Безымянные герои. История третья: "Бессонница"

      Последнее время Эрен почти не спал.       Воспоминания предыдущих, а иногда и будущих, воплощений и наяву-то покоя ему не давали, чего уж про сны говорить. Порой он настолько терялся в странных видениях, что забывал в чьих теле и мыслях находится в данным момент.       Но приходилось терпеть неудобства ради разведки, ради других. Пришедшие знания были невероятно ценны в борьбе с врагом, поэтому Эрен не жаловался. И он стоически принял тяжёлую правду о своей семье, об отце и себе самом.       Новость об отведённом всем шифтерам времени почему-то не вызывала в нём явного страха смерти и отравляющей душу жалости к самому себе. Скорее был страх, что он не успеет за отведённое время выполнить миссию. Но, к сожалению или к счастью, это зависело не от него одного, он был по-прежнему в полном распоряжении командора разведки. Теперь уже нового. И Эрен доверился Зоэ, хотя отношения их после трагедии в Шинганшине по-прежнему были натянутыми. Упрямая женщина умудрялась и тут проявлять слишком много эмоций. Это гложило. И Эрен старался не попадаться ей лишний раз на глаза.       С ребятами тоже стал видеться реже, но по другой причине: его отвращал их страх. Эрен не понимал их сомнений и недоверия. Даже Микаса сменила к нему своё отношение, будто похоронила заживо. Смотреть ей в пустые глаза было невыносимо, и парень срывался, грубил, но после всегда возвращался, чтобы просить прощения и обещать, что он сделает всё от него зависящее. И всё же, несмотря на уверенность в собственных силах, рядом с товарищами он себя чувствовал смертником, которому отведено не долгих семь лет, а каких-то жалких два месяца. И это давило почти так же сильно, как смерть командора Смита. Единственными, с кем по-прежнему было уютно, остались Армин — лучший друг, разделивший с ним участь и как никогда нуждавшийся в крепком плече, и капрал, к которому, впрочем, у юноши всегда было особое отношение.       Эрен любил Аккермана, хоть и чувствам своим названия не давал. Первое время, совсем недолгое, их было сложно заметить за страхом и болью, за ненавистью к врагам, за страстным желанием отомстить. Но чем больше они проводили времени вместе, чем больше участия и своеобразной колючей заботы получал мальчишка от этого человека, тем крепче внутри становился нежный росток и выталкивал прочь из души всё ненужное. Рядом с капралом ужасные воспоминания забывались, а ярость, что прежде била ключом, пересыхала, не оставляя и мокрого места. Слова его усмиряли и вдохновляли на подвиги, действия восхищали, а взгляд заставлял сердце биться так часто, что становилось нечем дышать.       А после произошедшего в Шинганшине у Эрена будто второе сердце в груди забилось. И ими обоими он любил. Это было так странно. Бесконечная память словно вмещала в себя чувства к этому человеку не только его, но чьи-то ещё. Так больно, но так приятно. И каждый раз щекотало в груди, стоило только увидеть издалека. И мыслей потом было не разобрать в голове. Они перемешивались и кружились, как листья, опавшие ранней осенью, солнечной, яркой, сухой, с высоким, прозрачным, кристально чистым небом. Почти как глаза у капрала. Эрену иногда казалось, что у Ривая совсем голубые глаза…       В эту ночь не спалось, так же как в несколько предыдущих. Просто совсем не смыкались веки. А мысли роились над головой, как мелкие мошки вокруг светильника. В попытках отвлечься парень смотрел в потонувший во тьме потолок, вслушивался в пение ветра за окнами, скрип тонких веток по стёклам. Но это не помогало. Если бы в комнате с ним был Армин, они бы поговорили. С другой стороны, его другу тоже немало досталось, и несправедливо было лишать его сна за компанию.       