Нет, это же Фэш... Тот, который создавал личный уголок... Драгоций с его прекрасными ямочками на щеках. Он не посмеет, ни за что.
Огнева давится собственными всхлипами и закусывает нижнюю губу от растерянности.Раз, два, три... Успокойся.
- Фэш? - она собирается положить руку ему на плечо; пальцы подрагивают от волнения. Юноша резко отталкивает её ладонь от себя, брезгливо морщится. На лице паника, ужас, отвращение.Четыре-пять. Нет-нет-нет, пожалуйста
- Не прикасайся ко мне, - шипит он, щурится и губы складывает в некрасивой улыбке. - Ненавижу, - бормочет он, мотая головой. - Фэш... - выдыхает, чувствуя, как сдавливает грудную клетку.Шесть. Эй, не надо...
— Держись от меня подальше, - он глядит своими ледышками с таким отвращением, ей прямо в лицо выплёвывает жгучую ярость и ненависть. Слова больно хлещут щёки и сердце. — Ненормальная семейка! - в его глазах страх и слёзы, хрустальные и тоже прекрасные. - Ненавижу... - он разворачивается, уже делает шаг, но...Господи, нет! семь-восемь Погоди, пожалуйста
— Фэш... - Огнева хватает ртом воздух и пальцами рукав юноши, секунду смотрит ему в глаза; тот отдёргивает рукав, поправляет его, морщится. Но Василиса вдруг прижимается к нему, слыша, как колотится сердце в груди друга, обвивает тонкими руками. Драгоций резко отталкивает девчонку от себя, с ужасом смотрит в васильковые глаза и разворачивается.Нет, умоляю, нет
Воздух практически свистит от его шагов - быстрых, резких и чётких. Стук каблуков его туфель исчезает на светящейся лестнице. Он на мгновение оборачивается к девочке перед тем, как исчезнуть из виду. В его стеклянных глазах клубится тьма ненависти. Шаги эхом отдаются от стен и проникают в сознание. Василиса нервно дёргает головой, словно пытаясь отмахнуться от нехорошего сна.Не уходи...
Ещё какое-то время она просто стоит, смотря в пустоту перед собой. Но потом ее будто ударяют по голове чем-то невыносимо тяжёлым. Горло сдавливает невозможностью дышать. Девочка подходит ближе к замершей на веки паре, пальцем оглаживает тонкие черты лица женщины, проходится по крыльям и складкам одежды. Василиса оглядывается и дёргается. Всего на мгновение ей показалось, будто невидящие глаза часовщиков обращены к гостье. Она непроизвольно задевает плечом мраморную руку, статуя качается, но не падает. Рыжеволосая с ужасом заглядывает в безэмоциональные глаза часовщика, затем наталкивается на другого, отпрыгивает, как ошпаренная, задевая третьего. Синеглазая обессиленно оседает на мраморный пол, вздрагивая от немых рыданий. Ком в горле дышать не даёт. Всё это слишком давит на девочку. Ещё совсем чужие люди, правила. Касается бледных щёк, глаз носа, что-то мокрое на /будто не своей/ коже. Слёзы. Но когда это она успела расплакаться? Да и вообще надо взять себя в руки и успокоиться. Ведь это всего лишь ссора... правильно? Всего лишь ссора. Какие друзья вообще не ссорятся? Таких ведь не может существовать, иначе это уже не дружба, а всего лишь её подобие. Девочка поднимается, отряхивает с юбки несуществующую пыль, касается мраморного лица, такого идеально красивого."Ненавижу"
Слова всплывают так же чётко, как и ледяной взгляд. Больно. Василиса заставляет себя дышать, но получается через раз. Всего лишь ссора, верно? Но почему-то слова отдаются дикой болью где-то в сердце и лёгких. Огнева ничего, кажется, не понимает. Она садится на холодную плитку пола и пытается хоть чуть-чуть. Мрамор сейчас кажется таким тёплым, а воздух свободный и красивый, искрящийся серебром - удушающе противным. - Убийца... - Голос как-то непривычно хрипит и насмехается; самообладание ушло вместе с Фэшем, победно помахав ручкой на прощанье. Огнева сидит так ещё долго, пока пол не становится таким же обжигающе ледяным, как и она сама. Она, кажется, проваливается в бездну, всего на миг, мгновение /которое нестерпимо кажется вечностью/. Василиса приходит в себя, и первая мысль, посетившая её голову была "Я не опоздала на ужин?", а затем "меня отец убьёт". Она возвращается обратно, тем же путём, что и уходил Фэш. Кажется, словно запах ландышей ещё витает тут, а его рваное дыхание эхом отражается от стен. И, о Великие часы, его голос. Шепчет, кричит, шипит... "Ненавижу...... ненавижу...
...ненавижу"
Василиса выходит из ровного прямоугольного проёма, который как-то теряется среди витражных картин, совсем не помня, как преодолела предыдущую часть пути. Она вдыхает слишком тяжёлый воздух ночного коридора, замечает, что уже как-то слишком и темно и, что она всё-таки опоздала на обед и ужин. Огнева ёжится и неспешно направляется в свою комнату, но за очередным поворотом нескончаемых коридоров она врезается во что-то, точнее в кого-то. - Василиса! - Нортон-старший полурычит- полушипит, вцепившись в плечо своей дочери. - Да? - тихо отвечает она, прекрасно понимая, что её ждет за пропущенный ужин; взгляд её скользит по окну, сквозь которое бьются лунные лучи. - Где ты была? Почему не явилась на ужин и разгуливаешь ночью по замку?! - мужчина почти кричит, до боли сжимая плечи девочки. Она лишь как-то растерянно жмёт ими и глядит куда-то сквозь. И сейчас, когда холодная капелька пота катится по коже, ей хочется спрыгнуть с этого окна и перед самой водой раскрыть лепестки алых крыльев; почувствовать жгучий ветер, который хлещет щеки, нос, губы. Облизывает верхнюю губу, уголок рта чуть дёргается вверх, а щёки пылают болезненным румянцем. ЕйХотя бы во сне.
