Скелет в шкафу

Я увидела голубя. Светло – коричневого, в белую крапинку, толстого и наглого. Он путался у людей под ногами и кивал своей головой вперёд назад, словно требовал крошек за то, что он пару раз взмахнёт своими крыльями и даст вам дорогу. Я остановилась и порывшись в кармане бросила ему крошек. Он всё так же неторопливо подошёл и начал клевать. Ну вот и правильно, – подумала я, – нечего торопиться. Никто не заберёт у него его крошки, ничего, в сущности ничего, даже смерть, не заставит его лишний раз взмахнуть своими крыльями. И это хорошо. Может быть, потому я и люблю голубей – они не торопятся. А время гораздо приятнее тянется – словно пастила – когда не торопишься. Жаль, что жить как голуби у людей не получиться никогда. Амбиции. Они поднимают нас с постели раньше, чем надо, и мы мечтаем устроиться в этой жизни как можно уютнее. А что эта роскошь баловня судьбы? – Крошки! Может быть по – этому так приятно разогнать сладкую негу голубя, махнув перед ним ногой. Но вот я почувствовала какой – то толчок в спину. Глухо и неожиданно что – то тяжёлое стукнуло меня - и я почувствовала ноющую боль в спине и резкую боль в затылке. - Что за чёрт, – выругалась я, и обернулась. Растерянный мужчина позади меня поднимался с земли, утирая грязь с его щегольского чёрного пальто до колен. Его трость с головой пуделя на наконечнике валялась подле меня. Вот она – то меня и огрела, вылетев из его тонких изящных рук в чёрных перчатках – да, изящные руки не могут даже такие вот вещи нормально удержать, – ухмыльнулась я, ему бы на стройку, поработать ! И вообще, эта трость, огревшая меня, напоминание о «Фаусте» тоже меня раздражала. - Извините, я так не ловок,– с наивной извиняющийся улыбкой произнёс человек и в его синих (до странного, я таких раньше не замечала) глазах, отразился лучик озорства. Ах ты мерзавец! – подумала я. Ты ещё и издеваешься! - Вот именно, – строго отчеканила я, – надо не на голубей смотреть, а под ноги себе. - Да вот, я и смотрел под ноги, но под ваши. Такие великолепные туфельки у вас мадам. Да и ножки, кстати, тоже весьма не дурны. Я недовольно хмыкнула, но на самом деле он меня позабавил. А с виду такой скромный человек. Я поправила берет и решила было пойти дальше, но он схватил меня за плечо: мягко, но властно и я резко обернулась, что бы уничтожить этого своенравного франта своим отработанным перед зеркалом строгим женским взглядом. Но он отразился в его глазах, и я увидела, как смешно я выгляжу с этим фирменным моим взглядом. - Позвольте кое – что вам сказать, мадам. - мадемуазель, – растеряно ответила я и поняла, что попалась на его уловку. Краешки его губ дрогнули, и он произнёс: - На вашей туфельке сейчас надломиться каблук, вы упадёте и вывихнете ногу, – произнёс он с усмешкой. Куда и делась его робость. - Ну знаете, – опешила я, эти туфли стоят прилично и они новые. - Я знаю, что говорю, ведь я обувщик. Что? Подумала я обувщик и так роскошно одет и с такими манерами! Словно читая мои мысли он произнёс - Я делаю женские туфельки. Они моя жизнь, – в его глазах мелькнула искра фанатизма. И эти похоже тоже из моих. Я ступила ещё шаг и каблук надломился. Я упала прямо в лужу, а он, вместо того, что бы мне помочь, поковырял тросточкой прилипший к свежей грязи кленовый листочек. Потом он всё - таки решил, что мне необходимо помочь и поднял меня с земли, немного грубо, словно говоря: ну, я же предупреждал! Он был уже солидного возраста, как мне, двадцатилетней девушке казалось, лет 35. Чёрные смолянистые волосы не тронутые сединой, ровный, небольшой нос и высокий лоб. Одна нижняя его губа была по – детски трогательно полной, а его скулы – самая, наверное, красивая часть его лица, выделялись на нём, придавая его немного женственному облику мужественности. Лишь небольшой шрам возле левого глаза был изъяном этого стареющего красавца. Когда он снял перчатку, что бы подать мне руку я увидела на тонких красивых пальцах мозоли натёртые чуть ли не до крови. Он обувщик – он фанат- подумала я – и как это ему не больно ходить с такими израненными руками. Незнакомец потащил