***
Она просыпается в лучшие мгновения наступающего утра: предрассветная блеклая голубизна неба тускло, пробиваясь сквозь плотные шторы, освещает спальню. Чистейшая недвижимая пустота пронизана устоявшейся тишиной. Его ладонь лежит на ее предплечье. Согревая сквозь сон. С трепетом. Она осторожно стягивает обручальное кольцо с безымянного пальца обездвиженной правой руки, осознавая его ненужность. Избавляясь от символа прошедшего брака. Прошлое отпускает необъяснимо тяжело, навязчиво убеждая ее, что она теряет что-то важное. В голове роится дребезжащий туман мыслей. Любовник. Развод. Сотни банальных оправданий, что давно заучены наизусть, хоть и никогда не спасают. Внезапное чувство вины перед всеми нагло использованными и преданными. И она, потерявшаяся в обломках собственного прошлого. Лежащая в объятиях чужого мужчины. Злящаяся на то, что он не дождался, пока она снизойдет до его скромной персоны. Боящаяся внезапной конкурентки. Кольцо выскальзывает из ладони и беззвучно ударяется о ворс ковра. Она закрывает глаза, тяжело выдыхая. Завтра это кольцо найдет горничная, и Элеонора будет счастлива, если та окажется не самой честной и оставит его себе.***
Однообразный аккомпанемент будильника, смятые простыни и шуршание его босых ступней по ковру — утро наступает во второй раз. Она слегка приподнимается и щурится. Солнечные лучи болезненно давят на сетчатку глаз. Зажмуривается. Едкое ярко-желтое марево. — Доброе утро, — прокатывается массивной звуковой волной. Он останавливается у двери, машинально одергивая смятый пиджак, и моментально бросает в ответ: — Доброе! Позавтракаешь со мной? — Я спущусь к тебе в ресторан через пятнадцать минут. Она слышит хлопок двери, и неподавляемая усталость в ту же секунду тяжелой волной опрокидывает ее на кровать. Опаздывать не вредно. Уголки губ растягиваются в кривой ухмылке — пусть он отдохнет от правильной, никогда не опаздывающей, убивающей отсутствием эмоций Софии Яновны. Она дает ему себя — линейную непропорциональную композицию из проявлений непосредственности и самолюбия. Окольцованную раскованностью и неограниченной свободой. Она дает ему все необходимое. Он дает ей ничтожно мало — дорогое полусладкое шампанское из бара и секс под банальную мелодраму по телевизору и звон опрокинутых бокалов. Он дает ей то, что мог дать каждый. От необдуманных слов и действий ее ограждает лишь то, что те, кто попадает под растяжимое понятие каждый, уже начинают заканчиваться. Но ей все еще необходимо полусладкое шампанское и банальная мелодрама. Ей все еще необходим он.***
Он спускается в ресторан и садится за ее любимый столик, попутно останавливая проходящего мимо официанта и заказывая ее любимый кофе. Он знает ее наизусть. Знает, что она в спешке неровно подведет левый глаз, опоздает ровно на двадцать минут и спустится непременно в синем платье с глубоким вырезом. Как и в любое другое утро. Задумчиво прокручивая чашечку с остывающим эспрессо по фарфоровому блюдцу, он устало оглядывается вокруг, выжидая томительные двадцать минут и отчаянно убеждая себя в том, что его совсем не раздражают постоянные опоздания и смятые пиджаки. Она всего лишь никогда не смотрит на часы и никогда не вешает его брошенный пиджак на спинку стула. Она всего лишь не его привычная аккуратная и пунктуальная София. — Миша, — ее ладонь плавно ложится на его плечо, — извини, задержалась немного. Приличные женщины вроде как должны немного опаздывать… — она загадочно улыбается и садится напротив него. «Немного» — мысленно усмехается он, делая глоток холодного горчащего кофе. «Приличные женщины, может, и должны» — его взгляд нехотя соскальзывает на глубокий манящий вырез того самого синего платья и останавливается на черном кружевном белье, которое она даже не пыталась