Рыжее словоблюдие и мелкое недоразумение

Рыжее вечернее солнце заливало теплом серую кухоньку, очерчивая видавший виды пустой стол и покосившийся кухонный гарнитур, у которого Витька Кангрем терпеливо ждал, когда закипит чайник. Его яркие, схожие с оранжевыми бархатцами волосы сливались со светом из окна, а массивная фигура занимала практически всё пространство. За капитальной стеной убаюкивающе тикали соседские ходики, отмеряя отсутствие прогресса в строительной индустрии, а может, и во всей Витиной жизни. Чайник наконец допыхтел, с трудом щелкнув замызганной кнопкой, и Виктор смог залить чайный пакетик кипятком с легкой примесью накипи. Устало покосившись на конфетницу, доверху набитую сладкой выпечкой еще в прошлом месяце, мужчина вздохнул. Скорее бы кончился выходной, заняться дома было абсолютно нечем. Словно в ответ на его разнесчастные мысли, посреди помещения воздух завихрился, свернулся клубами не то сухого пара, не то дыма, из которого постепенно вырисовывался чей-то силуэт. Кангрем разглядел сперва блестящие глаза с чернильного цвета радужкой, неестественно огромной; в секундном порыве подумал было о табельном, мирно забытом на стиральной машине, но тут дымка начала рассеиваться. Показался гладкий подбородок, изящные скулы; носик, слегка вздернутый, аккуратный, и губы притягательно кораллового оттенка. Казалось, хрупкость юного полуэльфа стала пронзительней, явственнее выражая схожесть его черт с девичьими. — О! Какими судьбами? Витька, конечно, удивился и обрадовался, признав в неожиданном госте Мафея. Внутри забурлило, затряслось, он так некстати вспомнил, как они расставались, и что обещали, но думать об этом сейчас, когда прошло столько времени, было невероятно глупо, и ему определенно следовало успокоиться. Мужчина поставил дымящуюся чашку на тумбу и виновато указал на свое скромное богатство из затвердевших сладостей: — А я тут как раз чаю с плюшками собирался, не желаешь?.. Мафей не позволил себе отвлечься. Он стремительно взмыл над полом сантиметров на тридцать и вдруг замер на уровне Витиного лица. В глазах мальчишки Кангрем успел заметить необъяснимую смесь отчаяния, решительности и… злости? Но следующий миг поверг мужчину в еще большее недоумение. Мафей, быстро и как-то отрывисто вдохнув, зажмурился и в ту же секунду впился в губы Кангрема поспешным и немного неловким поцелуем. Виктор инстинктивно отшатнулся. По спине пробежал ток, когда он ощутил, как изящные, но резко холодные пальчики, легшие во время поцелуя на его шею и затылок, соскользнули с разгоряченной кожи, разрывая контакт. Губы Мафея перечеркнула болезненная гримаса, а в глазах замер ужас пополам с разочарованием и уже подкатывающими слезами. — Забыл?.. — прошептал мальчишка мгновенно осипшим голосом. — Я думал, ты серьёзен, а в итоге я как дурак, да? Не стоило и начинать, мэтр тысячу раз прав, но ведь назад не откатишь, как говорит Жак… Кангрем, титаническим усилием переборов ставшие за последние годы нормой «нельзя» и «недостоин», рванулся вперед. Вокруг Мафея уже завихрилось облачко телепорта, но Витя успел его выдернуть в последний момент. Внезапно осиротевший телепорт по дуге отгрыз часть стола, однако Кангрему было не до того. Мафей никак не мог побороть дрожь надуманной обиды и унижения, а предательские слезы все-таки заструились по заалевшим щекам. Он было замотал головой, отстраняясь, но Кангрем, стряхнув с себя оцепенение при виде слез, обхватил его лицо шершавыми, теплыми ладонями. Слегка хмурясь, мужчина внимательно вгляделся в полные боли и отчаяния глаза, и, казалось, не отдавая себе отчета в действиях, стер слезы, слегка карябая нежную кожу грубыми, мозолистыми большими пальцами, повторяя путь слез к уголкам рта. На секунду остановившись, он