закончил Джин. – Но оставил записку и даже вписал туда пару слов от себя. — Зачем ты об этом спрашиваешь? - Казуя сердито сложил руки на груди, будто готовясь пойти в наступление. – Ты хочешь, чтобы я ушел? — Наоборот, я хочу, чтобы ты остался. И снова молчание между ними поросло недомолвками. Казуя нахмурил брови, облизав губы. Джин давно знал, что он так делает в тех случаях, когда нервничает. Что ж, пусть немного попсихует. — Ты же знаешь, что без тебя я не стану выполнять указания врача, - поинтересовался Аканиши и с победной ухмылкой, подмигнул. Казуя запыхтел от бурлящего внутри раздражения. — Джин, кто из нас двоих старше? – проворчал он. Джин усмехнулся. — И тебе не жалко старика? — Ты не старик! – Казуя даже головой помотал от такой вопиющей дерзости. — Вот и не напоминай мне о возрасте, - Джину захотелось сделаться полноценной королевой драмы и даже закатить глаза, но вид такого растерянного Каменаши, совсем как из далекого прошлого, когда они были детьми, заставил его рассмеяться и к его большей радости, спустя пару мгновений, Казуя уже вторил ему. Но как и во всякой бочке меда найдется ложка дегтя, так и их безоблачное веселье не продлилось долго. Уже знакомый укол боли в пояснице прошил резким импульсом каждый нерв и Джин громко ойкнув, схватился за спину. Каме мгновенно замолк, его лицо посерьезнело, взгляд стал жестче, и он уверенно произнес. — Я останусь только для того, чтобы проконтролировать, что ты вовремя принял лекарства. — А мазью ты меня тоже намажешь? Каме не ответил, но ушел в гостиную.***
Джин откусил очередной кусочек от бананового пирога, дожидаясь пока Ямапи, на том конце провода, припаркуется. Утренние лучи скользили по полу, преломляясь в углах. —Так что ты там говорил? – прозвучал голос Пи и Джин громко отхлебнул чая. – Хватит уже жрать, поговори со мной нормально. — Я всё еще злюсь на тебя, - пропел Аканиши, не без удовольствия возможностью позлить друга. — Не наглей, Джин, я вернул тебе твоего благоверного и даже не потребовал ничего взамен, - Ямапи вышел из машины и шум ветра заглушил часть его слов. – С тебя должок! Лучше расскажи, как у вас дела? Помирились? Джин засунул в рот последний кусочек пирога, облизав пальцы. Что он мог ответить на этот вопрос? — Он согласился с тем, что меня нельзя оставлять одного, - Ямапи разразился громким смехом, вызвав улыбку у Джина. – Сейчас мы больше всего походим на старых супругов, которые уже давно не спят друг с другом, но живут под одной крышей. Каме приезжает после съемок и сразу идет на кухню, чтобы приготовить ужин. Мы почти не разговариваем, утром, когда я просыпаюсь, его уже нет, а по вечерам он готовится к съемкам и заучивает сценарий. В течение дня пишет мне сообщения, напоминая, что нужно принять лекарства, а перед сном сам приходит, чтобы намазать мне спину мазью. И на все мои возмущения по поводу того, что эта мазь имеет странный запах, он просто молчит или трогает мои ключицы, и пока я визжу, он уходит к себе. — Ну прямо идиллия, - парирует Ямашита и Джин недовольно ворчит. – Радуйся хотя бы этому. И Джин был вынужден с ним согласиться. Вечером того же дня, когда Аканиши бездумно переключает каналы на телевизоре, не имея какой-то надежды отыскать нечто стоящее, раздается дверной звонок и это кажется странным, потому что Каме открывает замок своим ключом, а больше он никого не ждет сегодня. Но открыть все же нужно, потому что за первым звонком, раздается сначала второй, потом третий, а позже к этой симфонии прибавляется грозное постукивание в дверь и хохот нескольких голосов. Если бы Джин не знал, что его дом находится в элитном районе, где не так-то просто попасть на территорию, он бы стал подозревать, что это воры или бандиты. Отчасти его предположения