***
Первое время она не обращает внимания на то, как иногда не хватает воздуха. Не обращает внимания и на пятна на руках. Которые, кстати говоря, чешутся и царапаются. Фэш не разговаривает с ней уже неделю. А она продолжает просыпаться от кошмаров.***
Потом девочка думает, что заболела - в горле першит нещадно. Но времени на это нет. Спустя ещё неделю першение перерастает в кашель. А лёд голубых глаз во снах продолжает преследовать. Пятна на руках превращаются в кровоточащие царапины, которые Огнева скрывает длинными рукавами. А ещё через некоторое время Василиса валится практически на неделю с высокой температурой и жутким кашлем, дерущим горло. Она совсем ни о чём не думает, пока не просыпается, начиная задыхаться.***
Огнева хватается пальцами за горло, повреждая тонкую бледную кожу ногтями. В глазах ужас и паника, она ничего не понимает. Перекатывается на край кровати, пытается протолкнуть в себя хотя бы глоток воздуха. Но что-то мешает, не даёт. Какой-то посторонний предмет. Девочка пытается откашлять его, надрывает горло, но ничего не получается. Рыжая сваливается с кровати, и после долгих мучений, когда почти теряет сознание от нехватки кислорода, откашливает нечто непонятное. Дрожащие пальцы не с первого раза подцепляют предмет. Огнева не может разобрать, что это, мутным взглядом, но потом, когда девочка обессиленно падает на жёсткий ворс ковра, до неё всё-таки доходит, что это лепесток. Лепесток василька.***
Руки как-то противно дрожат, а мысли не хотят выстраивать свою логическую цепочку. Да куда уж там. Хотя бы два слова соединить, но и этого не получается. Василиса резко выдыхает, что отдаётся ноющей болью где-то под рёбрами и диким першением в глотке и поворачивается к своему отражению. Бледная, худая со слишком лихорадочным взглядом синих глаз. Прямо таких же, как и васильки на подушке. Руки ловко зашнуровывают корсет на платье, касаются золотистого шёлка. Он кажется слишком грубым и неестественно трусливым - всё время ускользает из пальцев. Рыжая поджимает искусанные и потрескавшиеся губы, осматривая себя, а потом ныряет в зеркало, натягивая рукава до кончиков пальцев. И вот она уже сидит за столом с остальными ребятами, а ещё отцом. Все о чём-то тихо переговариваются-перешёптываются, стараясь заглушить тишину, едят, пьют, но Огнева упрямо смотрит то на тарелку, то на Фэша. Но вилку в руки не берёт - слишком пальцы трясутся. - Что, малышку Огневу замучили кошмары? - Он наклоняется, почти окуная пепельные пряди в стакан с апельсиновым соком - яблочный не любит. - Неважно выглядишь. - Синеглазая даже не поворачивается, лишь переводит взгляд на тарелку с омлетом. - Какие мы разговорчивые... Мм... - Ляхтич наступает носком своей туфли на ногу рыжеволосой, но та никак не реагирует, лишь придвигает к себе стакан с соком. И Марк, как ни странно, отодвигается, щурясь, и изредка кидая заинтересованные взгляды на Огневу. А Драгоций так и не поворачивается, так и не смотрит в её сторону, ни единого слова, да что там, даже взгляда. Василиса специально сидит до последнего, зябко сжимая пальцы и бледные губы, когда за столом остаются только ребята. Они поднимаются - девочка безмолвным призраком за ними. Драгоций идет в самом начале, шумно разговаривая с Дианой, которая часто и по-долгу смотрит на подругу. Фрезер даже пытается их помирить, но парень делает вид, будто не замечает. - Фэш... - сжимает пальцами подол юбки, словно он что-то изменит, вдыхает-выдыхает, пытается собрать мысли в кучу, а потом хватает широкую чёрную манжету - Давай поговорим... Парень резко останавливается и даже не поворачивается, но почему-то взгляд голубых глаз пронизан ненавистью. А кулаки его сжимаются до побелевших костяшек и сбившегося дыхания. Взгляд его цепляется за бледную кожу рук, покрытую фиолетовыми разводами и мелкими царапинами. Фэш поджимает губы, а потом, практически и не разжимая их, говорит. - Я сказал тебе, - голос практически звенит от напряжения, слова с его губ стекают медленно, но чётко - держаться от меня подальше. - Смотрит прямо в синеву радужки, щурится, мажет взглядом по бледным щекам, останавливается на том, как Василиса часто облизывает потрескавшиеся губы. Корсет, кажется, слишком сильно завязала. - Если ты не поняла, - снова смотрит в глаза едко, так, что мурашки ползут по коже, - могу ещё раз повторить: не подходи ко мне, ясно? - Шипит он, и снова вспарывает горящие лёгкие. Жар приливает к щекам, а комок чего-то непонятного, горящего болью, застревает где-то под сердцем. Василиса мечется взглядом по комнате, не понимая, за что ей зацепиться, чем спастись. Руки царапает, колет, капельки крови сползают вниз, к пальцам. Огнева пытается вдохнуть поглубже, ей кажется, что комната с каждым мгновением становится всё меньше и меньше, стук сердца в ушах громче и громче. Василиса в панике пытается не задохнуться от того, как сильно сдавливает горло. Она хватает ртом воздух, словно рыба на суше. Но на секунду всё прекращается. Комната перестаёт кружиться, а стены сближаться. Девочка оттягивает ворот у платья и, чуть усмехаясь, поднимает глаза смело. - Может, хватит вести себя как маленький обиженный ребёнок? - её взгляд совершенно не смеющийся, не весёлый, не жалобный, он никакой, не Василисин, и Фэш этого откровенно пугается, отталкивает девочку от себя. Она ловит себя на мысли, что сегодня слишком пасмурно, луну ночью не видно будет, и падает. Тонкие, слабые от бессонных ночей, ноги не держат совсем, а лишь подгибаются. И пол снова кажется каким-то уж очень тёплым, обжигающим... или всё-таки ледяным? Стены кажется снова сближаются, а Фэш нет, а Фэш наоборот. Он видит этот растерянный взгляд в пустоту, содранную кожу на ладонях и дрожащие колени, но ему всё-равно. Нет, даже не так - плевать. Фэш точно так же, как в Зале печальных камней одергивает рукав, вздёргивает подбородок, разворачивается на каблуках ботинок и исчезает в зеркале, где уже скрылись остальные ребята. И Василисе кажется, будто это всё жутко неправильно и нереально. И она кусает запястья, пальцы, руки, царапает часовую стрелу и задыхается-задыхается-задыхается. Сжимает тонкий шёлк пальцами, пачкает его капельками крови. На грудную клетку давит так, что кажется, будто она вот-вот взорвется. Тугой ком кашля застревает в горле, заставляя Василису сжимать тонкими пальцами шею и пытаться хотя бы чуть-чуть ослабить шнуровку. Лёгкие разрываются от кашля. Спустя множество хрипов и минут на полу появляется темно-синий лепесток василька, капли слез, слюны и пота.Да что же это такое?