опустил взгляд на приоткрытые, влажные и чуть припухшие после недавнего поцелуя губы. Все его естество в эту секунду сжималось в тугой, пульсирующий ком в груди. Он не мог вдохнуть. Завороженно следя за собственным движением, он обвел губы Мафея пальцем, а затем, будто в омут с головой, припал к ним резко и значительно, словно им завладела непреодолимая жажда, и только Мафей мог его насытить. — Знал бы ты, сколько было надрочено… — прошептал Кангрем в приступе отчаянного откровения, лишь на короткие вдохи прерывая обезумевший поцелуй. — Я тебя как вижу, прямо пот прошибает, но ведь нельзя, ты мелкий еще совсем, и к тому же ранен был, и страшно ранен… А как подумаю о тебе, так башню сносит в совершенно непристойных желаниях, и уже забываю и о травмах твоих, и о возрасте, и даже о том, что развращаю тебя как последняя скотина. Что же я за чудовище такое?! Он даже не заметил, как оттеснил Мафея к окну, вынудил влезть на подоконник, и уже всем весом вдавливал его в оконную раму. Мальчишка, ощущая мощь навалившегося на него тела, мускулистого, пышущего жаром, подумал, что понимает Хоулиана и его страсть к большим мужчинам. Эльфийская кровь в нем забурлила как никогда и потребовала всё то, замятое и прибитое строгостью воспитания и людскими порядками. Сильные, большие и грубые руки, каких не отыщешь ни у одного эльфа, будь он хоть трижды полукровкой, шарили по его телу, мяли, теснили, пытались быть нежными, но неминуемо оставляли синяки. Юный маг подавался навстречу, извиваясь и постанывая, чувствуя, что горит и теряет чувство реальности. — Витька, я так этого ждал, мне даже не страшно уже… — вырвалось у него, пока он жадно подставлял нежную шею под обжигающие поцелуи, временами переходящие в нетерпеливые покусывания. Словно протрезвев, агент Кангрем, в миру известный как Морковка, разжал зубы, сцепившиеся было на сладостной, почти медовой коже. Его всё ещё страшно тянуло к мальчишке, возбуждение набатом долбилось в виски, но он уже различал звуки, и собственное рваное дыхание казалось чужеродным во внезапно возникшей тишине. — Боялся? — спросил мужчина, чтобы хоть что-то спросить. До него запоздало начало доходить, что все те космические желания, которыми он тут взахлеб делился и которые и вправду захватывали его, стоило остаться наедине со своей слабостью, имеют под собой физическую подоплеку, не вполне совместимую с возвышенными сердечными порывами. Попросту говоря, вопрос сосиски и бублика не возникал у него, как нечто приземленное и отдаленно понятное, тогда как с девушками он даже мысли не допускал свернуть с традиционного маршрута. — Что-то я как-то не подумал, — чистосердечно признался Витя, и добавил неуверенно: — Может, нам стоит подождать, пока не… Мафей, окончательно растеряв остатки дурманящей дымки, оторопело вскрикнул: — Подождать?! Это ещё что за новости! Чего мы будем ждать, вашего совершеннолетия или нашего?! Мне семнадцать, людям уже можно, а эльф считается взрослым лет с тридцати. Ну давай ещё потянем время! Только передай своим морально-этическим метаниям, что эльфу можно тогда, когда ему захочется, и никто на тебя даже косо не глянет! Максимум, что произойдёт, это такие, как Хоулиан, решат, что уже можно предлагать и понастойчивей, но это уже мои проблемы и, поверь, я их легко осилю! Тьфу на тебя, ну зря я готовился, что ли?!! Мафей нервно вскинулся, словно преодолел некий барьер стеснительности, который сам для себя устанавливал, а теперь почувствовал себя как никогда фривольно. — И как же ты готовился? — спросил Кангрем, хоть и осознавал, что ответы на подобные вопросы до добра не доводят. Эльфийский мальчишка, похоже, слабо осознавал разницу между своими изящными пальчиками и взрослым мужским… — Я готовил себя. Для