оказались верными, потому что компания из четырех людей, встретивших его дружным гоготом, впоследствии подчистую смела все, что было в холодильнике, но зато они принесли с собой пиво. Как в старые добрые времена. — Баканиши, нам тут одна черепаха нашептала, что ты заболел, и мы пришли тебя лечить, - Коки бесцеремонно ввалился в квартиру, принимая Джина в свои медвежьи объятия. Джунно потряс пакетом с пивом, проходя следом. — Я, как единственный среди собравшихся, человек с высшим образованием, заявляю, что алкоголь вредит здоровью, - с важным видом изрек Мару, но выждав паузу, театрально вскинул вверх указательный палец и с ухмылкой прибавил. – Но если по чуть-чуть, то это не считается. Уэда замыкал процессию и выглядел уставшим, хотя и он не удержался и по-дружески похлопал Джина по плечу. Кстати, удар у него, в самом деле, боксерский – хлопок и тот самый дегенарат спондилолизный с проблемами в поясничном отделе стал судорожно хватать ртом воздух. Как выяснилось позже, Каме задерживался на съемках дорамы, и дабы Джин не натворил глупостей по своей врожденной недалекости, попросил подстраховать его. Т-TUN не смогли отказать и решили навестить болеющего всей дружной, давно развалившейся командой. — Мы, черт его дери, KAT-TUN! – вместо первого тоста, завопил Танака и Джин был бы круглым идиотом, если бы не поддержал бывшего одногруппника. К моменту прибытия всея черепахи сего бойз-бэнда, продуктов в холодильнике поубавилось, а пустых банок из-под пива прибавилось. Но это не могло испортить вечер. Как в старые добрые времена. За разговорами и хохотом, они поддались общей меланхолии момента и вспомнили прошлое, каким бы оно ни было. С общими взлетами и падениями, с феерического триумфа их дебютного альбома, до масштабного концертного тура в последний раз, когда каждый раз выходили на сцену Токио Дома и взрывали арену. Вспомнили о том, что в последний раз вшестером они так сидели пару лет назад, когда обсуждали грядущий совместный проект между группой Коки и Джином. — А потом выяснилось, что провозить в машине марихуану запрещено, - с горечью усмехнулся Танака и Джин с Каме переглянулась. Произошедшее тогда было явно подстроено и цель была единственная – сорвать коллаборацию двух бывших мемберов. — Зато у тебя появилась пару новых татушек, - попытался разрядить обстановку Тагучи. Коки рассмеялся, кивнув в сторону Джина. — Да, это вам не какие-то там тиары и диадемы, как у некоторых, - важно заявил он и компания разразилась очередной волной смеха, даже Джин, который стал красным как рак. — Сколько можно повторять, что это корона, - задыхаясь от смеха, возмущался Аканиши. – КО-РО-НА. Я король этого мира! — Нет, принцесса, у тебя самая настоящая тиара, - поддакнул Уэда. — Молчал бы! – не остался в долгу Аканиши. — Ты не прав, Джин, - снова привлек всеобщее внимание Коки, замахав руками. – Когда Тея-чан рассматривала мои татуировки, она сказала, что у ее любимого папочки тоже есть рисунок тиары на ноге. А детскими устами, как известно. С этим даже сам Аканиши не мог поспорить, тем более, когда заметил, с какой радостью Казуя наблюдал за их перепалкой и как ему было приятно услышать упоминание Теи в разговоре. Танака, тем временем, допил очередную банку с пивом, и взглядом бывалого мудреца, уставился на Джина. — Ты, блядь, такой счастливчик, Баканиши, - заявил он с полной уверенностью, за которой читалась абсолютная поддержка. – У тебя такая замечательная дочка! И с этим тоже никто не стал спорить. Джин блаженно хмыкнул и перевел взгляд на Каме, и хотя тот уже опустил глаза, разглядывая банку с пивом, на его губах витала таинственная улыбка. Чуть позже вместе с Коки они выбрались на балкон, чтобы покурить, хотя, как считал сам Аканиши, это могло быть лишь