Проводник

Я молча шел по улицам. И дело было не в том, что мне не с кем было поговорить. А в том, что я уже не хотел ни с кем разговаривать. На улице было довольно шумно. То и дело кучки молодежи возились туда-сюда. Орали временами на всю улицу или просто смеялись. Они были тем ярким пятном, что разбавляли повседневную серость. Было так же много парочек. Они гуляли, держась за руки, или же вовсе не соприкасаясь, но по ним и без того было все ясно. Они были наполнены теми чувствами, которые давали людям необходимое, что бы продолжать жить. Где-то вдалеке поздний работник возвращался с работы. Его дома ждало тепло и уют, которого он не замечал, хотя оно было важнее тех денег, которые ему предлагало его рабочее место. А я просто шел вперед. Чувство одиночества накатывало волнами, и бороться я с ним не мог и не хотел. Оно выжигало изнутри меня, но я его пропускал внутрь давая волю. Я очень долго боролся, и сейчас мои силы были на исходе. Фонарь в моей руке мерно покачивался. Свеча медленно горела, освещая дорогу пусть и ярким, но не согревающим светом. Огонь мерцал, подрагивая. Словно остатки угля на кострище из наших желаний. Звук от подошвы тяжелых ботинок отзывался в этом шуме как шум от часов. Мерный, отсчитывающий, присутствующий постоянно, но не замечаемый совершенно. Мы совершенно разучились замечать как важен каждый шаг, каждая секунда времени. Мои шаги, как отметил ранее мозг, отсчитывали время. И я старался следить за ними, но это все улетало куда-то в подсознание. Секунда. Шаг. Секунда. Шаг. И так уже несколько часов к ряду. Я был в том состоянии, в котором находятся большинство. Одиночество опоясывало, оно сковывало изнутри. Оно разрывало. Оно было необходимо, и в то же время было неприятно. А фонарь мерно покачивался. Вперед-назад. В такт шагам. Он отсчитывал время вместе со мной. Я видел таких же вокруг себя. Ненужных, одиноких, ледяных. Единственная разница была между нами в том, что они убегали, а я шел вперед, хотя от этого получал лишь больше неприятного чувства. Там, сзади, был мой дом. Когда-то теплый и родной. И я в него возвращаться не собирался. Дикий погром в комнате, что находилась на третьем этаже пятиэтажки. Ужас и непонимание в глазах родителей. Это все отпечаталось в моей сознании слишком ярко. Это было слишком дико, что бы молодой парень похожий на меня мог принять подобное. Родители не были виноваты в моем состоянии, как и окружающие меня люди. Это все расползалось откуда-то изнутри. Оно было в каждом, но не все могли принять это и впустить внутрь. Я же смог принять это и понять. Знаете, когда ты находишься в компании, но тебя словно в ней нет? Или этой компании нет, а есть лишь одиночки, пытающиеся приблизиться. Недостаток родного. Или нежелание находить. Я не старался сблизиться. Это было глупо и безнадежно. Мой огонь души едва пылал, и у окружающих было не лучше. Чем старше, тем меньше горят люди. Но мой огонь так сиял уже много лет, он не разгорался и не затухал. Он был тем, который необходим для поддержания, но не для жизни. Я таким скорее родился. Всегда где-то в стороне. И каждый день сюда. С пяти лет. Как научился ходить, отсчитывая шаг. Секунда к секунде. Я не знал для чего это нужно, но я принимал то, что это было необходимо для меня. Меня никто ранее не пытался остановить. Но не сегодня. Сегодня пытались. Родители. Они кричали и причитали. Дергали за руки и за одежду. Но мне было наплевать. Это было не больше песчинки в событиях. Это было ожидаемо. Когда-нибудь это должно было произойти. Теперь я ни с кем не был повязан. Все были лишь тенями где-то поодаль. Они не подходили близко к огню моей свечи. Дойдя до центра площади, я достал из кармана длинного черного пальто колокольчик и позвонил один раз. Больше никогда не требовалось. Спустя минуту ко мне пошли люди. Я никогда не знал откуда они приходят. Я редко видел среди них знакомые лица. Они были разного возраста, телосложения, с разным взглядом. Некоторые улыбались, некоторые недоумевали, некоторые плакали, иные же просто боялись. Но они все подошли, окружив меня двумя полукругами напротив меня. Я же посмотрел на каждого из них. Некоторые встречали взгляд моих темных глаз, иные же отводили свои глаза. Они не могли смотреть на меня. Они не хотели меня видеть. Исключая тех, у кого на морщинах или же гримасах была написана благодарность. Я тоже не хотел их видеть. Но запоминал