Можно

      С Юрой нельзя спорить. С Юрой вообще не хочется спорить. Нет, из Отабека не вьют верёвки, просто широкая Юрина улыбка лучше нахмуренных бровей. Да, с Юрой не хочется спорить, потому что это вообще и не нужно. С ним ведь можно… договориться?       На самом деле это ведь Отабек незаметно вьёт из Юры верёвки. Все это видят, все это знают, все об этом молчат — просто, как пару дней назад Отабеку с тихим смехом сказал Виктор, Юре идёт улыбаться.       — Приручил ты дикого кота — и без единой царапины. А он тебе уже доверчиво ладони лижет, — в голосе Виктора — миллиарды хитрющих намёков, и Отабек, как всегда, настороженно хмурится. Не может пока он понять этого человека, совсем не может. Виктор с улыбкой хмыкает на его молчаливые вопросы:       — Дикие коты на самом деле самые преданные. Да ты, наверное, и сам уже понял.       Отабек понял. Отабек бы и сам много чего рассказал о своём диком коте. Или же нет. Юра — только его кот, только ему урчит на ухо и греет колени. Это чудесное, ценное, особенное… Только для них двоих, остальные перебьются.       Да, чтобы приручить дикого кота, надо быть ой каким собственником. Юра вроде как не против. А если уж и вредничает… Отабеку это нравится на самом деле. Но бессонная ночь перед выступлением — это уже перебор.       Юра сонно жмурится в монитор его ноутбука, привалившись головой к его левому плечу. По-кошачьи иногда трётся носом о футболку — вдохновляет. Музыка для его выступления ещё не готова, ещё чуть-чуть осталось, но Отабек уже готов светиться от гордости. Юрины «вдохновления» точно прошли не зря, трек выйдет сумасшедшим и зажигательным, и Отабеку уже не терпится увидеть, как Юра взбудоражит зал именно под его музыку.       — Тебе надо уже спать идти, — вздыхает Отабек. — Вон, уже глаза слипаются. Собственный голос звучит неохотно, отпускать Юру от себя даже в соседний номер не хочется, без него холодно и неуютно. Но Отабек ещё не настолько его приручил, чтобы просить остаться.       — Неа, — широко зевает Юра и трёт ладонью глаза. — Я до самого конца досижу. Вот честно.       Конечно, он зевает ещё раз и совсем уже наваливается на плечо Отабека. Но спохватывается и плетётся к кровати, нагло разваливаясь поперёк одеяла.       — Или долежу, — ворчит он. — Покусаю, если не разбудишь, как закончишь.       — Значит, всё-таки хочешь спать?       — Ни капли, — упрямо мотает головой Юра — и сладко сопит уже через минуту. Отабек справляется быстро, меньше часа хватает, чтобы довести трек до конца и до идеального звучания. Музыка цепляется за все кончики нервов, гудит во всём теле, и Отабек даже не хочет представлять, как же его сведёт с ума завтрашнее выступление. От предвкушения сохнут губы, и Отабек бегло облизывает их, прежде чем снять наушники и развернуться к кровати.       Он облизывает их снова. Он заставляет себя хотя бы моргнуть, потому что уговорить себя оторвать взгляд от поджарого незагорелого Юриного живота — чёртова задравшаяся футболка! — просто невозможно.       Слова Виктора вспыхивают в голове. Если бы Юра и правда доверчиво вылизывал ему ладони… О нет, об этом думать сейчас нельзя.       Можно только разбудить Юру и отправить в его номер, можно подрочить самому после этого в душе, но нельзя думать о том, что хочется уже самому провести языком по светлой полоске кожи меж джинсами и краем футболки. Отабек снова облизывает губы и выдыхает самому себе негромкое:       — Нельзя…       Юра ворочается, смешно морщит нос и растерянно хлопает глазами.       — А… Нельзя?       Слух у него — как у кошки.       — Уже можно, — кивает Отабек на наушники, и Юра в один миг оказывается рядом. Он слушает пытливо, растворяется в музыке, и Отабек любуется его раскрасневшимися щеками и счастливой улыбкой. Это-то уж точно можно.       Слов Юре не хватает. Он только поднимает вверх большой палец — их уже любимый знак, — и дышит заполошно-счастливо. Отабек это знает, нет, даже слышит это. Можно чуть-чуть податься вперёд и прижаться щекой к Юриной груди.       Можно. Отабек забывает о ненужном «нельзя», когда гулкое сердцебиение Юры впитывается под кожу и растворяется в крови, смешивается с сумасшедшим ритмом засевшей там музыки и…       Всё можно. Обнять Юру одной рукой за пояс и вжать ладонь в его горячую спину. Поймать губами тонкие осторожные пальцы и влажно лизнуть подушечки, прикусить, подразнить… Можно полностью сойти с ума, потому что между ними пока ещё столько «нельзя», пусть даже в тихом тягучем: «— Бека…», — в выдохе Юры столько всего разрешено.       — Тебе завтра выступать, — чуть сурово бормочет Отабек и всё же размашисто лижет тонкую ладонь и мягко прикусывает большой палец. Юра тут же гладит подушечкой уголок его губ.       — И даже не поспорить, — фыркает он. — Но ты вполне можешь посвятить всю ночь дрочке на мой шикарный образ. Только не переусердствуй. Послезавтра-то я не выступаю, — он ухмыляется, и Отабек сквозь футболку царапает пальцами его бок.       — Нарываешься же ведь.       — А что, нельзя?       — Можно.       — Нужно даже, — выдыхает Юра и в одно плавное движение оказывается у двери. — Сладких снов, Бека.       И только сегодня Отабек слушается напоследок своего же собственного «нельзя». Чтобы завтра было можно.