Горький мед

Людвиг впервые встретил Аличе Варгас, когда был еще совсем мальчишкой: на первом дне рождении маленького Германии их познакомил Гилберт, с которым Аличе состояла в союзе*. Людвигу тогда сразу же показалось, что он знал ее раньше. Он был уверен, что уже видел эту невинную улыбку, слышал журчащий переливами весеннего ручейка смех. В густых ресницах Аличе запутывались лучики солнца, а огромные карие глаза заставляли Людвига вспомнить альпийский мед. Она вся была такой же сладкой, мягкой, полной света горных лугов. Порхающая с цветка на цветок беззаботная бабочка. Хрупкая и прекрасная. Аличе очаровала Людвига, и хотя она была гораздо старше, ему хотелось ее защищать и оберегать. Но была еще старшая сестра, Кьяра — настолько же горька, насколько сладкая — младшая. Людвиг сразу же больно порезался о ее шипы, когда она, едва взглянув на него, обозвала его занудной картошкой. Нет, эта грубая девица совсем не нравилась Людвигу. Но где-то в глубине души, в самом темном уголке подсознания зрел интерес. Ведь Кьяра была так похожа на Аличе: те же глаза, те же губы, тот же заразительный смех. Они были как две стороны одной медали, как двуликий римский бог Янус — две половинки одного целого. Одна не может существовать без другой, каждая — отражение, искажение черт сестры. Разумом Людвиг продолжал считать, что любит лишь одну Аличе. Он прощал ей все, легкомыслие, капризы. Он простил ей даже предательство, когда она переметнулась в стан его врагов*. Людвиг был уверен, что во всем виновата старшая сестра, сбившая Аличе с пути. И когда Аличе сама предложила ему дружбу, разделила его идеологию, его мечту о Великой Расе, Людвиг с радостью принял ее назад вместе с сестрой. Его не смущала ни обычная язвительность Кьяры, ни ворчание Гилберта о бесполезности итальянок. Людвиг был счастлив. Сестры отправились воевать в Африку, но дело у них не ладилось. К Людвигу летели послания Аличе, где она в красках описывала нестерпимый зной пустыни, песчаные бури и изнуряющую жажду. И английские самолеты, которые голодными стервятниками падали с неба. «Мне страшно, Людвиг. Но все равно тут очень красиво. Звезды такие яркие, совсем не как у нас, в Европе. А ночью пустыня кажется огромным морем. Я посылаю тебе несколько своих этюдов. Смотри на них и думай обо мне». А один раз ему написала Кьяра. Короткую записку. «Нам тяжело без тебя, картошка». Людвиг бы с радостью примчался к ним на помощь, прилетел и размазал бы Керкленда по стенке за то, что тот посмел обидеть его маленьких девочек. Но Гилберт был категорически против вмешательства немецких войск в Африканскую компанию. — У нас в Европе дел по горло, — резко заявил он. — Девки сами ввязались в это дерьмо, пускай сами и выгребают! — Они наши союзницы, — холодно заметил Людвиг. — А союзников не бросают на произвол судьбы. — Да, мы их союзники, но не няньки, — возразил Гилберт. — Если они не в состоянии воевать без нас, то какой от них вообще толк? Прицепчик, который мы тащим за собой? Нет уж, я не хочу быть итальянской ломовой конягой! Они спорили до хрипоты, но Людвиг слишком привык соблюдать субординацию и подчиняться мнению старших. Так уж он был воспитан. Он остался в Берлине, а Гилберт уехал на Восточный фронт. А через неделю появились сестры. Аличе осторожно вошла в кабинет Людвига, позади нее хмурой тенью маячила Кьяра. Куда-то делся искристый задор, сиянием южного солнца окружавший итальянок. Аличе побледнела, форма висела на ней мешком, а на предплечье, под закатанным до локтя рукавом темнел синяк. — Здравствуй, Людвиг, — тихим, дрожащим голосом произнесла она и трогательно хлюпнула носом. Он вскочил, опрокинув стул, бросился к ней. — Как? Когда? — Людвиг схватил слабо ойкнувшую Аличе за запястье, дернул к себе, заворожено глядя на фиолетовый кровоподтек на ее золотистой коже. — Кто посме-е-ел?! Последнее он проревел, уже зная, что не удостоит того, кто обидел Аличе, медленной смерти. — Керкленд, — выдохнула Людвигу в ухо Кьяра, вдруг оказавшаяся у него за спиной. Она встала на цыпочки, обвила тонкими руками его плечи. — Он бил нас, и все повторял, что нам не стоит обольщаться, что наш немецкий бугай не пробежит нас спасать, — вкрадчиво шептала Кьяра, медленно-медленно водя ладонями по идеально выглаженному