Причины не возвращаться

      Что нужно для счастья? Кто-то скажет, что просыпаться с любимым человеком, а другой, что засыпать в одиночестве. Третий скажет, что для счастья нужно немного, пирожное или любимый фильм, и вот он будет прав.       «Для счастья не нужны двое, я справлюсь с этим сама».       По крайней мере, так думала Блэр, сидя за столиком уличного кафе в Лондоне. Но ей было не до «Завтрака у Тиффани», и ни до макарун.       Она сидела в полном одиночестве, и тут не было особых причин. Моросил дождь, тихо шелестел ветер оставленной кем-то газетой. В недопитый кофе капали мелкие капли, смешиваясь с солеными. По столику ползли медленные ручейки, добираясь до лежащей руки и погружая пальцы в холодную влагу. Блэр не колыхнулась, даже порыв ветра, что поднял воротник её пальто, не заставил её пошевелиться.       Это было немое отчаяние, как название одной из картин в Парижской галерее. Она бы улыбнулась этому сравнению, но только глубже опустила голову, прикусывая губы и отстраняясь от целого мира. Блэр была согласна раствориться, унестись холодным потоком прочь, всё дальше и дальше. Или заледенеть, как айсберг. Ну почему сердце невозможно заставить не чувствовать? Почему ощущать можно, а отключить ничего нельзя?       Блэр провела левой рукой по лбу, сбрасывая крупные капли. Ноги заледенели, туфли насквозь промокли. Волосы лезли в лицо и тяжело спадали на спину. Девушка схватилась за столик, но онемевшие пальцы заныли и отказывались подчиняться. Похоже, ей суждено «скончаться» за этим столиком, в Лондоне, не в Нью-Йорке. Ну и что бы это изменило? Всё стало бы на круги своя, стало бы проще и лучше? Нет, уж лучше ей и в правду никогда больше не возвращаться, потому что надежды больше нет. И веры…       Блэр закрыла лицо руками и поняла, как она устала. Не от размокших туфель и мокрого пальто, не от мрачных Лондонских будней и запоздалой весны. Она устала ждать Чака. Слишком долго они играли в игру под названием «Кто кого переплюнет». Сначала они не признавали взаимности друг к другу, а потом искали её с другими, потому что вместе с чувствами свалилась куча проблем. Каждый раз была какая-то причина не оставаться вместе, и девушка только сейчас полностью осознала, что это сама судьба всё время подавала им знаки. Но они как самые настоящие влюбленные глупцы слепо, как мотыльки, всё летели к обжигающему огню. Но сейчас она чувствовала, что спалила свои крылышки. И даже этого было мало, она начала сгорать сама, но стоит признать, и Чак сгорал вместе с ней. Связанные глупым обещанием и больной любовью они блуждали в бесконечных потёмках, так и не сумев найти свет.       Очередное обещание быть вдвоём, повторяющийся провал и по кругу. И кто только пишет сценарий её жизни, неужели мир должен быть полон влюбленными дураками и оттеснить живую реалию ясного ума и самообладания?! Блэр нарочно мнила себя практичной женщиной, позже она признала, что осталась в группе дурачков и клялась, что перевоспитает, перестроит себя заново.       Заново выходили только встречи с Чаком: в лимузине, постели, укромном уголке, ресторане и снова в лимузине.       А она ведь послала его к чёрту, когда он сказал, что всё конечно. Он не смог добраться до отца, а значит, не выполнил часть их договора. Чак попросил оставить его, что с ним у неё ничего не выйдет. Он не сможет осчастливить её. У девушки тогда встал в горле ком, ей опять было тяжело дышать. Как? Снова? И всё так же больно, господи, как же ей было больно. Для своих лет в её жизни слишком много драм. Хватит! Она хотела уйти, но осталась, беззвучно глотая рыдания. Чак не обернулся, он был погружён в виски и собственные думы, а Блэр нарушила тишину громким криком «Катись к чёрту, Чак! Я устала!». И развернувшись на каблуках, выскочила прочь, даже не посмотрев в его сторону. Она запомнила только его сгорбившуюся спину и запах одеколона, что таился на воротнике и закоулках памяти. Этот чертовый запах вперемешку с запахом тела она будет помнить долго, возможно даже навсегда.       