меня неизвестными кварталами, петляя по брусчатым аллеям старой части города, но мне было не страшно. Он шёл не торопясь, видно было, что ему было тяжело, но он не отпускал свою ношу ни на миг. Я вдыхала свежесть его накрахмаленного воротника и лёгкий запах вычиненной кожи, исходящий от него. И вот мы дошли до одного из самых больших домов на улице. Он понёс меня в подвал и лишь на секунду опустил, что бы достать ключ. Быстро открыл - и я очутилась в маленькой комнатке с окнами на уровне моих коленок. Видом из окна были только ноги: в разной обуви, разной толщины. Комната была полутёмной, с одной только скромной кроватью в углу, креслом, стулом и рабочим столом. На полу стояли туфли разной степени готовности. Какие же они были красивые. Я обожала такие модели, но у меня никогда не было денег на них, только недавно я купила эти, злополучные, каблук которых выдался столь не прочным. Стало до слёз обидно. Мне подумалось: каждому человеку Бог дает талант, подчас странный, нужно только его найти. Так вот он нашёл его. Почему туфли не выставляют на выставках как картины? Человек тем временем снял с меня туфель, бережно протёр его тыльной стороной ладони и поставил рядом со мной. Он приготовил бинт и, прежде чем перемотать мою ногу, тоже погладил её тыльной стороной ладони, немного задержавшись на склепении стопы, а потом, словно очнувшись, робко начал наматывать на неё бинт. И было в этом что – то интимно- милое. Признаться, я всегда считала свои ноги толстыми и некрасивыми, а он, казалось, видел в них ноги Афродиты. - Меня зовут Арсений. Просто Арсений. - Я Мила. Ужасное имя не находите? - Не нахожу, – произнёс мужчина с лучистой улыбкой и закончив перевязку сказал, с милым обаянием, право, до дрожи милым. – Теперь вы сможете топать по улицам, как ни в чём не бывало. Только вот, сделай те мне одолжение, оставьте здесь эти туфли. Я их помню, они сделаны два месяца назад мною, 12 сентября, если быть верным, и сделаны некачественно. Это позор для меня, как для обувщика. Так что я прошу вас взять в замен любые, из тех, что тут есть. Размер у вас 39, значит эти будут вам в пору, – сказал он и протянул мне чёрные красивые туфельки с круглыми носочками, на великолепном каблучке и даже с какими – то очаровательными камушками на пряжках. А теперь я вас провожу, обувайтесь, – произнёс он, и даже помог мне надеть их с проворностью и деликатностью знатока. Мы шли по сырой брусчатке и каблучки моих новых туфель выстукивали какой – то необычайно ритмичный мотив. Они были словно волшебные : лёгкие, прочные, элегантные. Казалось, Арсений слушает их стук и его глаза горят торжеством творца. Я корила себя, что взяла их, но они мне уже были дороги, поскольку будут напоминать мне о нём: знакомом незнакомце, который вот сейчас, за углом, упорхнёт как голубь из – под моих ног. Какая необычайная была та осень 1930 года, какая влажная и таинственная, мрачновато – задымленная, с привкусом янтарного коньяка в бокалах джентльменов, отсиживающих последнее дни за столиками уличных кафешек, мужчин, которые уже кутались в плащи и сидели как сироты, морщась от холодного ветра. Мой любимый ноябрь, мой лучший ноябрь. Я поправила берет. - Приятно было познакомиться, - произнёс Арсений, уже не улыбаясь и ушёл, зажав тросточку с пуделем под мышкой: таинственный обувщик Мефистофель. Напоследок он поцеловал мне руку, хотя мне показалось, что ногу он поцеловал бы гораздо охотнее и я бы не меньшей готовностью приняла бы этот странный интимный жест. Я постучала в дверь со скошенной табличкой 29 и двери мне открыл Ваня, раскрасневшийся и немного усталый, он впустил меня в комнаты, вытирая руки об фартук. Тепло запахло сдобной выпечкой – яблочным пирогом – он пёк. Мой молодой человек, жених, можно сказать, хотя на сделанное предложение я и не ответила до сиг пор, неловко поцеловал меня в щёку и я ощутила на ней липкость сахарной пудры. Ухмыльнулась своим мыслям. Ваня был высоким симпатичным молодым человеком, со светлыми глазами и по – деревенски простоват лицом – нос в веснушках и чёрные волосы вьются. У него были красивые