предлогом поговорить наедине. — Мне позвонил Мару и сказал, что хочет встретиться, - начал издалека рэпер, делая долгую затяжку. – Сказал, что АкаКаме нужна наша помощь. — Что, так и сказал? — Ну, не прямо так, - Коки усмехнулся и опустил взгляд, выпуская на еще по зимнему морозный воздух колечки дыма. – Но я не первый день его знаю, да и вас тоже. Сразу все понял, когда зашла речь о тебе и Каме. Слушай, я не знаю, что за кошка опять между вами проскочила, но ты лучше меня знаешь, что порознь вы долго не протяните. Согласен? Поэтому, дерзай, дружище, потому что Каме не сделает шаг навстречу. Джин затянулся, разглядывая ночной город на горизонте, и шум его оживленных улочек и магистралей наполнял его уверенностью, как если бы он питался от живой энергии целого мегаполиса. — Это из-за Мейсы? Коки пожал плечами. — Черт его поймет, у него логика всегда была не от мира сего, - задумчиво размышлял он. – Для него семья это центр всего и его семья – это ты, но у тебя есть еще одна семья, Джин, и Каме не может позволить себе лезть в твою жизнь, учитывая то, с какой дерзостью ты пытался урвать себе право на ее существование. В оконное стекло постучали, их звали обратно. Джин показал на тлеющую сигарету в пальцах, попросив подождать еще немного. — У меня нет жизни без него, Коки, я без него попросту начну разлагаться по частям, он мне нужен, как воздух. — Я верю тебе, Баканиши, теперь нужно, чтобы поверил Каме, - ответил рэпер и Джин задумчиво затянулся, прежде чем потушить окурок в банке из-под пива. — Ты как вообще? – внезапно спросил он, бросив беглый взгляд на товарища. Коки поджал губы, исторгая из себя полуулыбку. Он кивает, будто выражая полную покорность в том, что случилось и не отменяя своей вины. — Сейчас уже лучше, - его голос становится хриплым и обрывчатым, но перед Джином всё тот же Танака Коки – парень с которым они часто дрались после концертов, парень, который первый прочуял о его отношениях с Каме, парень, с которым он впервые попробовал курить марихуану и первый человек, который после того, как Джин объявил об уходе из группы, сначала врезал ему, а потом пожал руку, в знак того, что ощущает немую солидарность. И сейчас этот самый парень, с пирсингом, забитый с ног до головы татушками, пытается не выказать внутреннего опустошения и былого страха. Коки делает короткие, беглые затяжки, пока фильтр полностью не догорит, и только после этого, тушит сигарету о ладонь и кидает в банку. — Это было сложно, но теперь все позади. Спасибо, что выручил тогда, мама плакала, когда узнала, что это ты помог меня вытащить. Жаль, что наши труды накрылась медным тазом. А ведь какой дуэт мог получиться! — Теперь мы будем начеку, - Джин кивнул для важности и спросил, понизив голос. - Ты слышал про Ре? Коки согласно усмехнулся, спрятав руки в карманах джинсов. — Мару сказал, что в агентстве сплошной хаос. — Такки как-то намекнул, что от агентства остались одни руины, группы распадаются одна за другой, - поделился Джин. В окно опять постучали, они в унисон закивали. — Проклятие KAT-TUN, да? – ухмыльнулся Коки. — С меня все началось. — Тебе стоило тогда забрать Каме с собой, - словно ради утешения сказал рэпер, но Джин был ему благодарен за эту крупицу поддержки. — Я пытался, но он спрятался в своем панцире и отказался бросать группу. — Вот ненормальный, - проворчал Танака и они вернулись в квартиру улыбаясь только им двоим известной шутке. Когда после долгого прощания, гости разъехались, а посуда была вымыта и вытерта, Джин зашел в спальню в надежду обрести блаженный сон. Каме появляется спустя пару минут, просит снять футболку и перевернуться на живот. Он садится рядом и тщательно втирает в спину Аканиши мазь, которая на пьяную голову пахнет еще хуже, чем на