Огнева поднимается и нетвёрдым шагом направляется к зеркалу, а потом появляется в своей комнате, сжимая в пальцах мягкий лепесток. Она, шатаясь, шагает к кровати, раскрывает дрожащие ладони и тяжело оседает на пол. А лёгкие снова разрываются, горят и поджигают кровь в венах. Кричать очень хочется, но нельзя. Услышат, осудят, накажут. Сдавленный всхлип всё-таки соскальзывает с бледных губ, затем ещё и ещё. В глубине синей радужки страх с горьким привкусом отчаяния; вокруг уж слишком как-то холодно или слёзы обжигающе горячие? Лёгкие рвёт, разрывает, жжёт; Василиса не выдерживает и чтобы не закричать, зажимает рот. Руки трясутся, кулаки сжимаются, а сердце бьётся через раз. Когда ей кажется, что она сейчас умрёт ( вот здесь и вот так, вся в слезах, слюне и поту, чёрт, даже кровать не заправлена), с очередным всхлипом и градом слёз на пол падают ландыши; всего пару маленьких бубенчиков-цветочков, отливающих серебром, и всё становится ясно как день. Табун мурашек пробегают по позвоночнику и отставляют липкий, словно мёд страх, противно хихикая и торопясь дальше. Её уж слишком сильно трясёт то ли от рыданий, то ли от холода. И она, зябко ежась и сжимая костлявые плечи проваливается в тяжёлую полудрёму.***
Эти три дня тянулись чертовски долго и непонятно. Для Василисы они прошли в каком-то жутком тумане и ворохе мыслей. Косые взгляды отца на её вечные опоздания к обеду и не появлению на ужине. Какая разница, если она и не ест? А вновь и вновь испытывать мимолётный взгляд Фэша, которому слишком плевать (страшно) - невыносимо. Огнева смотрит на себя в зеркало. Завтрак уже начался. Но ей тоже плевать. Рыжие волосы собраны в неаккуратный хвост, кожа белая, а под глазами синяки (с каждым днём становятся всё более причудливого оттенка); сны слишком яркие и невыносимо живые, как и Фэш в них. Фэш. Не она. Синяя радужка слишком пуста, чтобы быть глазами живого человека. Проводит пальцами по черному шелку, такому же отвратительно-темному, как и ее душа. Шелк до сих пор труслив, но не она, не в этот раз. Василиса громко выдыхает свой немой крик о помощи, но вспоминает, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих, и ныряет в стеклянную гладь, так и забыв обуть туфли. Она слишком много в последнее время забывает, слишком часто теряется в пространстве, за что на неё слишком часто бросает обеспокоенные взгляды Миракл. Мрамор излишне холодно-шипящий, чтобы ходить по нему босиком; он кусается. Но она упрямо шлёпает к своему месту за столом под недовольный, хищный взгляд серо-зеленых глаз и насмешливых черных, которые прикованы (почти пришиты) к платью с кроваво красными шестеренками, а еще к пухлым губам, растянутым в полуусмешке-полуулыбке. Но сегодня Ляхтич сидит справа от нее и пьет яблочный сок. Странно. Она садится на свое место, поправляет несуществующие складки на ткани и привычно пододвигает стакан с соком. Не пьёт - что вы. Не может. И тут уха касается прядь волос, подозрительно пепельная. Но Василиса даже не реагирует. Делает для вида глоток любимого сока, почти давится, но вкуса никакого. - Что-то у тебя вид какой-то... - он задумчиво жуёт губу, - как у фейры, знаешь. - Его белёсая бровь удивлённо выгибается над хитрющими глазами, - Что случилось, а, Огнева? - Добавляет он как-будто взволнованно, щекотит ухо-разум-чувства своим этим надменно-обжигающим шёпотом. Стакан со стуком оказывается на столе, и несколько огненно-рыжих капель окрашивают белую скатерть. И вместо "а тебе ли не все-равно?" с губ срываются слова, так не вяжущиеся с Василисой, той Василисой, которая фейра и шпионка. - И почему ты меня так, - она на мгновение поднимает затуманенный взор на удивлённого Ляхтича, щурит глаза и продолжает надломленно-хрипло, - не любишь? - растягивает слова не наигранно равнодушно и скучно. Играет пальцами с стаканом. Ей слишком всё-равно, что перерастает в "плевать" (чёрт побери, спасите). Она прикрывает пушистыми ресницами глаза и слышит, как тикают часы; много часов. А ещё сердец. И своё тоже. Так громко, слишком, боже. - Я? Тебя? Не люблю? Огнева, я яблочный сок не люблю, - открыто насмехается, цепляясь за кровоподтёки и чернильные пятна, выглядывающие из-под рукавов. И ему слишком непонятно, это не то, что он хотел услышать, не то, что она должна была сказать. Это не та Василиса, которая "Огнева" и "Глупая фейра", это совершенно другой человек. И его это злит, сильно так, до скрипа зубов и алых пятен на шее, - А тебя я просто ненавижу! Но его взгляд так и остаётся прибитым к ранам на излишне тонких запястьях, он скользит выше, заглядывает под ткань, но Василиса ловит его взгляд на своих руках удивлённо. К бледным щекам приливает болезненный румянец, она одёргивает рукава и вскакивает, голова от чего-то кружится и ноги подкашиваются и холодно стало. Она смотрит куда-то вперёд, на стену, в окно, в камин... куда угодно, лишь бы не на Фэша Драгоция. - Взаимно, - сухо отвечает она, а затем встречается с прищуром серо-зелёных глаз - Спасибо. Василиса разворачивается, и всё также шлёпая босыми ногами по мрамору, идёт к зеркалу, чувствуя на себе пристальный взгляд двух пар глаз. Она уже исчезает в зеркале, когда ноги подкашиваются и руки трясутся, когда холодные капельки слёз, смешиваясь с потом, стекают по подбородку и капают на пол. Лёгкие разрываются, её то в жар, то в холод бросает. И она засыпает у зеркала, не в силах дойти до кровати. А возле двери в её комнату в нерешительности застыла рука отца, а за поворотом стоит