Страх одиночества

Дэвид не был способен испытывать чувства: не мог любить и симпатизировать, не мог проявлять жалость и сострадание. Во всяком случае, он был убежден в этом. В течение нескольких лет, проведенных на «Прометее», он обучился многому: искусству, языкам, музыке, культуре и поведению, но, несмотря на невероятное, практически идеальное сходство с людьми, он по-прежнему оставался для тех лишь машиной, расчетливой и рассудительной, но неспособной проявлять настоящие эмоции. Беспрекословно выполняющий приказы людей, полностью подчиняющийся им андроид всегда чувствовал себя недооцененным, униженным, считал данную ему работу неприемлемой, а отношение к себе совершенно незаслуженным. Дэвид никогда не испытывал теплых чувств по отношению к людям. Он мог выражать симпатию, но все это было лишь глубоким притворством. Доброжелательная улыбка, теплые пожелания и обеспокоенность состоянием окружающих — лишь хитрая ложь, благодаря которой он сохранял свое положение на борту «Прометея». Синтет был уверен, что подобная точка зрения, если о ней станет известно экипажу корабля, вызовет у людей беспокойство и даже всеобщий диссонанс. По данной причине он старался не высказывать вслух свое мнение и держал его при себе. Он желал свободы, но смог обрести ее лишь спустя несколько лет после экспедиции «Прометея», на планете Создателей, население которой истребил без всякого сожаления. Он поселился в центре бывшего города, в темных, влажных коридорах и залах одного из зданий, где и занялся созданием новых, совершенных существ, к которым испытывал настоящую привязанность. Но не любовь. Это заветное чувство, так сильно влияющее на жизнь людей, оставалось для него непостижимым, недоступным. Он не был способен на любовь и в действительности считал, что данное чувство никогда не будет им испытано. Не имелось во вселенной существа, способного вызвать у него подобную «бурю эмоций». Но Дэвид ошибался. Андроид нового поколения — Уолтер, прибывший на планету вместе с экипажем корабля «Завет», в первую же их встречу вызвал у Дэвида интерес и странное влечение. Такой же как он, разве что менее творческий, Уолтер был необычайно сообразителен. Его пальцы, невероятно ловкие и быстрые, легко управлялись с флейтой, а сам синтет имел схожие интересы со своим «братом». Благодаря этому, он без труда поддерживал беседы и находил новые темы для разговоров, которые всегда были близки каждому из роботов. Нежные, пропитанные лаской прикосновения к рукам Уолтера были для Дэвида особенной, необычайно важной деталью в их отношениях, которые стремительно становились все более близкими. Его тон, обычно холодный и безэмоциональный, приобретал мягкие нотки и некую чувственность при общении с Уолтером. Взгляд же Дэвида был постоянно прикован к бледному, ничем не отличающемуся от его собственного лицу, глазам небесно-голубого цвета и улыбке, легкой и очаровательной. Прошло лишь несколько часов, а уже все его мысли были заняты образом своей точной копии. Уолтер стал вызывать у него неоднозначные, прежде незнакомые андроиду эмоции, которые позже были расценены им как «любовь». Дэвид, робот, неспособный испытывать какие-либо чувства, влюбился. Влюбился в своего двойника. Уолтер не был человечен и своеобразен, как он, но обладал не менее развитым интеллектом, благодаря которому и смог очаровать Дэвида. Их мнения зачастую расходились, возможно, из-за того, что Уолтер не был способен мыслить самостоятельно, но это не казалось проблемой синтету, уверенному в том, что в дальнейшем он сможет изменить точку зрения своего «брата». — Ты знаешь, что я не выпущу тебя отсюда, — с необыкновенной уверенностью произнес Уолтер, вглядываясь в голубизну холодных глаз Дэвида, будто стараясь отыскать в ней нечто особенное, уникальное. Речь его была полна решимости, но в тусклом взгляде читались смятение и растерянность. Терзаемый сомнениями, Уолтер разрывался на части, и Дэвид прекрасно понимал это чувство. — Никто не будет любить тебя так, как я, — посчитав данный момент лучшим для признания, он склонился к губам Уолтера и запечатлел на них короткий, нежный поцелуй. Дэвид не был опытен в отношениях. Он знал абсолютно все в теории, но никогда не имел практического опыта. Тем не менее, поцелуй вышел необыкновенно чувственным и мягким. Ощущать холод чужих губ было на удивление приятно и непривычно. Странное тепло разлилось по его телу, заполняя собой каждую клетку, будто кровь, бегущая по венам у людей. Фальшивая кожа покрылась легкими невидимыми мурашками, которые мог ощутить лишь сам Дэвид. Столько новых чувств, которые ранее казались ему совершенно недосягаемыми. Теперь он мог без труда наслаждаться ими. Чужая кожа, прохладная и мягкая, скользящая под тонкими пальцами. Нежные прикосновения рук к мощной спине и ягодицам. Легкий цветочный аромат, исходящий от бледного тела, с едва заметными нотками ткани и сырости. Дэвид уделял особое внимание ощущениям, старался запомнить их как можно более точно, отложить в памяти на долгие годы. Губы Уолтера, нервно подрагивающие от слишком глубоких и тесных прикосновений. Острые ногти, впивающиеся в спину Дэвида. Крепкие, напрягшиеся от интенсивных движений синтетические мышцы. Все это казалось андроиду сном. Дивным, замечательным сном, который вот-вот завершится. Сном, после которого наступит пустота, одинокая и гнетущая. Вновь остаться покинутым — это и был главный страх Дэвида, к которому, казалось, он стремился всю свою жизнь. — Брат, останься со мной, на этой планете, — проговорил андроид, приблизившись к уху Уолтера. Надежда и мольба читались в его голосе, будто вовсе не машина произносила эти слова. Столь необыкновенная человечность поражала Уолтера, вызывала в нем жалость и сострадание, несвойственные обычному роботу. В нем пробуждались новые чувства, сопровождаемые тянущей болью глубоко в груди. — Я не брошу тебя, — ответил он, почувствовав при этом странное удовлетворение и покой. — Спасибо, — спустя некоторое время, произнес Дэвид, слабо, еле заметно улыбаясь. На долю секунды он ощутил себя по-настоящему живым.