мундиру Людвига. — Он говорил, что прикончит нас и пришлет тебе пальчики… Как в старые-добрые времена. Говорил, что ты не в состоянии защитить своих женщин, а только и можешь, что гонять по Европе слабаков… Аличе прильнула к Людвигу своим маленьким, хрупким тельцем. — Почему ты нас бросил? — слабо всхлипнув, спросила она. — Я так ждала тебя… Ты бы победил этого мерзавца! Ты ведь такой сильный. Чувство вины, забота, желание защищать — все смешалось в душе Людвига. Маленькие ручки скользили по его телу, проворные пальчики расстегивали пуговицы мундира, теплое дыхание щекотало кожу шеи. Он таял и растворялся в медовой сладости. Сейчас он уже не мог поверить, что оставил этих прелестных созданий одних. Швырнул в самое пекло, в пасть к зеленоглазому демону. Он не должен слушать циничные речи брата! Он должен им помочь! Без него они пропадут. И Керкленд будет марать точеные тела синяками… — Я… войска… завтра же… — хрипло выдохнул Людвиг, когда Аличе расстегнула его рубашку и потерлась щекой о его грудь. — Правда-правда? — ее личико озарилось светлой улыбкой. — Я так люблю тебя, Людвиг! Она потянулась, коснулась мягкими губами его губ. — Какой же ты хороший, картошка, — обидное прозвище в устах Кьяры сегодня прозвучало неожиданно ласково. — Такой надежный… Мир Людвига наполнился хором двух голосов: серебристо-звонкого и низковато-музыкального. Они обволакивали его, туманили разум. — Верный… — Я знала, ты всегда нас защитишь… — Добрый… — Красивый, как Давид Микеланджело… Две пары нежных рук ласкали его, два гибких, стройных тела прижимались к нему. Волны медных локонов опутывали его сетями сицилийских рыбаков. Он с наслаждением вдыхал аромат загорелой кожи. Апельсины и розы. Он уже не осознавал, где Аличе, где Кьяра. Лукавая улыбка одной тут же сменялась ангельской невинностью другой и так по кругу, словно маски на Венецианском карнавале. Он так и не смог вспомнить потом, чье же имя он произнес, достигнув вершины блаженства. На следующий день Людвиг вызвал к себе Роммеля, а затем вместе с ним лично выехал в Северную Африку. Англичане отступили под немецким напором, но не ушли, а затем и контратаковали. С каждым месяцем положение на фронтах становилось все хуже. Вскоре Людвигу пришлось оставить Африку, война все ближе подбиралась к его границам: на востоке напирал Иван, а на западе союзники высадились в Сицилии. Итальянкам было тяжело, но они не падали духом. — Я не брошу тебя, Людвиг! — сверкая глазами, пылко заявляла Аличе. — Что бы ни случилось, я останусь с тобой до конца! — Ага, — поддакивала ей Кьяра, потрясая кулачками. — Да как эти козлы смеют вторгаться на мой остров?! Ух, доберусь я до них, морды набью! Но однажды ночью сестры просто исчезли. Через несколько дней Людвиг узнал, что они проехались в открытом автомобиле по Неаполю во время шествия в честь освобождения города. Ему передали слова из речи Кьяры. — Я счастлива, что нас избавили от власти фашизма! Германия мне отвратителен! Я искренне жалею, что поддалась на уговоры зверя и позволила ему заманить нас с сестрой в свое логово. Но теперь, благодаря помощи наших друзей мы, наконец, свободны. Когда Людвиг прочел это и увидел фото высокомерно вздернувшей подбородок Кьяры и Аличе, махающий итальянским флагом с трибуны, у него в душе что-то оборвалось. Как безумный он рванулся на итальянский фронт. Найти Аличе оказалось несложно. Конечно же, после первой же серьезной атаки немцев она появилась над окопами с белым флагом. Людвиг, не говоря ни слова, схватил ее в охапку и поволок с собой. Он запер ее в подвале в Сало. С этого дня Аличе стала Итальянской Социалистической Республикой. Его Республикой. *** После этого Людвига покинули все силы, в механическом солдатике кончился завод. Он сидел в кабинете в Сало и пил, думая об Аличе, запертой в подвале, о Кьяре, рвущейся к сестре через горы Северной Италии. Он представлял, что может сделать с ними и в затуманенном алкоголем разуме вставали картины то жаркой любви, то страшной смерти. Мед смешивался с кровью и приобретал горький, мерзкий вкус… Людвиг осушил кружку, аккуратно опустил на стол, наполнил снова. Повторяющиеся действия успокаивали: такие простые, без подвохов. Скрипнула дверь, и в кресло напротив опустился Гилберт. — И что ты