Ляхтич. Он её не слишком ненавидит, чтобы было плевать. Зелёная комната встречает Огнева жуткой духотой и беспорядком. Блондин поджимает губы и цокает языком. Мужчина уже собирается уйти, но потом замечает копну огненно-рыжих волос на полу, а затем и чёрный шёлк платья. Нортон уже открывает рот, собираясь отругать дочь за то, что в дорогом платье валяется на полу, но потом закусывает губу, видя, как рвано вздымается её грудь, и трепещут рыжие ресницы. Кулаки сжимаются непроизвольно, словно бы из-за слишком истощённого вида дочери. Он поднимает её на руки и кладёт на кровать, но не уходит. Нортону почему-то кажется, что она удаляется, исчезает в полутьме коридоров и лунном свете. Что она ускользнёт так же легко, как и мать, так же не попрощавшись. Что сверкнут за очередным поворотом огненно-рыжие пряди, взметнётся в воздух одурманивающий запах васильков, Огнев рванёт за ней, но там тупик и никого нет. Мужчина прерывисто выдыхает и зарывается носом в волосы синеглазой. А девочка, почувствовав тепло, прижимается к отцу. А перед ней вновь и вновь стоит холодный взгляд голубых глаз, наполненных такой жгучей ненавистью, что хочется кричать, очень. Когда он /в который раз/ её убивая, проводит первую огненную линию перед бледным лицом, Василиса улыбается, когда проводит вторую, перекрёстную, смеётся, слыша яростный крик... Келисав... А потом проваливается в жгучую тьму, бьётся загнанной птичкой о прутья клетки, мечтая выбраться на свободу. И почему-то перед глазами мелькает образ отца, такой мутный и неясный, а ещё непривычно-ласковый. Она во сне мечется, задыхается, дрожит крупно. По её бледному лицу катятся крупные капли слёз и пота. - Василиса... Василёк мой, - он проводит пальцами по бледному лицу, вытирая капельки слёз и пота, примечая, что кожа уж слишком горячая; он сначала сваливает это на свои, необычайно ледяные руки. А когда девочка уже почти кричит, цепляясь тонкими пальцами за зелёное покрывало, Огнев крепко её обнимает, касаясь влажного от пота лба, шепчет что-то, и девочка немного успокаивается. Приоткрывает мутные глаза, пытается что-то сказать, но всё так же мечется, словно задыхается. Нортон с тревогой смотрит на тонкие пальцы и искусанные губы, и осознание того, что она в самом деле задыхается, обухом ударяет по голове. Он нервно гладит дочь по щеке, а та в свою очередь никак не поймёт, бред это или же нет. Мужчина быстро достаёт из часолиста какую-то колбочку, приподнимает голову девочки от подушки и вливает в неё жидкость. Василиса глотает, дёргается и заходится надрывным кашлем. Её спина выгибается дугой, неестественно, некрасиво. Голова запрокидывается, в попытке затолкнуть в себя хоть клочок воздуха. Огнев откровенно пугается, теряется и не знает, как помочь. Он резко переворачивает дочь на живот, та приподнимает себя на локтях и закрывает рот руками. Мужчина стучит ей по спине, будучи не совсем уверенным, поможет это или нет. Но, как ни странно, это помогает. Девочка откашливается в руку и обессиленно утыкается лицом в подушку. Нортон аккуратно переворачивает Василису обратно. Она дышит громко и хрипло, глаза широко распахнуты, а взгляд расфокусирован. На губах, щеках и на подушке кровь. Яркая, алая. Мужчина громко охает, а девочка переводит на него взгляд. Щёки её пылают, а по вискам катятся капли слёз и пота. Она пытается что-то сказать, но получается из рук вон плохо. Нортон тут же наливает воды и подносит к губам. Рыжая пьёт жадно и громко, прикрывает от удовольствия (или же усталости?) глаза. Потом садится, облокачиваясь о стену, вытирает рукавом кровь и смотрит устало на отца. Который сидит ровно, словно штырь проглотил, и смотрит в никуда. В серо-зелёных глазах паника. - И давно... - он запинается, тяжело сглатывает, - давно так? - Мужчина отбрасывает рыжие пряди со лба дочери и пугается синим теням под ними. - Неделю... - девочка хмурится, силится вспомнить, - или две? - она передёргивает плечами, - не помню, - тихо добавляет и поднимает слипающиеся глаза на отца, улыбается натянуто. - Плохо, очень-очень плохо... - он поднимается и меряет шагами комнату. Потом, кажется, спрашивает что-то ещё, но глаза Василисы слипаются дико, а уши закладывает вата. - Василиса? - от прикосновения холодной руки она вздрагивает, приподнимает голову, но перед глазами всё расплывается. Она что-то мямлит, но язык совсем ворочаться не хочет, Огнева сжимает цветочек, крохотный, но такой синий, в ладони. Отец успокаивающе шепчет, говорит, чтобы она отдыхала, целует в горячий лоб и растворяется в дымке перехода. А потом она вновь просыпается от палящего жаром, но такого недостающего воздуха, а ещё лепестков на подушке. Рыжеволосая яростно смахивает их, но с губ ещё и ещё летят новые, разъедая кислотой горло и лёгкие, а ещё разум. Слова сами сваливаются на неё, как снег на голову. В июле месяце. Так неожиданно, что сердце бьётся через раз и не дышит вовсе. - Ханахаки... - Огнева смеётся, так надрывно и звонко, что барабанные перепонки лопаются. И она сваливается с кровати; смотрит на потолок, такой же зелёный, как и всё вокруг, тошнит аж. Она опаздывает на ужин, пропустив обед. А ещё нечаянно пропустив тот факт, что прошло три дня, и отец приходит каждые три часа. Но умело прячет синие лепестки. Входит в столовую не как обычно через зеркало, а через двери. Её колотит уже третий день (шестой в самом деле), и крик рвётся наружу. Но Василиса упорно молчит, натягивая улыбку на губы. Всё понятно. Всё ясно.И до чёртиков просто.