тебя, — прошептал Мафей с легкой хрипотцой. Он приподнялся, легко умещаясь на узком подоконнике. Окончательно наплевав на всякий стыд, юноша уперся пятками в стену и раздвинул колени, безмолвно приглашая мужчину подойти ближе. Витю обдало жаром. Он шагнул вперед, и вновь ощутил, как прохладные пальцы скользят по коротко остриженному затылку, а тёплый влажный язык — по его сжатым губам. Нехотя оторвавшись и потупив взгляд, эльф медленно закусил губу, оставляя на ней белый след, будто давая себе время накопить достаточно смелости, а затем последовали слова, обжегшие Кангрема не слабее самого жаркого поцелуя: — Я сам не ожидал, что окажусь настолько чувствительным… в некоторых местах. Хватило одного твоего имени, пары движений и сильного точного нажатия… Тихо, томно застонав, Мафей с силой прильнул к замолкшему и словно окаменевшему мужчине. Разрядка готова была прийти мгновенно от одного только осознания, что и кому он рассказывает. Но так хотелось продлить удовольствие… — Может, ты попробуешь? — хрипло предложил Мафей, наслаждаясь, как темнеют Витины глаза и утяжеляется его дыхание. Кангрем сухо рыкнул, сдаваясь, и сжал ягодицы мальчишки, упругие и накачанные, на удивление — гораздо приятнее женских, щупал бы и щупал. — Ну всё, держись, — прорычал он, притягивая к себе эльфа ещё крепче и давая прочувствовать всю твердость своей эрекции, которую не удалось сдержать даже грубой джинсе, — меня теперь и танком не отгонишь… Мафей победоносно взвизгнул, когда его подняли за выступающие мягкие части и без особого труда понесли в спальню. Агент Кангрем мог бы в очередной раз подумать, в какую авантюру сам себя втянул и как легко второй участник этой авантюры выдает свой якобы подходящий возраст, но ему уже окончательно сорвало блюдце, как выражаются некоторые знакомые. Сочтя путь до дивана, который еще надо раскладывать, преступно затяжным, Витя опустил Мафея прямо на пострадавший стол, оставшийся без одной ноги, а сам пристроился в так кстати образовавшемся полукруге. И кто бы ему еще сказал, что обычно девственности на столах не лишают. Мафей изгибался, как тонкая ящерка, выпрастываясь из зауженных рукавов блузы, пока Витька припал к его нежной коже чуть ниже пупка и старательно вылизывал и выкусывал всё, что сейчас чувствовал. Честно говоря, Мафей предпочёл бы, чтобы Витя делал это пониже, там, где уже набухло, жмет и болезненно просится наружу. Витины пальцы, то и дело соскальзывающие под тугой пояс, дарили жгучее касание, но тут же смещались, отчего у Мафея голова шла кругом. А тот факт, что он побоялся сегодня надеть панталоны, памятуя Ольгин смех над несчастным Канторовым исподнем, добавлял ещё больше остроты. Тонкая гладкая ткань штанов нещадно терла и уже изрядно намокла. — Вить, я больше не могу, сними ты их уже… — заныл мальчишка, продолжая путаться в собственной блузе. И тут же почувствовал, что после одного рывка внизу стало свободнее и легче, а ещё один такой рывок решил все его проблемы с рукавами. Виктор поцеловал, резко и сильно, после чего прохрипел довольно: — На тебе нет белья. И вправду готовился. Мафей отчего-то покраснел при виде его широкой улыбки, и сказал нечто ещё более смущающее: — Да я и смазку готовил. Покупать её было страшновато, так что я сам сделал по рецепту из… кхм… книжки. — Да? И где же смазка? Витька нахмурился: «Ни к чему-то ты, Морковка, не готов. За тебя даже «кхм книжки» читают…» Мафей сильнее покраснел и потупил взгляд: — В других штанах забыл. — Тогда надо что-то придумать на замену. Виктор заозирался, словно впервые увидел собственную кухню. — Только не масло! — взвизгнул Мафей, живо припоминая, как и от чего его этим маслом лечили в детстве. — Может, как-нибудь так? Я довольно обильно смазывал, пока… Витя