ресницы и сильные руки, но характером он был как ребёнок: немного застенчивый, но часто вспыльчивый по – пустякам. Да и к тому же ему было двадцать: а это не тот возраст, когда мужчина становиться окончательно взрослым. - Привет, – радостно сказал он: действительно радостно, – а я пирог пеку. - Да я вижу, – улыбнулась я и он расцвёл в дурацкой улыбке. Она меня не раздражала, я знала, что Ваня влюблён в меня, он даже мне это говорил, а тот кто влюблён всегда ведёт себя глупо. Он помог мне снять пальто и даже бережно повесил его на гвоздь: такая вот хозяюшка. А мне что – то грустно стало, что я никогда больше не увижу того сапожника. - Что с ногой? -Ерунда, всего лишь ушиб, скоро пройдёт. Он посмотрел на мою ногу встревожено, и вздохнул, будто хотел сказать: горе ты моё, но воздержался. - А что это у тебя, туфли новые? – озадачено спросил Ваня. Почему же ты не подождала, пока я зарплату получу, я же тебе обещал подарить, – обиделся он. Смотри – ка, а что это на пряжках? Неужто изумруды? - Да нет, Вань, просто стёклышки. - Нет. Я всё-таки помощник ювелира и истинные камни различить могу. Каждый карата по 2. Не чистой воды, но камни не дешёвые. И где ты взяла эти туфли? – мягко, но с напором на последние слова произнёс он. - Купила. Но теперь видимо придется их вернуть. - Правильно, согласился Ваня и обнял меня. Мы вообще, хотя и жили вместе, сосуществовали как брат с сестрой, ограничиваясь поцелуями. Я просто не готова была пока ни на что большее и какой – то странный страх по – этому поводу подступал к груди. Я знала, что когда – нибудь придется на это решиться но когда? Одно я знала точно: это должен быть Ваня – создатель моего уюта, немножко медлительный и забавный молодой человек. Я ему улыбнулась и мы пошли есть его пирог. На следующее утро, когда Ваня ушёл на работу, я взяла туфель в руку и повертев, заметила, что на подошве что – то выцарапано. Поднесла к свету и прочитала: Дерибасовская 7. Так вот значит где я была вчера в гостях. Что – то - ёкнуло у меня в груди, и странное желание увидеть этого обувщика пересиливало и робость и проблему: что сказать ему при встрече и даже с детства привитую настороженность. Я успокоила себя тем, что только верну туфли с изумрудами и уйду, сразу же уйду. С такими мыслями я надела берет, поправила непослушный чёрный локон и двинулась по указанному направлению. Я пол часа протряслась в трамвае, пару раз ступила в лужу и всё время в моей голове эхом звучал звук моих каблучков. Я чувствовала себя самой обаятельной и грациозной и даже,кажется, счастливой. И даже джентльмены в пивнушках улыбались мне, поднимая кружки и делая жест, что пьют они за меня. И вот его подвальчик. Я аккуратно спустилась и постучала. Он отворил и я почувствовала тепло комнаты с камином. Он был в обычной полотняной рубахе, закаченной по локти и чёрных штанах с подтяжками. Его пальцы были всё такими же аристократически длинными и свежие порезы и ссадины на них кровоточили. - Он, должно быть, слишком сильно отдается работе,– подумалось мне. Он впустил меня в комнату и немного наклонив голову произнёс: - Здравствуйте, Мила. У меня мурашки пробежали по телу, такое случалось со мной впервые, всё тело занемело и мне невероятно захотелось его поцеловать. Он видимо почувствовал это и придвинулся ко мне ближе, затем робко обнял за талию. Я закрыла глаза и немного приподняла подбородок, стараясь понять, что со мной такое и в то – же время безрассудно продлить эти мгновения. Это просто феромоны, сейчас всё пройдёт – шептала я и тогда он меня поцеловал. Я не открывала глаза и на секунду растерялась, не зная, оттолкнуть мне его или нет, и поняла, что не оттолкну. Он прижал меня к себе ближе, но очень деликатно и всё моё тело стало будто – бы легче. Я продолжала дрожать, я ощущала себя глупо и чувствовала, что его губы чуть подрагивали. Он целовал меня и улыбался. Затем он приподнял меня и понёс к кровати, усадил и медленно снял пальто, затем расстегнул пуговички на блузке и самозабвенно начал целовать сначала мою шею, а потом обнажённое плечо. Было щекотно и приятно, но в то же