скрыть. «Приличные — это не про тебя» — он тяжело вздыхает, залпом допивая кофе. — Миша, — жеманно протягивает она, исподлобья наблюдая за ним, — может, ты в глаза мне посмотришь? — Прости, — отводит взгляд, виновато поджимая губы. Он замечает ее, стоящую у барной стойки и поправляющую бейдж официанту. Его как никогда привлекают волосы, собранные в аккуратный пучок, невызывающий макияж и скромный наряд. Он так отвык от приличной женщины. И так скучает по ней. — Миша! — вспыхивает Элеонора. — Куда ты сегодня смотришь, а? Он не оправдывается, лишь послушно переводит взгляд на нее и переплетает в замок пальцы рук. Стягивая до белизны костяшек. Умертвляя ненужные воспоминания, буквально кричащие ему, что с ней не будет легче все забыть. — Миш, а почему вы с ней разошлись? — слишком прямо, с нажимом спрашивает она. Где-то в глубине души понимает, что София — далеко не «бывшая». — С кем? — непонимающе откликается он. С Элеонорой у него никогда не было откровенных разговоров. — Миша! — ее голос пышет недовольством. — Ты прекрасно понимаешь, о ком я. — С Софией? — сдается он. — Не сошлись характерами, — невозмутимо и неискренне. — Миша, — разочарованно выдыхает она. — Я правду хочу, — ее пронизывающий взгляд отравляет его недоверием. — Она меня обманула, — он умалчивает о том, что они разошлись из-за того, что он ей изменил. Они не расходились — его у нее увели. — Да? — она удивленно приподнимает бровь. — А я думала, она никогда не врет. Такая честная, правильная… — Давай не будем о ней? — он ловит момент, когда необходимо сменить тему. — Да ради Бога, — разводит руками Элеонора, вкладывая несколько купюр в принесенный счет. — Я в номер поднимусь. Он провожает ее едва заметным кивком и, вставая с дивана, докладывает в счет деньги из своего кошелька. Он ненавидит, когда она за него платит. На пути в каморку, где ему были рады всегда, он заходит в бар за бутылкой коньяка. Если он приносит коньяк — ему рады вдвойне.***
— Привет, дядь Борь, — он заходит в плохо освещенное помещение, неплотно прикрывая за собой дверь. — О, Джекович, — мужчина оборачивается, улыбаясь в усы и откладывая отвертку. — Заходи. Чего такой кислый? Он проходит вглубь и садится на шатающуюся табуретку, ставя на стол коньяк и подпирая голову рукой. Звон стекла и дребезжание горлышка бутылки об ободки рюмок. Пьют, не чокаясь. Как на поминках. — Вот теперь рассказывай, что случилось, — дядя Боря выжидающе смотрит на него, наполняя рюмки. — Да Элеоноре кто-то рассказал, что я до нее с Софией встречался. Она давай выпытывать, что случилось, почему расстались… Я уж не стал уточнять, что она меня бросила, потому что я с другой женщиной спал. — Все носишься со своими ба… женщинами, — Борис Леонидович едва заметно усмехается, — ну, раз выбрал ты Элеонору, рассказывай ей все как есть. — Да я и не выбирал… — отмахивается он. — Я вообще не понял, как это все произошло. — Ты месяц с ней спишь, не понял он… Если хотел с Софией помириться, чего не пошел, не поговорил? — Да я не знаю. С Элей все как-то закрутилось… — задумчиво бормочет он и залпом опустошает рюмку, закусывая кусочком шоколадного батончика. — Я ж не люблю ее, дядь Борь… Дверь чуть слышно скрипит, и они синхронно оборачиваются. Элеонора останавливается на пороге, потерянно вглядываясь в пустоту. — Борис Леонидович, у меня в номере кран течет. Нужен инженер, — медленно проговаривает она, давясь немым и распирающим изнутри разочарованием. Дядя Боря исчезает в дверях с чемоданчиком в руке прежде, чем от стен едва слышимым эхом отражается звук удара и тихий шепот: — А зам.управляющего, Михаил Джекович, там совсем не нужен. Она вновь принимает поражение, выходя на чужой станции.«Выход есть, но я не знаю, где мне выйти. Туман — лишь бы в нем не остался я»