не стал его дослушивать. Терпения, на самом деле, не было уже никакого — и довольно давно. Со словами: «Можно, наверное, и так», — он опрокинул мальчишку на спину, деловито разводя его ноги в стороны. Упругие ягодички испуганно сжались наравне с расширившимися от ужаса глазами эльфа, который не ожидал такой поспешности. Подавшись вперед, Виктор раздвинул мягкие половинки, даже не заметив их слабого сопротивления, и — к пущему удивлению Мафея — толкнулся языком прямо ТУДА. Мальчишка, даже не подозревавший, что так можно, тоненько застонал и заерзал. Сильные руки придержали его за бедра, не давая уползти далеко. Мафей почувствовал, как вслед за горячим влажным языком к его тугому колечку подступили Витины пальцы, мягко, но настойчиво пробираясь внутрь. Мальчик зажмурился и закусил губы, подавляя стон боли, прекрасно осознавая, что любой шаг в сторону может заставить Витю отступить. Казалось, ему не хватает воздуха, когда сфинктер поддался давлению, и язык в сопровождении длинных пальцев проник внутрь. Мафей мычал что-то невнятное, сам не зная, вырваться он хочет или податься вперед, чтобы ощутить все это, прочувствовать. Ещё глубже, ещё сильнее… Длины ладоней Виктора хватало, чтобы крепко держать его за бедра и неумолимо растягивать с двух сторон, и мальчишка очень скоро почувствовал себя куклой в чужих руках — хрупкой, маленькой, погруженной в пучину большого мира. Но любые экзистенциальные дилеммы сейчас перекрывало жгучее, иступленное желание. Он сам не заметил, как потянулся к члену, как стал сжимать его и проводить по всей длине, оскальзываясь на стекающих капельках смазки, и только удовольствие — жаркое, едкое — поглощало его, утягивало за собой. — Погоди, — хрипло прервал его Витя, не позволив потеряться в агонии приближающейся разрядки. Мужчина всмотрелся в затянутые поволокой глаза Мафея и понял, что оттягивать дальше не имеет смысла. Остервенело повозившись с собственной ширинкой и наградив себя парой нелестных эпитетов за непозволительное промедление, Виктор наконец высвободил подрагивающий от напряжения, налитый кровью член. Поймав завороженный взгляд мальчишки, и ощутив, как Мафеевы пятки притягивают его за поясницу ближе к себе, он ухмыльнулся и не стал ему отказывать. Стараясь не быть слишком резким, он в несколько плавных рывков ввёл изнывающий член в сопротивляющуюся, но всё же готовую раскрыться глубину. Заставить себя после этого замереть стоило неимоверных усилий. Хотелось вколачиваться в пышущее энергией юное тело, грубо выбивая из него стоны вперемешку с проклятиями. Но Мафей до того сжался, и изменился в лице, зашептал что-то так тонко, и открыто, почти жалобно, что впору было его утешать, и пообещать что угодно на свете, чтобы ему не было больно, вот только вытащить из него свой член Витя никак не мог. — Тише, потерпи чуть-чуть, скоро привыкнешь, — шептал он в приоткрытые губы и тут же накрыл их глубоким поцелуем, прежде чем рвущееся на свободу: «Тебе-то откуда знать?!» — успело оформиться. Двигаться — это всё, что им обоим сейчас было нужно. Делить один вдох, один всхрип, подаваться вперед и бегло соприкасаться губами, но не останавливаться, разливать друг в друге бьющееся тепло, довести пульсации до болезненного отупления, не знать, своей ли плоти сейчас касаешься, и тонуть, тонуть и проваливаться, словно ты и не ты уже, словно вы уже как один, и кто здесь дарит наслаждение, а кто получает, и что это за обжигающее чувство, такое простое и такое неуловимое, ты гонишься за ним, но теряешь нить, и оттого двигаешься всё быстрее, хрипишь и слышишь ещё чей-то хрип. Витя зарычал, первобытно и дико, на миг отключилось всё, и он чувствовал лишь, как сперма толчками выходит наружу. Постепенно начало проясняться. Вокруг