Она корила себя за то, что, даже сейчас представляя его руки на талии, буквально тает от этих чувств и презирала себя ещё сильней.       — Всё конечно, Блэр, всё кончено, — шептали её губы, а дождь всё поливал её плечи и не думал остановиться. Какое ему дело до чужих страданий, впрочем, ему незнакомых, ведь дождь всего-навсего вода. А Блэр маленькая девочка в этом пустом и жестоком мире. Потому что ничего, кроме этого люди видеть неспособны. Нам нравятся наши страдания, мы получаем от этого удовольствие сами того не сознавая.       Блэр обозвала себя больной, ей знакомо это слово очень хорошо. Она много лет не могла излечиться от проказы под названием «Л». Она хронически больная Чаком, надеется найти средство от душевного недомогания, но попадаются очередные подделки, а лекарства, похоже, нет.       Девушка вытерла краем салфетки след от туши и уставилась в карманное зеркальце, надеясь, что та Блэр, за стеклом, даст ей правильный ответ. Похоже, та была также больна, как и первая.       Зябко поёжившись, Блэр всё же встала на ослабшие ноги и пошла прочь. Нужно было взять такси, но она брела и брела, озирая мир потускневшим взглядом. И мир молчал вместе с ней в этот непогожий апрельский вечер. Фонари тоскливо зажглись призрачным светом, отчего мрак стал ещё ярче и зловеще. Последние прохожие покидали улицы, спеша в тепло родного дома. Блэр же направлялась в отель.       Очередной поворот, огоньки в зданиях, пролетающие машины и она на пороге номера, дрожащими пальцами вставляет ключ в скважину и раздаётся щелчок.       Блэр сбрасывает на дорогой ковёр своё отяжелевшее от дождя пальто, туда же летят платье, чулки.       Холодное тело радостно встречают горячие потоки воды и пара. Девушка не может согреться, её знобит. Холод идёт прямо изнутри, неужели она превращается в «Снежную королеву»? Блэр хочет улыбнуться, но вспомнив о Чаке, едва не начинает реветь. Блэр прикусывает пальцы, сдерживая крик, и ей это удаётся, но чувство отчаяния остаётся.       Девушка по плечи погружается в воду, но на туалетной тумбочке вибрирует промокший телефон. Блэр на ощупь тянется к нему, и он едва не выскальзывает из её рук.       Несколько сообщений от Серены, она спрашивает, куда Блэр пропала. Она волнуется, Блэр понимает это, и это её несколько успокаивает. Пропущенный от матери и Дороты, и ещё от папы. Девушка чувствует себя нужной и почти что умиротворенной, находит сообщение от Чака. Блэр не задумываясь, прочитала «Скучаю», и только потом увидела имя отправителя. Внутри снова всё сорвалось, обрушилось, загорелось, и поднялся целый пожар.       Скучаю, скучаю, скучаюююю….       Значит ли, под словом скучаю, слово, начинающееся на «Л»???       Или скучаю, потому что привык, потому что только она знает, как утолить его голод, как сделать его счастливым…       Но он-то не может, не может!       Нет, нееееееет, НЕТ!!!       Девушка перешагивает через ванну и кутается в халат, и на миг ей кажется, что она чувствует его прикосновения. А на телефон приходит ещё одно сообщение: «Я люблю тебя».       Наглая, наглая ложь! Нельзя говорить: «Я не могу сделать тебя счастливой, а потом признаваться в любви».       Блэр отбрасывает телефон в дальний угол, тот предательски пищит. Ещё и ещё, сообщение за сообщением. А потом в номере раздаётся глухой стук. Девушка подскакивает, но не спешит открывать. Она поднимает телефон, пролистывая сообщения одно за другим, но последнее говорит само за себя: «Открой мне, я здесь». А за дверью снова слышен приглушённый стук, и Блэр кусает губы пытаясь найти причины не открывать дверь. Не возвращаться в прошлое...