Она замечает, что Ляхтич стоит у стула, ребят за столом нет, отца тоже. Мурашки щекотят руки, опаляют ледяным жаром лицо, ласкают живот и спину. Парень проводит пальцами по собранным в хвост пепельным волосам, сдувает чёлку с глаз и улыбается, почти без насмешки. - Ужин на полчаса перенесли, - скучающе протягивает, с прищуром заглядывая в васильковые глаза. - Ясно, - рыжая останавливается, облокачивается о стул и смотрит на огромные часы. Больно так и скучно. Слишком однообразно. И этот звук, тоже до безумия однообразно-серый, немного мрачный. Тик... так... - Я знал, что ты придёшь раньше, - он хмыкает, но совсем без злобы. Его голос сейчас не чёрный, как трусливый шёлк, а какой-то непонятно-красный, напряжённый и взволнованный. Тик... так... Секунды плавно перетекают в минуты, а минуты в часы, а часы в сбивчивое "тик" и "так". Но вдруг тишину резко разрушает гром за окном, дверь открывается и в помещение входит Нортон-старший, а у стола начинают появляться остальные ребята. Их голоса смешиваются в равномерное гудение цвета индиго. И от взгляда серо-зеленых глаз дыханье перехватывает, Василиса непроизвольно дергается и пораженно-судорожно выдыхает. Одновременно и жарко, и холодно, а в легких совсем воздуха не осталось; горит, жжет, сжигает; Огнева облизывает верхнюю губу и судорожно-нестерпимо сжимает скатерть. Все кажется слишком чёрным, серым, неправильным до ужаса и не имеющим права существовать. И от этого страшно становится. Колотит слишком сильно и дышать... нечем. Её мысли сейчас ярко-алого цвета, почти, как огонь. Рыжеволосая смотрит куда-то далеко, сквозь - туда, где нет Фэша Драгоция. Но ноги все равно подкашиваются, не давая сделать шаг вперед, а в глазах то тухнет, то снова светлеет. Да так ярко, словно солнце в ясный день - глаза режет. Девочка чуть ухмыляется. Василиса запрокидывает голову, смотря в черные глаза Марка, хмыкает, а затем все перед ней начинает кружиться, закручиваться спиралью. То ли из-за нехватки воздуха, то ли от сильного жара, черт его знает. И она разжимает тонкими пальцами скатерть; она уже не спасет; и падает, падает, падает... Ляхтич чертыхается и ловит ее, прижимает к груди и облегченно выдыхает. Тишина в столовой жутко непривычная, тёмно-бурая, слишком чужая и не та. Слишком холодная и страшная, давящая на уши. Пепельноволосый с неким отчаянием примечает, что Огнева полностью оправдывает свою фамилию; уж слишком горячая ее кожа. Нортон тут же подлетает к Марку, отбирает у него дочь и исчезает в дымке перехода. И все напряженно молчат, слышится лишь мерное постукивание вилкой о дно тарелки и спокойное "тик" бледно-жёлтого цвета, которое перерастает в "так" бледно-розового. Василиса вновь тонет в этой омерзительно чёрной бездне лепестков и отчаяния. Ей снова кажется, будто Фэш стоит рядом и с горячим отвращением лимонного цвета смотрит в синие глаза; такие же синие, как и васильки на подушке. Рыжая задыхается и чувствует, как ещё один корень оплетает, сдавливает, сжимает лёгкое. И сейчас ей кажется, что смерть всё-таки лучше. Огнева про себя усмехается; она никогда не думала, что от любви умереть можно. Думала... да она вообще никогда не думала. Когда она открывает глаза /чисто из-за того, что надо, а не хочется/ и дожидается чёткой картинки, она видит нависшего над ней Марка. Он смотрит с некой насмешкой и даже каким-то весельем, жутко ему не подходящим. Но Огневой глубоко и безрассудно плевать, она продолжает разглядывать до тошноты зелёный потолок. - О, спящая красавица наконец-то соизволила проснуться! - открыто насмехается, глядя прямо в синие глаза. Сейчас, когда, кажется, что мир завертелся в обратную сторону, его голос снова стал гадко чёрным или же кислотно-жёлтым, режущим глаза, настолько ядовитым, что от их плевков дышать невозможно. Василиса закрывает глаза и облегчённо выдыхает. Хотя бы он стал нормальным. Чертовски неправильным, гадким, чёрным, но нормальным. - Надеюсь, не от поцелуя "прекрасного" принца? - протянула рыжеволосая с насмешкой и горьким страхом в глазах. Главное, чтобы не узнал. Ляхтич кривится, но тоже облегчённо выдыхает, успокаивается немного. Но слышит эти странно-неподходящие Огневой нотки в голосе. Парень чертыхается, но тут же закусывает губу. Он просто свихнулся, умом тронулся, и ему всё это кажется. - Нужна ты мне, - насмешливо протягивает пепельноволосый, закатывая глаза, а потом наконец-то отворачивается, возвращаясь на своё место. Девочка садится и закрывает глаза; вслушивается в, казалось бы тишину, которая безупречно громкая и надоедливая слишком; слишком многословная, чтобы быть тишиной. Из глубин замка раздается мрачное, темно-синее "тик", которое неудержимо перерастает в багряное, навязчивое "так". Шаги в коридоре светло-серые, еле слышимые, незаметные. Далёкие и беспросветно глубокие. Голос в коридоре отдается громким эхо, он почти заговорщицкий и бледно-зеленый, очень знакомый. Он кажется на капельку ближе, чем все остальное. Всего лишь на капельку, лепесточек Василька и бутончик ландыша. А горло снова разрывается кровавыми брызгами фейерверка.***