Он перевернулся на бок.       Он почему-то вспомнил об Энни.       Интересно, кристалл, который она создала, хоть как-то способен замедлить процесс разрушения в теле шифтера? Если да, вот было бы здорово выполнить миссию и закристаллизовать себя до тех пор, пока не найдут способа избавиться от способности перекидываться, при этом не расставаясь с жизнью. Правда, к тому моменту наверняка умерли бы все, кого он знал и любил. С другой стороны, он бы запросто смог создать крепкую оболочку и для двоих. Если бы только капрал согласился. Но он, конечно, не сделает этого. Он ведь не знает, как Эрен к нему относится. Да, глупости! Разумеется он не знает! Откуда ему вообще это знать? Эрен ведь никому не рассказывал. Даже Армину. К тому же, у самого сильного воина есть поважнее заботы. А даже если и нет. Всё равно.       Эрен уткнулся в подушку носом, представив, как Аккерман его обнял бы. В юношеских наивных мечтах объятия были почти всегда целомудренны, но нет-нет да проскакивало что-то пылкое, непредсказуемое, смущающее до вспотевших ладоней.       Делиться с ночной темнотой постыдными мыслями казалось неправильным и недостойным солдата, но щёки пылали от воображаемых прикосновений. Или, быть может, чьих-то воспоминаний?.. Эрен совсем запутался.       Ему всё равно было, чьей волей к победе и яростью он живёт, но любовь… Он хотел, чтобы эта любовь принадлежала ему одному. Неправильная, несвоевременная, ненужная. Пусть она будет только его. Пусть только он от неё изведётся, а чувство это умрёт вместе с ним, никому больше не причинив вреда. Он горел этим чувством. Он жил им ночами.       И пусть ясным днём самым волнительным опытом их с капралом общения были совместные редкие чаепития, происходившие преимущественно в тишине, Эрен и этим был сыт по горло. Да он, наверное, умер бы от восторга, сбудься его мечта, обними его крепкие руки.       Эрен боготворил капрала не потому, что тот был отличным воином, не раз его спасшим мечами и словом, не от того, что капрал был для него самым добрым, хотя доброты своей почти никогда не показывал. А просто так получилось. Разве нужна причина, для того, чтобы просто любить?       Любить… Эрен любил свою мать, своего отца (даже за то, что тот сделал с ним, зла не держал), он любил и Армина, и Микасу, и остальных ребят. Да в принципе он так или иначе любил всех окружавших его людей. Кроме, разве что, Жана. Жана он всё же терпеть не мог. Но чувства, которые Эрен испытывал к Аккерману имели совсем иную природу. Рядом с мужчиной тяжелее подбирались слова, и дышать становилось труднее, и собственные руки казались чем-то лишним, ведь ими нельзя было тронуть, обнять.       Он тяжело вздохнул.       С подобными рассуждениями уснуть не представлялось возможным.       Вспомнив, что где-то на кухне стояла ромашка, Эрен решил спуститься и заварить целебную травку, надеясь, что это поможет смирить страсти в теле.       Скинув с себя одеяло, наскоро застелив кровать и переодевшись на ощупь, он осторожно вышел из комнаты.       Первые шаги разнеслись в ночной тишине гулким эхом, заставляя ступать его тише, почти неслышно, красться, как вора, чтобы не перебудить всех вокруг. Он прошёл по длинному коридору, спустился по лестнице и так же, едва уловимо для слуха касаясь подошвами камня, добрался до нужной двери. Он был уверен, что каждый в огромном замке давно видит пятый сон, потому обомлел, дёрнув за ручку в форме кольца и обнаружив напротив сидящего за столом капрала.       — Я уж думал, ветер так разыгрался, что двери сам открывает, — он поставил чашку на стол и едва заметно улыбнулся.       — Д-доброй ночи, капрал, — Эрен застыл на пороге, не зная, что делать дальше.       Взгляд у Леви Аккермана был несравним ни с чьим больше, он будто ощупывал с головы до ног, пытаясь найти слабое место, верное для критического удара. Эрен под этим взглядом чувствовал себя мелким и незначительным, и хотелось исчезнуть с дороги, как можно быстрее забившись в любую щель. Столько робости и волнения он не испытывал ни перед кем больше, даже если чины были выше. Юноша подозревал, что подобная манера смотреть на людей — наследие прошлой жизни, когда Аккерман жил в подземном городе, но он никогда не решился бы расспросить о чём-то подобном даже под мухой.       И теперь знакомые волнение и трепет опять охватили его, стянули невидимыми ремнями грудь, но на этот раз всё было несколько по-другому. Эрен не мог утверждать, но ему показалось, что взгляд капрала в последнее время капельку изменился, оттаял. И это было вдвойне волнительно, это вселяло надежду хотя бы на кроху взаимности.       — Доброй, Йегер. Чего не спишь?       — Да вот, — он наконец сделал усилие над собой, шагнул в помещение и притворил дверь. — Ветер сильный… как вы и сказали. Спать не даёт.       Капрал промолчал.       Взяв с крючка над столом прихватку, Эрен присел у маленькой печки, откинул заслонку. Внутри дотлевали дрова, и этого было, увы, недостаточно, чтобы вскипятить воду. Подложив пару тонких поленьев, он оторвал коры от третьего, чтобы затопить по новой. Пришлось повозиться немного. Огонь принимавшийся медленно, нехотя, всё-таки разыгрался и заплясал бело-жёлтыми языками пламени. Но Эрен остался сидеть на некоторое время возле открытой заслонки, залюбовавшись.       Леви с затаённой нежностью следил за каждым движением, готовый прийти на помощь советом, ежели что-то пойдёт не так, но Йегер и сам отлично справлялся.       На лице то и дело мелькали яркие блики, делая кожу оранжево-розовой. Нестерпимо хотелось пройтись рукой по горячей румяной щеке, пальцами обвести контур губ и бровей, притянуть к себе, поцеловать…       Такой отчаянный, такой глупый…       Леви мальчишку жалел, да и как иначе, если любил его всей душой. Но соплей старался не разводить, чтобы не дать подозрительной Ханджи лишнего повода для сомнений в своей способности справиться с Йегером, если того потребует ситуация. Хотя даже в страшном сне он не мог бы представить себе такого исхода, но думать об этом себе запрещал.       Раньше, когда они ещё не были в курсе чудовищной правды, порой пробегала мысль о том, что когда всё закончится, он просто потянет Эрена за руку, и они уйдут вдвоём. Далеко. Навсегда. Но теперь эта крохотная фантазия вызывала лишь светлую грусть и тоску по тем временам, когда ещё можно было о чём-то мечтать.       Теперь всё было иначе. Намного серьёзнее. И слабость, проявленная однажды, могла обернуться разведке не парой сотен, а миллионами страшных смертей, оставшимися ярмом на беспокойной совести Аккермана.       Молчание же грозило потерей самого важного, что у него осталось — драгоценного времени. Капрал понимал, что однажды мальчишка уйдёт в лучший мир, так или иначе, и никогда не узнает, насколько был дорог.       Леви и раньше мог потерять его или погибнуть сам, но тогда их жизни зависели только от силы и ловкости. Теперь же срок Йегера был предопределён. И даже если он выполнит всё идеально — ему не дожить до старости.       Чёрт. Ему ведь и до тридцатника не дожить. И капрал никогда не узнает каким красавцем, каким сильным, достойным воином мог стать его мальчишка.       С другой стороны, всё на свете однажды заканчивалось. Уходили и люди. И только небо над замком хранило свой бесконечный простор и бесподобный насыщенный синий цвет.       