время дико и страшно. Затем он снял блузку полностью. Покраснев, я не мешала его действием. Тогда он опустился на колени и сняв с меня туфельку начал целовать ногу от склепения и выше. Он делал это по – странному нежно и самозабвенно и я вообще потеряла чувство времени и способность мыслить. Затем он переключился на вторую ногу. Я подумала: сколько же до меня у него здесь побывало таких вот любительниц туфелек. Он поднялся и снова меня поцеловал, затем расстегнул рубашку и я дотронулась к его груди, словно отталкивая её, мне было приятно к ней дотрагиваться и это меня тоже пугало. Тогда он снял с меня и юбку. Игра набирала обороты, но он был так красив и обаятелен, что я не могла уже отступить. И я не отступила. Когда все закончилось я почувствовала себя сконфужено и пусто. Мне было немного больно и душевно и физически. Почему я не пошла на это с Ваней, почему? Только в этот момент я поняла, что люблю его и он должен был быть на месте обувщика. Всё ещё дрожа я быстро оделась и оставила эти чёртовы туфельки рядом с кроватью. Бросила последний взгляд на уснувшего обувщика. Он всё – таки очень красив, но и хитёр неимоверно. Как же гадко на душе. Я быстро дошла до троллейбусной остановки, чулки мои насквозь просочились грязью и я ехала в трамвае босая. Это был мой выбор, я сама так решила – успокаивала я себя. Всё будет хорошо. Посмотрела за запыленное окно там осень. Моя любимая осень, мой худший, самый ненавистный ноябрь. Запах гниющих листьев, туман, обветренные губы и роняющие свои листья деревья теперь будут напоминать мне о том, что я уронила достоинство. Пара слезинок упала на запястье, я была такой жалкой, что меня саму от себя воротило. Приду домой, вымоюсь и испеку Ване яблочный пирог – подумала я и нервно улыбнулась. 2 - Я выйду за тебя, – коротко и отчётливо произнесла я, не глядя на Ваню. Он поперхнулся яблочным пирогом и поднялся с места. Затем такая счастливая улыбка появилась на его лице, что я почувствовала себя ещё гаже. Он подошёл ко мне и поднял меня на руки. Я по – прежнему не смотрела на него. - Я люблю тебя, – тихо и уверено произнёс он. - Я тоже… осеклась я и он меня поцеловал. Тогда я начала расстегивать его воротник. У него перехватило дыхание от счастья и я пережила всё заново, неопытно и трогательно, так, как это должно было быть. Мы лежали в кровати и я пыталась смириться с новой собой, я считала падавшие листочки и не всё ещё плакала. Ваня смотрел на меня сочувственно и наверное думал, что у меня всё это пройдёт и я буду прежней. Мне придётся снова стать прежней собой и жить чем – то помимо ноября. К щекам приливал румянец, мне казалось, что комната кружиться вокруг меня и протяжно завывает ветер за окном. Я зацепенела. Затем поднялась с кровати и открыла настежь окно. На улице шёл первый снег. Ненавистный ноябрь кончился. - Ваня гляди, снег, – пронзительно засмеялась я, и с сердца у меня словно камень свалился. Я заливалась счастливым смехом, я упала на пол и провела руками по щекам. - Ну- ну – снег, – игриво улыбнулся Ваня и лёг рядом со мной. Поглаживая мой локоть. 3 - Ты готова, – произнёс мужчина лет 23, еще слишком молодой, но одетый довольно хорошо и солидно, во фрак, шляпу и чёрное пальто поверх. - Да, я иду, – ответила миловидная девушка в чёрном вечернем платье по фигуре, с красивым колье на высокой шее и тщательно уложенными волосами. - А где же няня? - Сейчас придёт. Не видел мою сумочку? - Нет, Мила давай быстрее, спектакль скоро начнётся. - Да – да. Что там Митя делает, – спросила женщина, косясь в сторону карапуза с розовыми щеками, который играл на ковре. - Играет твоей туфлей, – засмеялся мужчина. - Сейчас же отбери у него эту гадость, – переменилась женщина в лице и задрожала, роняя помаду из рук. - Может из него ещё люди будут. Сейчас красивая обувь ручной роботы очень дорога. Из Мити может выйти недурной обувщик – пошутил мужчина. - Ну вот ещё, – нервно ответила женщина и отобрав у малыша туфлю швырнула ее со злости об стену. Ребёнок заплакал. Мать вздохнула, достала салфетку и обречённо вытерла слезы из его пронзительно синих глаз.