Отец смотрит прямо и говорит тихо, взгляд его точно лёд; светится солнцем и пахнет морем. Холод пронизывает насквозь, заставляет колени дрожать и воздух выбивает из лёгких. Но сердце костром обжигает; с какой стороны не подойди - все равно обожжешься. Василиса вяло кивает, прямо глядя в гладкое лицо. Она смотрит серо и почти неузнаваемо, думает, что ей снова платье одеть нужно. А лепестки все жгут гортань, оплетают лёгкие и сдавливают горло. Прошло еще два туманно-серебряных дня, оставляя за собой тропинку цветов и запах дождя. Синяки под глазами стали цвета васильков на подушке, а кожа бледнее ландышей. - Бал будет сегодня в семь, будь добра, не опаздывай. - Огнев сам пришел в комнату дочери, чтобы сообщить об этом мероприятии. Василиса перестала появляться и на завтраках тоже. Мужчина исчезает в дымке перехода, а васильки сыплются с потрескавшихся губ. Часы где-то в глубине замка тускло-желто десять бьют, а рыжая на окно забирается. Ветер хлещет щеки, ласкает руки и царапает шею. Девочка смотрит в бездну, а в глазах отражается небо. Она прикрывает глаза, улыбается сломано, а потом шаг делает. И падает-падает-падает. Ее хрупкое тельце жадно заглатывает в вихре ветер, а тучи провожают раскатами грома. Крылья алой бабочкой расцветают за спиной, режут воздух и мороз, который неудержимо забирается под кожу и растекается венами.***
В Часовой Зале стоял Ляхтич и с интересом (с не большим он рассматривал одну рыжую особу, так что ) рассматривал напольные часы в прозрачном корпусе; жакемары монотонно отстукивали время. Стрелами друг другу по голове. Фэш давно заметил своего соперника, но разговор начинать не спешил — он просто стоял невдалеке, делая вид, что с интересом рассматривает одну из картин. В проходе появился тёмный силуэт. — Пора, — сказал Рок и знаком приказал мальчикам следовать за ним. В пасти золотого льва мирно трещало пламя. Астрагор сидел в своем излюбленном кресле у самого камина, в глубокой задумчивости смотрел на огонь и нервно подёргивал ногой. Когда мальчики вошли, он едва повернул к ним голову. Оба затоптались у двери, время от времени перекидываясь презрительными взглядами, не решаясь приблизиться. — Подойдите, — махнул рукой Дух. — Я вызвал вас для того, - начал он торжественно, красиво и каркающе, - чтобы поручить одно несложное - он щурит чёрные бездны глаз и вперивает взгляд в племянника. Марк в первый раз рад, что они не родственники, - заданьице. Надо сказать, довольно щекотливое… - кресло скрипит под ним, а мужчина нагибается вперёд, опираясь о витиеватую трость, - Признаться, я бы лучше доверил это дело своим людям, профессионально исполняющим подобные поручения. Но в данном случае вы оба подходите как нельзя кстати… Да, а тебя, Маркус, - он шипит его имя, тянет, растягивает, словно резину. - Мне рекомендовала сама госпожа Мортинова. Как лучшего из своих подопечных. - И снова черные глаза прожигают дыру в Фэше, который презрительно морщится. Ляхтич же при этих словах выпрямляется, балансируя на самых носках, расплывается в почти-довольной улыбке. Всем своим видом он выражает готовность исполнить любое поручение Астрагора. Почти. — Речь пойдет о дочери Нортона Огнева, — Астрагор тяжело поднимается и проходит к стеллажам с книгами, словно сейчас находится совершенно один. — О нашей загадочной черной ключнице. С девчонкой не все так просто… - Мужчина чуть кивает, проходит дальше в поисках книги, - Она постоянно мешает… Словно маленькая ненужная деталь, случайно закатившаяся в механизм. - Его сухие пальцы сжимают край резной полки, отчего та надрывно скрипит, - Я хочу избавиться от нее — быстро и тихо. Не ожидая такого поворота, ребята недоуменно переглядываются, на миг позабыв о вражде. — Возможно, я сам проведу ее зачасование после того, как она откроет Черную Комнату, тем самым разгадав для нас секрет своего ключа. — Астрагор не отрывал взгляда от пляшущих языков пламени в пасти льва. — А может, и нет… В любом случае мне нужны гарантии. Козырь, до поры до времени спрятанный в рукаве. Я говорю о числовом имени Василисы Огневой. Ну или смерть. Услышав это, Фэш даже не пошевелился. Наоборот, его лицо приняло какое-то отсутствующее выражение. Марк скривился; он не пойдёт на убийство, тем более её. Но Ляхтич тут же вновь обрел подобострастный вид. — Как я уже сказал, все должно оставаться в тайне, — неспешно продолжил Астрагор. — Конечно, Нортон Огнев ничего не должен знать. Могу ли я доверить вам столь опасное дело? - Он сам пожимает плечами и, опираясь на трость, достаёт с полки книгу, начиная её листать, бегая глазами по странице. Астрагор принял отсутствующее выражение лица и сделал вид, словно все в мгновение ока исчезли. Ребята поняли это, как окончание беседы. И Марк видел, как яростно отплясывали польку отблески пламени в ледяных глазах Фэша; как он сжал ручку двери, видел ту хищную ухмылку. И ему стало всё ясно, всё до крупицы.***