трезвую, но у Джина даже нет желания возмущаться по этому поводу. Когда с вечерними процедурами покончено, и Каме желает ему спокойной ночи, собираясь уйти, он успевает схватить его за запястье. — Останься сегодня со мной, - без лишних слов, просит он, после разговора с Коки ощущая, что огонек надежды еще жив. — Джин, мы не должны, - Каме не вырывается, но и не пытается стать ближе, он будто застыл, испуганный внезапной просьбой. — Я попросил, чтобы ты просто остался сегодня со мной, а не о том, чтобы мы потрахались, - и пока Казуя сконфуженно приподнимает бровь, не зная, как реагировать, Джин продолжает говорить, чем заставляет того смеяться. – Тем более, что я сейчас не самый лучший любовник, секс со мной будет похож на попытки изнасиловать бревно, да и, к тому же, эта мазь воняет совсем не феромонами. — Ты к себе слишком строг, - со смешком изрекает Каменаши, наклоняя голову на бок. — Я ведь старик, - улыбается Джин, - имею право поворчать на молодежь. — Ты не старик! И хватит говорить о возрасте. — Тогда останься со мной. Они засыпают в одной постели, но разделенные расстоянием, где могло бы поместиться еще несколько человек. И все же Джин был счастлив уже этому. Они должны снова привыкнуть друг другу, научиться доверять и быть близкими. Поздним вечером, спустя пару дней после того случая, Казуя возвращается после съемок и еще у порога слышит голос, который поёт. Джин сидел на постели, подтянув к себе синтезатор, ноутбук и блокнот. Наушники плотно прилегали к ушам, не позволяя посторонним звукам мешать ему. Работа так затянула, что Джин забыл о всякой необходимости следить за временем. Каменаши он заметил далеко не сразу, а когда увидел, стянул наушники, потеряно глядя на него. Было странно видеть его суетливое смущение. — Это твоя новая песня? — Моя новая песня, - ответил он. — Она напоминает мне другую песню, - задумчиво сказал Казуя, не отводя внимательного взгляда от Джина. — Все мои песни, посвященные человеку, которого я люблю похожи, в них один смысл, - и облизав губы, испытывая волнение, закончил свою мысль. – Я люблю тебя. Каме не стал отвечать, вместо этого он подошел к постели и сел недалеко от Аканиши, но так, чтобы в любой момент можно было протянуть руку и прикоснуться. — Я волнуюсь, - сказал Джин, абсолютно не зная, что еще сказать. — Я знаю, - был ли это ответ на его признание или он лишь соглашался с тем, что видит его волнение невооруженным взглядом. – Я тоже. — Я больше, - почему-то выпалил Джин и Казуя улыбнулся. – Почему мы просто не можем быть вместе? Как раньше. — Потому что все стало слишком сложно, потому что нужно повзрослеть, - Каме говорил уверенным шепотом, но руки его нервно теребили край рубашки. – Потому что это неправильно, что весь мир думает, что ты женат и у тебя двое детей, а на деле ты трахаешь другого мужика вот уже двадцать лет. — Семнадцать лет. Казуя удивленно моргнул, переспросив. — Первый раз мы занимались любовью семнадцать лет назад, - тем же уверенным шепотом ответил Аканиши. Каме улыбнулся и Джин уже знал, что это позволило разрядить возникшее напряжение. — Это Тея научила тебя считать? – со смешком спросил он. — Ага. Она в следующем месяце пойдет в школу. — Уже такая взрослая, - его улыбка стала печальной, Джин понял, о чем он подумал. - Я ведь так и не смог поздравить ее с днем рождения как следует. Ощутив ноющую боль в пояснице, Джин не без усилий вытянул ноги, опираясь на ладони позади себя. — Знаешь, она ведь обиделась на меня, - доверительно начал он и мгновенно ощутил, как же ему не хватало этого доверия, которое он всегда ощущал только рядом с Каме. – Мейса как-то предложила, чтобы я взял Тею к себе и я был вполне не против, но моя крошка сказала, что не хочет меня видеть. Она выкрикнула