члена стало тесно и мокро. Рука оказалась влажной и сомкнутой на порозовевшей головке Мафея. Его щеки, залитые алыми пятнами, как наливные яблоки на морозе. Его губы, искусанные и пухлые. Манящие. Витька наклонился поцеловать их, нежно, долго и благодарно, да так и остался. Под его ладонью грудь Мафея мерно вздымалась, сердце заходилось беспорядочным биением в поисках привычного ритма. Кожу холодило, но внутри ещё расползалось тепло, наполняя уютной, отяжеляющей ватой. Витька лежал будто среди благоухающих цветов, нежась в лучах полуденного солнца и вбирая их сладостный аромат. И не было ничего важнее, чем погружаться в это чувство, закрыть глаза и просто плыть, парить, ускользать… — Вить, вытащи, больно… — запищало откуда-то снизу, и Кангрем с ужасом распахнул глаза. В долю секунды до него дошло, что приятная нега, в которую он успел погрузиться, окутывала его одного, а Мафей был придавленным, и мало ли каким еще, не говоря о том, что горемычный Морковка не догадался «конечности» свои загребущие предварительно удалить из мест, для того не приспособленных. — Черт! бля… извини!! Попытавшись поспешно потянуть обмякающий, но всё еще довольно твердый член, мужчина нарвался на шипение со стороны пострадавшего эльфа, и стал вытаскивать уже нежнее и медленнее. — Я не подумал, как же я не подумал, тупо-то как получилось… И тебе больно, да, малыш? Обещаю, такое не повторится, в следующий раз я обязательно покажу тебе всю гамму наслаждений… Блядство, откуда кровь?!! — Что ты так кипишуешь… Вялый, но нисколько не обиженный Мафей приподнялся, силясь сфокусироваться, и его взгляд уперся в пристыжено сжавшееся Витино хозяйство. На нем действительно остались следы крови, а Витька между тем без спросу сунул два пальца в едва почувствовавшее облегчение местечко, и вынул их уже с нитевидными красными полосками. — Бляха-муха, да что ж такое-то? — возопил Кангрем. — Всё еще идет! Нет, это определенно только со мной могло случиться! Как ты, малыш? Тебе больно? Я вызову скорую! Вдруг что-то серьезное, а в моей аптечке вряд ли отыщется что-то полезнее спирта… — Да успокойся ты уже! Мафей нетерпеливо оттолкнул его руку. — Мне только спирта там не хватало! Лучше вымой руки и отнеси меня, куда там у тебя можно прилечь, а то этот шатающийся стол мне до чертиков надоел! Витька рванул к раковине, по пути обматерив свои непослушные «ходули», которые умудрились зацепиться за два табурета, открытую дверцу шкафа и завершили композицию фатальным сближением мизинца и кухонной тумбочки. Мафей наблюдал за его злоключениями с равнодушием, сопровождаемым взглядом «И не таких идиотов земля носит». Он уже успел сесть, скрестить ноги под влиянием медленно возвращающегося стеснения и поерзать по столешнице голой попой, примеряясь к новым ощущениям. Ощущения эти были по большей части неприятные: щипало и тянуло в местах самых что ни на есть непривычных, но у него осталось достаточно приятных воспоминаний о самом процессе, чтобы не зарекаться сгоряча, мол, больше никогда и ни на какие провокации. А последствия можно и подправить — не зря же он столько корпел над лечебной магией. Когда Морковка, наконец, справился с многоступенчатой процедурой мытья собственных рук и вернулся, чтобы подхватить Мафея (словно тот был снова недееспособен), мальчишка уже разобрался с собственными мыслями, преодолел первый шок и доверительно прошептал, не стоит ли им сначала заглянуть в ванную. Кангрем воспринял это предложение с такой радостью, словно ему только что дом на Багамах задарили. Видимо, его кипишующий мозг решил, что ванная не располагает к умиранию, а значит, Мафей переводится из тяжелобольных в обычные пострадавшие. Звучало бредово, но даже эта черта Виктора выглядела для эльфа привлекательно.