Василиса задыхается и стряхивает скрюченными пальцами лепестки с платья. Кашляет надрывно и сбегает во тьму. Шелк пышного платья темно-синий, такой же, как васильки на подушке. Слепяще-яркие брызги цветов слишком режут глаза и полосуют легкие, заставляя грудь вздыматься оторванными крыльями бабочки; такой же алой, как и ее крылья. Толпа шумит пурпурным фонтаном и красными брызгами вина. А Марк взглядом прожигает спину, туго затянутую в корсет. Парень бегло оглядывает зал, хватает с подноса бокал вина, а затем идёт вслед за хрупкой фигуркой девочки. Он находит её где-то в глубине неиссякаемых коридоров. Рыжеволосая сидит на полу, одной рукой опираясь о стену, а второй судорожно стряхивая цветы с ткани. - И что это мы тут делаем? - растягивая слова, словно резину, спросил Ляхтич, опершись о каменную стену и попивая вино из бокала. Синеглазая резко подымается, поворачиваясь к нему. Капли крови окрашивают губы в алый, лицо в серый, а синяки под глазами в синий. Девочка прикрывает рот ладонью, затянутую в синий атлас (тоже пропитавшийся кровью), и в кашле заходится. Приступ накрывает её с головой, сжимает лёгкие, пробивается наружу. На шее, груди и спине расплываются фиолетовые пятна (стебли слишком сильно разрастаются, понимает Марк). А на пол предательски падают алые капли крови вперемешку с целыми соцветиями ландышей и васильков. Она смотрит подавленно и затравленно, ей уже ничего не хочется. Рыжая с хрипом откидывается на стену, не в силах выдерживать собственное тело. Она запрокидывает голову в попытке вздохнуть, открывает обзор на белую кожу в кровавых разводах. Грудь её вздымается так часто, что, кажется (всего лишь кажется) её сейчас одолеет гипервентиляция. Она проводит дрожащей рукой по лицу, отводит рыжие пряди назад, а потом достаёт изо рта цветок. Синий с вкраплениями алого. Зло сжимает его, а её же кровь капает сквозь пальцы на синий шёлк платья. Она слабо улыбается. А хрупкое стекло бокала разбивается о холодный мрамор, окропляя его фейерверками багряных брызг. Марк на миг дышать перестаёт, а сердце через раз бьётся. Он натягивает надменно-искривлённую отвращением маску. Но в глазах паника и синие васильки. Парень долгую индиговую секунду смотрел в синюю бездну, прикрытую рыжими ресницами. - Ханахаки, - тяжело сглатывает Марк, облизывает губы и тоже проводит по волосам. - Слышал о такой? - ухмыляется Василиса, вытирая рукавом губы, начинает тяжело подниматься, опираясь о ту же стену. - Да... - тягучее, словно патока молчание длилось слишком долго, чтобы не быть тягучим. - Надеюсь, не я... виновник... торжества? - Ляхтич хищно прищуривается и чуть нагибается к рыжей, но руки не протягивает. - Даже, если и так, ты узнал бы об этом не раньше похорон. - Отрезает Огнева хрипло, чисто и слишком по-взросому глядя в черные глаза. - Драгоций, значит. - Растягивая слова, будто время, подтвердил парень, а затем вновь гадко улыбнулся, точнее, попытался натянуть на себя эту маску (ему снова слишком не всё-равно, чтобы было плевать). - Но я... - он чуть наклонил голову влево, сверкая узкими зрачками в бездонной радужке, - Ему не расскажу. И синеглазая почти выдыхает рваное "спасибо", но вовремя отрывает крылья этому слову. Не должно улететь. Ведь, если она так скажет, Марк сделает в точности, да наоборот. Блондин уходит в сторону зала, откуда доносятся громкий смех и музыка, запах еды и лжи. Он замирает где-то почти там, но остается ещё где-то здесь. Его профиль ярко очерчивают миллионы огней уже бала. - Я хочу посмотреть на его страдания, Василиса... - и он снова не добавляет это привычное "Огнева", а просто уходит в никуда. Он просто не имел права сказать что-то другое. А рыжая понимающе улыбается и исчезает в полутьме коридора. Из глубины которого, сжимая бледные губы, выходит Нортон Огнев. Он готов сорваться и бежать за ней и её болью. Василиса чувствовала тяжёлый взгляд на себе, но делала вид, что нет. Он должен узнать, но не совсем от неё. Василиса почти рыдает. Ей страшно. Страшно, потому что она чувствует. Эта ночь последняя. Девочка почти бьётся в истерике, но цветы не дают нормально проплакаться, она захлёбывается собственным плачем. Синяки объяли всё её тело. Василиса стягивает с себя перчатки, покрытые пятнами крови, развязывает шнуровку на платье. Оно слетает с её тощей фигурки, оставляя в одной сорочке. На запястьях, ладошках и фалангах пальцев красуются кровоточащие порезы и пятна. Кожа слишком бледная, а кости слишком сильно выпирают (вместе с цветами). Огнева прерывисто всхлипывает и начинает задыхаться, даже не пытается откашлять цветы, скребущие глотку. Слишком больно. Слишком сильно. Слишком слишком. Она запрокидывает голову, хватается за горло пальцами. По щекам катятся слёзы. И именно такой её находит отец. Нортон заходит не через зеркало - через дверь. Он бледнеет, на виске выступает пот. Мужчина перехватывает широкими ладонями поперёк груди дочери, чуть наклоняет её, хлопает по спине. Он сам не замечает, как слёзы скапливаются в уголках глаз, как он шепчет что-то успокаивающее. Он лишь замечает, насколько сильно выпирают позвонки на бледной спине. Насколько она синяя, чем