раскисаешь? — с брезгливой жалостью осведомился он. — Кончай наматывать сопли на кулак. Старший брат вдруг перегнулся через дубовую столешницу, тисками сжал затылок Людвига. Его рука казалась лапой хищной птицы, такой же как та, что была изображена на его флаге. — Ты мужик, а она — баба, — с расстановкой произнес Гилберт. — Это мы их имеем, а не они нас. Сейчас ты уберешь выпивку, пойдешь к ней в подвал и покажешь, кто тут главный. Она должна уяснить, чтобы бывает с теми, кто предает немцев. Людвиг вырвался из его хватки, мрачно зыркнул исподлобья. — Показать? Как ты показал Эржи? Лицо Гилберта окаменело, а Людвиг продолжал говорить, специально давя на больную тему. — И как? Поимел? Понравилось? Эржи поняла, кто тут главный? — Поняла, — отрубил Гилберт. **** Он рывком встал и вышел, печатая шаг. Людвиг проводил брата взглядом, залпом допил пиво и посмотрел на дно пустой кружки. Он сам не знал, что чувствует. Одна его часть была согласна с Гилбертом: отступников нужно наказывать. Но наказать Аличе? Такую доверчивую и наивную? Она наверняка решилась на побег под влиянием сестры. Как ее можно было винить за ее слабость? Людвиг спустился в подвал. Надрывно скрипнул ключ в замке, и вот он вошел в полутемную камеру. Аличе сжалась в комочек на матрасе на полу. На ее исхудавшем лице карие глаза казались еще больше. — Людвиг, — слабо прошептала она. — Прости… Вся бушевавшая в сердце обида и злость тут же испарились. Мог ли он поднять на нее руку? Нет. Не мог. Людвиг заключил Аличе в объятия и погладил грязные, спутавшиеся волосы. — И ты меня прости… Они встретились вновь уже после окончания войны, во время мирной конференции. Сестры сами подошли к нему. — Ну и дебил же ты, картошка, — Кьяра едко улыбнулась. — Ты действительно верил, что у нас любовь? Слово «любовь» она произнесла, нарочно коверкая звуки, так что вышло «луувофь» — самое подходящее название для их искривленных, неправильных чувств. Людвиг вздрогнул всем телом от жгучей ненависти, горевшей в ее глазах: словно два пистолета, направленных на него. Он посмотрел на Аличе, она улыбнулась ему то ли с презрением, то ли с жалостью, так улыбаются, когда говорят «прости, что так вышло, но ты сам виноват». В этот момент Людвигу очень захотелось задушить их обеих голыми руками, почувствовать, как хрустнут тонкие шейки, увидеть, как погаснут медовые глаза… С тех пор Людвиг старался больше не встречаться с сестрами, даже во время дипломатических визитов в Италию он подчеркнуто их избегал. И как всегда, Аличе первой пришла к нему. Однажды он открыл дверь и увидел ее на пороге своего дома. Снежинки таяли в ее волосах, изо рта вырывалось облачко пара, когда она дула на руки. Глупышка естественно забыла перчатки. — Ой, Людвиг я не думала, что у тебя так холодно! — произнесла Аличе так, будто ничего не случилось, будто не было ни войн, ни предательств. — У меня сейчас пальцы в сосульки превратятся. Людвиг хотел захлопнуть дверь, но Аличе каким-то немыслимым образом прошмыгнула мимо него в прихожую и уже снимала сапоги. — Чем таким вкусным пахнет? Ты приготовил яблочный пирог? Я так люблю твои яблочные пироги! — она тараторила безумолку. — Аличе, зачем ты пришла? — оборвал ее Людвиг. Он честно пытался оставаться суровым и непреклонным, подпустить в голос побольше холода. Но Аличе могла растопить любой лед. — У нас с Кьярой кризис, — Она понурилась. — Совсем денег нет. Я подумала, может ты дашь нам взаймы… Совсем чуть-чуть! Она вскинула глаза, взмахнула длинными ресницами, посмотрела на Людвига с мольбой. «Вы не получите от меня ни марки! Пошла вон!» — хотелось выкрикнуть ему. Но он сказал совсем другое. — Сколько вам нужно? — обреченно спросил он. * имеется в виду 1866 год, который лично я считаю одним из более менее обоснованных годов рождения Людвига как Германии. Тогда Пруссия в союзе с Италией победили Австрию. ** Под предательством имеется в виду то, что Италия отделилась от тройственного союза с Германией и Австрией и в Первой мировой поддержала Антанту. *** Во время ВМВ на территории Северной Италии в 1943 было создано марионеточное государство со столицей в Соло. **** Отсылка к перевороту в Венгрии в 1944, осуществленным немецкими войсками совместно с венгерской нацисткой партией «Скрещенные стрелы».