в телефон, что обиделась и ушла к себе в комнату, хлопнув дверью. Оказывается, моя дочка считает, что это из-за меня мы с тобой расстались и поэтому она больше не видится с тобой. Мейса посоветовала позвонить тебе, чтобы помириться, но я не смог… Я никому не говорил, почему мы расстались в последний раз, если бы не тот проклятый виски и не длинный язык Ямапи, так никто бы и не узнал. — Ты же понимаешь, что Тея это не со зла сказала!? Она по прежнему любит тебя. — Прекрасно знаю, а еще знаю, что она права, - Каме придвинулся ближе, прислонившись плечом к плечу Джина. – Моя девочка всегда была очень смышлёной и мудрой, она раньше меня поняла, что во всех своих бедах виноват я сам. — Хочешь сказать, что сожалеешь? — Нет, и себя я не жалею, - Джин накрыл ладонь Каме своей, переплетая их пальцы. – Недавно Ямапи сказал, что у меня мозги находятся в заднице и я просто просрал их, так вот, наверное, он был прав. Как можно жалеть себя, если мозгов у тебя с горошину. Мне жаль тех людей, на чью жизнь я повлиял. Казуя издал слабый смешок, чуть сжав пальцы Джина. — Чтобы ты знал, я ни о чем не жалею, - уверенно сказал он и добавил лукаво. - А, если говорить о твоей заднице, то у тебя скорее два ореха, чем горошина. Аканиши громко рассмеялся, запрокидывая голову назад. — Ты флиртуешь со мной? — Для человека, у которого мозгов с горошину, ты неплохо соображаешь. — Я могу тебя поцеловать? — Я не против.***
15 марта, 2019 Токио, Япония
Джин с видом кота, объевшегося сметаны, уткнулся носом в подушку Каме, вдыхая этот сладкий аромат кокоса и ванили. Телефон рядом с ним бесперебойно гудел от наплыва лайков и комментарий под новым фото. Когда Казуя отправился на съемки, обласканный любовью Джина, покрытый от макушки до пят его поцелуями, как печатью с личным гербом, Джину позвонили. На повестке дня встал вопрос о том, когда произойдёт релиз нового альбома. Но Джин уже знал одну дату, которая отлично подойдет для этого. Аканиши промурлыкал, обнимая подушку Каме, довольный собой. Телефон разразился входящим звонком, Джин прищурился, взглянув на экран и мгновенно просиял, прочитав заветное имя. — Привет, сладкий, - проворковал он, улыбаясь потолку. – Уже соскучился? — Ты зачем это сделал? Ты хочешь, чтобы меня живьем съело руководство? Джин еще ярче просиял, довольный произведенным эффектом, но для начала решил не показывать своей причастности. — О чем ты говоришь, сладкий? — О том, что произойдет 15 мая сего года, если, конечно, один из нас не умрет в страшных муках, - сделав глубокий вдох, переводя дыхание, Казуя мгновенно предугадал дальнейшие вопросы, опередив Джина. – И даже не смей говорить, что ничего не понимаешь! Я прекрасно помню, как пару дней назад сказал тебе, что уже выбрали дату релиза моего сольного альбома и это будет 15 мая. — Тогда понятно, почему, когда у меня спросили, какую дату выбрать для выхода нового альбома, у меня что-то щелкнуло в голове и я подумал об этом дне, - проворковал Джин. – Вот так совпадение! — Это твоя последняя горошина мозгов щелкнула! – Казуя печально захныкал, словно маленький. – Меня четвертуют и ты будешь тому виной! — Поменяйте дату. — Ты же знаешь, что это невозможно! — Знаю. — Я тебя ненавижу, Аканиши! — Что ты сказал, сладкий? — Я обещаю, что твоим орехам не поздоровиться сегодня вечером. — Мы с моими орехами будем ждать твоей мести, - с улыбкой прошептал Джин. – Кстати, ты помнишь, что сегодня я поеду за Теей? — Конечно, помню! Что приготовить на ужин? Я хочу порадовать принцессу. — Главный подарок для нее это твое появление. Она очень ждет встречи. Казу позвали на съемки и разговор пришел закончить, но главное, слова они успели сказать. — До вечера, сладкий. — Я люблю тебя, Джин. — Люблю тебя, малыш, but I miss you…