Эрена то и дело охватывал жар, но больше не от огня. Он чувствовал, что капрал наблюдает за ним, но ужасно смущался смотреть в ответ. С одной стороны боялся не разглядеть, ослепший на время, тот согревающий взгляд, что смутил на пороге. С другой — совершенно не знал, что ему делать дальше, если тепла не заметит вовсе, если оно ему просто почудилось.       Закрыв заслонку, он осторожно налил в чайник воду из бочки с помощью ковшика и водрузил на пышущую жаром конфорку, а, отложив прихватку, отправился шарить по шкафчикам в поисках целебной травы. Но ромашка ему почему-то не попадалась.       — Не это ли ищешь? — услышал он за спиной и поспешил обернуться. На столе, прямо перед сидящим капралом стояла нужная банка. Надо же было так размечтаться, чтобы вокруг ничего не видеть.       — Спасибо, — немного смущённый из-за собственной рассеянности Эрен подошёл и забрал её со стола.       — Есть средство гораздо более эффективное. Крепкий удар в челюсть. Отрубишься до рассвета, к тому времени регенерируешь, — произнёс капрал, когда их взгляды пересеклись на мгновение.       — А-ха-ха, — засмеялся Эрен немного нервно, отводя глаза, — спасибо, я как-нибудь в другой раз.       Нет, он совсем не боялся капрала. Другие могли, но только не он. Просто чувствовал, что этот человек не причинит ему вреда ни при каких обстоятельствах. А то, что обязан его убить, если Эрен в обличии титана перестанет им подчиняться, так это приказ. А приказы начальства не обсуждаются.       — А вы от чего не спите, капрал? — спросил он и покосился украдкой на молчаливого Аккермана, вдруг тот уже подзатыльник идёт отвешивать. Но мужчина так и не двинулся с места, задумчиво глядя в пространство перед собой, и Эрен решил занять свои руки приготовлением настоя.       — Я всегда мало сплю. В последнее время особенно.       Руки мальчишки дрогнули, и ромашка неровной горкой заполнила добрую половину чашки. Конечно, капрал жалел командора Смита, и Ханджи жалел, и Армина, что оказался таким же ходячим покойником, и остальных. А, может быть, и его, Эрена. Только от этого легче не становилось. Вовсе не жалости Эрен хотел от него. Он хотел, чтобы прямо сейчас его обняли крепкие руки.       И вздрогнул, когда чужие ладони коснулись боков сквозь тонкую кофту.       — Тш-ш-ш, — послышалось за спиной.       Эрен слегка покосился на стол, но никого за ним не заметив, напрягся ещё сильнее. Всё тело сковало, словно цепями, язык присох к нёбу, а сердце заколотилось так сильно, что кровь зашумела в ушах.       Капрал прижался к его спине. Голова легла чуть выше лопатки.       — И чего ты дрожишь, как заяц? Я же не серый волк, — пробормотал он немного ворчливо, сминая в пальцах одежду мальчишки на животе и груди и прижимаясь сильнее плечами к его плечам.       Странно-холодные капли сбежали по ярко-красным щекам, ударились о ладони и пробудили от забытья. И Эрен вдруг понял: происходящее с ним — вовсе не сон. И не воспоминания чьей-то чужой, незнакомой жизни. Всё это происходит именно с ним и прямо сейчас. И означать может только одно.       Дрожащей рукой он наскоро вытер дорожки от слёз, крепко сжал руку капрала, лежащую на груди, медленно поднял к лицу и робко приник губами к ладони.       Он хотел поведать невысказанное, ответить на молчаливый вопрос, утолить любопытство, свою безумную жажду хоть этим глотком мимолётной нежности. Губы легко коснулись запястья, основания большого пальца, ладони с тыльной её стороны, прошлись по пальцам, кроткими поцелуями отмечая суставы, фаланги, пока не достигли ногтей.       — Капрал, — прохрипел он, и сам испугался голоса, будто ему не принадлежащего. И нервы вдруг сдали, и слёзы посыпались, как горох. Вздрогнув плечами, он наклонился вперёд, сутулясь, вжимая чужую, но до смерти дорогую ладонь в сочленение рёбер. Если бы Аккерман продавил их в этот момент и забрался внутрь, Эрен не стал бы сопротивляться и отдал бы сердце своё: трепыхающееся, болящее.       — К чему эта сырость, отродье? — голос капрала звучал без раздражения, но слегка огорчённо, встревоженно.       — Я думал, что вы… вы… — Эрен замялся, страшась произносить вслух слова, которых боялся больше всего на свете.       Тогда Аккерман поднял руку с его живота и, положив на затылок тяжеловатым прикосновением, почти подзатыльником, ласково потрепал по густым волосам.       Эрен коротко всхлипнул и замолчал, замерев.       — Глупый, глупый мальчишка. Если бы ты хоть немного думал, понял бы всё ещё раньше, — и Аккерман усмехнулся, снова его обнимая.       Пар выбивался из носика чайника плотной струёй, а Эрен стоял, не смея пошевелиться, крепко сжимая чужие надёжные руки и желая лишь одного, чтобы объятья их никогда-никогда не закончились. Но если всё это правда, действительно правда, разве небо на них не должно упасть и раздавить своей тяжестью? Разве под ним есть место таким… неправильным чувствам?       Будто услышав его, Аккерман тяжело, утомлённо вздохнул.       — Кажется здесь уже не поможет ромашка, — вслух констатировал он. — Пойдём-ка со мной.       Капрал развернул его за руку, немного помедлив, спустился пальцами до ладони и пропустил их сквозь пальцы Эрена. Почти не сводя с него глаз, Аккерман поднял со стола прихватку, снял чайник с конфорки, убрал на подставку и отодвинул задвижку сильнее, чтобы огонь в печи скорей прогорел.       — Пойдём, — потянул он за руку, и Эрен ему подчинился немедля.       Они осторожно вышли из кухни и так же тихо, крадучись, медленно двинулись неизвестно куда.       Мальчишке было плевать. Он знал, что капрал не допустит неловкости или каких-то неправильных действий, он был уверен в нём более, чем в себе. А ещё поймал себя на крамольной мысли, что если бы Аккерман пошёл против всей разведки прямо сейчас, Эрен отправился бы вслед за ним совершенно так же, не думая ни о чём. Настолько сильно его завораживала таинственность и неспешность, сопровождавшая маленькое путешествие по коридорам спящего замка. И он был готов ко всему, хоть и дрожать не переставал ни на секунду.       Но когда Аккерман распахнул перед ним дверь в большую библиотеку, Эрен, слегка опешив, остался стоять на пороге, пока капрал не развёл огонь в огромном камине с решёткой.       В библиотеке пол из паркета с искусным рисунком был устлан коврами, мебель стояла массивная, такая же, как в кабинете у командора. Широкий и длинный стол украшали фигурные канделябры из трёх и пяти рожков, один из которых капрал захватил, желая сделать пространство немного светлее. Глубокие кресла (Эрен в таких никогда не сидел) располагались по одну сторону от камина, диванчик — напротив них. Но самым главным здесь было конечно же невероятное количество книг, плотно забивших широкие полки с торчащими указателями разных букв алфавита.       Закончив с камином, Леви подошёл к одному из шкафов; подумав немного, вынул широкий увесистый том и сел вместе с ним прямо на пол, недалеко от уютного очага, начисто игнорируя кресла. Канделябр поставил рядом и скинул с дивана пару подушек, подкладывая под спину.       — Иди сюда, — он похлопал по ворсистому ковру рядом с собой, но Эрен стоял, как вкопанный, следя за каждым его движением. — Иди, не бойся.       — Я не боюсь, — хмуро ответил парень, слегка покраснев, приблизился и опустился рядом, обняв свои ноги, скрещенные в лодыжках, длинными жилистыми руками.       