всех. Каждого. Я мог рассказать всю их жизнь после одного взгляда. Но знал, что это ни к чему. Они и без того все знают. Каждый. Я позвонил в колокольчик второй раз. Звон был слышен везде. Он не старался оглушать. Он был словно бальзам для каждой души. Успокаивал, утешал, помогал. Я опустил взгляд. Теперь время не мое. К нам медленно, словно отсчитывая время, как и я раньше, продвигалась новая толпа. Они медленно подходили к тем людям, что стояли напротив меня. Обнимали, целовали, что-то говорили. Я не разбирал их слов, да это и не было нужно. Даже среди этой огромной толпы, мимо которой проходили все те же гуляющие, не замечая, я был одинок. Я был постоянно совершенно один. Никто не мог и не хотел нарушить мое спокойствие. Но они не были одиноки. У каждого был кто-то, кто подходил. -Время, - обозначил я, как и много лет до этого. Как делаю каждый день. Независимо от погоды, событий, дней недели или же иных факторов. Мой голос на этом слове становился громовым. Он заставлял повиноваться, давал указания, и при этом никого не пугал. Вторая толпа отхлынула, но одного все же попытались оттащить в сторону. Я же недовольно цыкнул. Таких желающих было много. Все время кто-нибудь находится. Иногда цепляются целыми группами, стараясь утащить человека из полукруга. Но каждый раз бесполезно. И постепенно сдавались. Отходили к остальным, а после уходили прочь, забывая о произошедшем. Я позвонил в колокольчик в третий раз. Люди стали расходиться. Но все те же два полукруга остались стоять. К ним начали подходить другие. Я их не видел пока они не выходили к тем людям, что стояли. Эти люди постоянно подходили со стороны моей спины. Я не знал откуда они. Но мне и не нужно было знать. Они аккуратно брали под руки стоящих и уводили куда-то мне за спину. Я не следил за ними. Это уже их дело, не мое. Мое дело лишь позвать их. Остался один человек. Один единственный. Я хотел бы обернуться и посмотреть почему его не уводят. Интерес, свойственный любому человеку, был неудержим. Но я не смел. Оборачиваться было нельзя. И вскоре я был вознагражден. Мой интерес удовлетворили. Сбоку вышла девушка. Молодая, как и парень, оставшийся стоять. Робкая улыбка второго, и недовольно сморщенный носик первой. Она не подходит, она плывет к нему. И, подплыв, мягко касается губ, а после отталкивает, уводя мальчишку за мои владения. Я невольно приподымаю уголок губ. Пятый раз. Эта сцена повторяется уже пятый раз. Я вспоминаю о ней как только уже все произошло. Парень, сидя на плитке, смотрит на девушку со слезами. А она лишь качает головой и, взмахнув копной волос, резко разворачивается и уходит. Парень опускает голову, а я задуваю свечу. Время вышло. Я иду к дому. Ко мне по-прежнему не смеют подходить. Никто. А шаги мерно высчитывают секунды. Мне не надо никуда торопиться. Меня никто не ждет. И никто не скучает. Потребуется время на уборку, на домашнее задание, на выглаживание вещей утюгом. Я не спал. Я очень давно не спал. Но мне это было ни к чему. Зачем сон тому, кто отдыхает живя? Мой организм часто погружался в полнейшее спокойствие. Это было необычно для других, но мне это было привычней, чем разговор с человеком. Прикрыть глаза на минуту, и вот уже отдых получен. Необходимый, но не успокаивающий. Мне на плечо опустилась рука. Я не обернулся, а лишь покрепче сжал фонарь. Он никак не мог помочь мне, свеча уже потухла. Это выбивалось из привычного ритма. Но я не оборачивался. Никогда. То, что было за спиной я не мог видеть. Не хотел, не имел права. Остановился. И то, что было за спиной, обошло меня и встало передо мной. Это был уставший подросток лет пятнадцати. Тот самый, кого в очередной раз оттолкнули.. Он посмотрел в мои глаза, и я узнал в них себя. Тот же взгляд, те же чувства. Я все понял. Он должен теперь заменить меня. Предоставить мне долгожданный отдых. Я молча протянул ему фонарь в одной руке, и колокольчик – в другой. Пришло время. Он посмотрел мне в глаза такими же черными, а после принял, и я почувствовал, что начал растворяться. Но я улыбнулся. Тогда, когда мне было пять, я так же принял эти вещи у какого-то старика. Он тогда побледнел и не сдержал слез. Но отдал мне эти вещи. Как я отдал сейчас подростку. Улыбаясь тепло и с долей сочувствия. А он мягко улыбнулся в ответ, прошептав: «Покойся с миром, проводник». А после пошел к своему дому, отбивая секунды каблуками своих сапог.