Смерив его придирчивым взглядом, капрал недовольно цыкнул и резким движением руки расправил мальчишку, прижав его спину к подушке.       — Расслабься, Йегер, чего ты такой зажатый? Здесь нет никого кроме нас, можешь хоть шмотки снять и ходить голяком! Хотя голяком, наверное, всё-таки холодно, — поправился он, заметив как рядовой смутился, пряча глаза. — И, конечно, ты можешь усесться в любое другое место, если тебе неудобно.       — Нет, сэр, капрал, мне удобно! — спешно чеканя слова, ответил ему рядовой. Он был готов претерпеть что угодно, лишь бы остаться поближе.       — Ну хорошо, — согласно ему улыбнулся Леви, смущая ещё сильнее. — Тогда сними сапоги.       — Зачем? — Эрен сглотнул, вызывая усмешку у старшего по званию.       — Ну что за болван. Снимай, тебе говорят.       — Я не болван! — возмутился мальчишка.       — Так и веди себя как «не болван», — уже мягче, с тёплой улыбкой, ответил Леви и решил показать пример для салаги.       Отложив в сторону книгу, он подтянул к груди ноги, стащил один сапог, за ним другой, а портянки смотал и убрал в голенище. Оставшись без обуви, он облегченно вздохнул и потёрся пятками о ковёр, не обращая никакого внимания на красную от смущения физиономию пацана.       — Ну что, так и будешь смотреть? — спросил Аккерман, даже и не взглянув в его сторону. — Или сделаешь то же самое?       Эрен, слегка развернувшись всем корпусом, снял сапоги, размотал уставшие ступни и отставил своё хозяйство на расстоянии вытянутой ноги. Должно быть, стеснялся какого-то запаха, хоть и пах он не хуже других солдат, а уж по сравнению с кровью титанов и вовсе фиалками. Но Леви не стал акцентировать на этом внимание, чтобы не смущать его ещё больше. Вместо этого он поправил подушки под спинами и водрузил себе на колени тяжёлую книгу, судя по состоянию переплёта, довольно старую.       — Как думаете, капрал, сколько лет этой книге? — поинтересовался Эрен, ужасно хотелось забрать фолиант, погладить пальцами кожаную обложку, как это делал Леви, смахнуть с неё пыль, понюхать, пересмотреть все картинки, перечитать все слова.       — Кто знает. Может, твоя ровесница, может — моя, а может быть этого замка. Я бы не удивился, — и Леви поймал себя на мысли о том, что какая-то книга, возможно, да наверняка, переживёт его мальчика, и будет стоять в этих полках пока не истлеет, а от него не останется даже пыли, что оседает на корешках. Грустная то была мысль. Тяжёлая. Думать об этом совсем не хотелось. Особенно в этот момент.       — Итак, — начал он и раскрыл наугад где-то на середине. Невидимая, невесомая пыль взметнулась с пожелтевших страниц, и Леви крупно вздрогнул от неожиданности, когда мальчишка звонко чихнул почти ему на ухо.       — Извините, — пробубнил Эрен, утираясь тыльной стороной ладони.       Леви хотел пожелать здоровья, да только от слов его не поправиться. Если бы он имел хоть один шанс из ста найти золотые слова, спасающие от подобных напастей, его крохотная фантазия могла бы стать реальностью, и не одна, их было бы много, много фантазий… И оба они смогли бы прожить чуть дольше, вдвоём, под небом бесподобного насыщенного синего цвета. Но он, к сожалению, не всесилен. Немного ослабив застёжку ворота, Леви преступил.       — «Сказка о пастухе, голодном волке и хитром барашке», — прочитал с выражением заголовок.       — Сказка? — почти перебил его Эрен.       — Ты что-то имеешь против?       — Мне сказки мама на ночь читала, когда я долго не засыпал, — вспомнил он с нежностью, а произнёс с неохотой. — Но это было давно, и я тогда был совсем маленький.       «Ты и сейчас не шибко большой», — чуть не сказал Леви, но вовремя улыбнулся.       — Эту тебе мама тоже читала?       — Кажется, нет.       — Ну вот и помалкивай, — назидательно произнёс он, поставив точку в коротком споре, и взялся за чтение. — «Жил да был пастушок…».       Спустя время Эрен начал позёвывать, глубже и медленнее дышать. Леви за чтением тоже отвлёкся от мыслей, бередящих измученное его сердце. И не особенно важно было всё то, что находилось вокруг них: весь мир с его людьми и титанами, жестокими, беспощадными правителями. Их мир уменьшился до библиотеки, даже сильнее — до пятачка на ковре, где сидели они вдвоём. И не нужно было больше ничего ни Леви, ни Эрену. Капрал читал так красиво, размеренно и с выражением, что Эрен себе мог представить любую мелочь, даже шум ветра в листве того дерева, под которым уснула принцесса.       «Какая принцесса? Ведь был пастушок… А, не важно, — подумал он. — Таким голосом хоть смертельный приговор оглашать. Слушать и слушать бы этот голос. Какой же он замечательный! Равно как весь его обладатель…».       — Спишь? — прошептал Леви, закончив чтение третьей истории.       — А? — встрепенулся Эрен. — Нет-нет, — он зевнул, потирая глаз кулаком. — Просто глаза закрыл.       Леви про себя чертыхнулся. От долгого чтения вслух у него заплетался язык, глаза начинало покалывать и голова гудела от утомления. Но, кажется, это был ещё далеко не конец. С другой стороны они не в постели — подумав о ней, Леви себя тут же одёрнул — и, видимо, не желая прилечь, Эрен был вынужден свесить патлатую голову. А спать в такой позе не очень-то и удобно.       — Йегер, — позвал он чуть слышно.       — Да, капрал?       — Ложись на диван, не дури.       — Нет, мне нормально, я слушаю, — сонно ответил ему рядовой, умиляя своей разморённой физиономией.       И тогда Аккерман решился на крайнюю для себя меру.       — Ложись на плечо.       — А можно? — парень заволновался, и сон бы ушёл, да усталость брала своё.       — Раз предлагаю, значит можно, — Леви отвернулся, чтобы не видеть его соблазнительного румянца.       Съехав спиной по гладкой подушке, Йегер улёгся Леви головой на плечо.       — Спасибо, капрал, — прошептал он, пощекотав дыханием шею и подбородок.       Занять себя чем-то, хотя бы чтением очередной истории, стало необходимо. И не важно скольких усилий ему это будет стоить, он, кажется, всё же нашёл способ заставить мальчишку хотя бы немного вздремнуть.       Чтобы услышать его размеренное сопение, понадобилось прочитать всего каких-то три с половиной страницы. Но после такого нелёгкого марафона Леви был готов дать обет молчания навсегда. Казалось, язык он истёр просто в дырки. И всё же мучения стоили результата.       Спихнув с себя книгу на пол, он осторожно приподнял над полом зад и попытался устроиться по-другому, чтобы к утру не затечь целиком. Хотя рассвет-то почти наступил.       Лёгкий сиреневый сумрак развеивался, небо светлело и становилось почти невесомым, едва-едва голубым. Но это Леви не тревожило. Он был уверен, что небо на самом деле всегда одного и того же оттенка — бесподобного насыщенно-синего.       Он повернулся и посмотрел на лицо мальчишки, лицо мирно спящего человека. Захотелось коснуться его, губами ли, пальцами — не столь важно, главное ощутить, запомнить, впитать кожей и сохранить навсегда. Он бы дотронулся, но потревожить боялся. Слишком нелегко дался Леви этот сон, чтобы его прогонять. К тому же он был уверен, что сохранил для них жалкий остаток времени. Жалкий, но до того желанный. Одновременно горький и сладкий на вкус.       А потому, осторожно подняв руку, обнял Леви за плечи своё чудовище и попытался уснуть вместе с ним.