белая. Спустя долгую и мучительную минуту с губ девочки на пушистый ворс ковра срывается (помимо крови, да) крупный синий цветок. А за ним горсть лепестков. Они ярким фейерверком рассыпаются по ковру, цепляются за шёлк платья, кровать. Василиса с булькающим хрипом втягивает воздух так глубоко, что снова заходиться кашлем. Но на этот раз откашливает лишь кровь. Мужчина поглаживает дочь по волосам и спине, оборачивает её к себе лицом и ужасается. Столько боли, силы и принятия в уже недетских глазах. Нортон подтягивает девочку к себе на колени, откидывает с осунувшегося лица рыжие пряди, вытирает ладонью кровь и пот. - Как ты, Василёк? - девочка вздрагивает от его слов, но тянется слабой рукой к лицу отца, проводит кончиками пальцев по гладкому носу, обводит контур губ, скул, бровей, разглаживая складку между ними (такую же, как у неё самой). Девочка чуть смеётся, но снова заходится кашлем. - Больно, - на выдохе говорит она. Губы, хоть и сложенные в улыбке, дрожат, а слёзы оставляют следы на висках и закатываются в уши. На щеках напротив маленькие градинки катятся вниз, очерчиваются морщинки. Нортон всхлипывает глухо и притягивает к себе дочь. Она крепко обнимает его за шею. - Не плачь, пожалуйста, - он гладит её по рыжим волосам, - потерпи ещё чуть-чуть... - Девочка усмехается ему в шею, - скоро всё закончится. И это был не вопрос. Нортон понял это, ещё крепче прижав к себе девочку, которая рухнула в темноту. Он перенёс её на кровать и ещё долго сидел рядом, пока его не вызвала матушка. Нортону не хотелось уходить, он не мог её оставить. Или всё таки мог? Мужчина сквозь слёзы написал записку с тем, чтобы, как только Василиса проснётся, она написала ему. Но девочка не пишет. Лишь складывает записку к себе в карман, проснувшись от дикого кошмара. И эта ночь на самом деле стала последней.***
Сообщение приходит где-то под утро, но она его ждёт. Девочка собрала все цветы и лепестки в одну коробочку, укладывала их бережно, так словно это и не цветы, убивающие изнутри, а цветы, что ей подарили. Она закрывает крышку, оставляя записку. Рыжая ставит её на кровать - бережно застеленную. Ковёр очищен, вещи расставлены по местам. Она вдыхает щекочущие слова и дразнит себя таким заветным и нужным "простишь?" Но понимает, что всё это глупая фальшивка, и что время уже пришло. Уже.Василиса, я повел себя опрометчиво, глупо, безответственно, назвав тебя убийцей.
Она вздыхает, открывает шкаф и выбирает платье. Самое красивое, что у неё есть. Алое.Я был откровенно глуп и неправ.
Шёлк перекликается с рыжими локонами, которые девочка бережно уложила, заколов крупный василёк и две тоненьких веточки ландышей. Нам нужно поговорить. Она читала, что это красиво. Поэтому достаёт кружевные перчатки.Придёшь сегодня к шести в Зал Печальных камней?
Обувает аккуратные туфельки, закрепляет одну прядь сбоку заколкой, подаренной отцом. Но недолго думая, снимает и складывает в коробку.И... простишь?
Огнева заходится кашлем, в опаске оборачивается к зеркалу, вызывает часолист, пролистывает его, вспоминая про личный уголок, резко захлопывает, укладывает туда же. Стягивает часовую стрелу с запястья, прикасается губами к наконечнику и укладывает поперёк часолиста. Закрывает крышку, перевязывает зелёной лентой и суёт на место записку.С любовью,
Фэш Драгоций.
Успокоиться надо. десять-девять...
У Фэша трясутся руки, и колотится в груди сердце. Оно бухает так громко, что Василиса вскидывает рыжие брови и смотрит хитро. Губы бледные (не её) сжимаются с такой силой, под глазами тоже залегли круги. Это даже смешно.восемь-семь
А перед лицом возникает часовая стрела (какая неожиданность!). И рука его чуть дрожит. Огнева сжимает его руку крепко, так, чтобы не дрожала и улыбается розово; пересчитывает все пальцы и гладит бледную кожу. Но снова содрогается от кашля. Слова застревают в горле, а цветы вперемешку с кровью падают на пол. Красиво, думает она.шесть-пять
- Что это? - Отшатывается Драгоций, сводит брови к переносице, натягивает на себя отвращение, сжимая часовую стрелу в руке. - Это? - Она вскидывает левую бровь, вторя ему, ловит ладошкой лепесток цветка. Сжимает его руку крепче. - Это... а это всего лишь васильки... Первая линия бросает девочку в жар. Она улыбается окровавленными губами, шепчет тихое п р о с т и . Не знает, правда, кому точно, но послушно закрывает глаза.четыре-три
Огненный крест сверкает в воздухе, отражается в глубинах льда, Василиса улыбается треснутыми губами, выплёвывая целыми соцветиями свою смерть, и целует Фэша, оставляя на бледных губах лепестки тех самых васильков... - К е л и с а в... два-один Глубокий (последний) вздох. Ну вот и конец. Парень чуть отшатывается, немного поражённо глядя в распахнувшиеся глаза напротив. В них нет отчаяния - лишь решимость. В них нет боли - лишь любовь. Но от них, как уже и ото всей Василисы, не остаётся уже Василисы. Лишь призрачная статуя из цветов, а на пол капают последние капли крови... а может быть просто лепестки цветов, кто знает. На щеках цветочной девочки два бутона ландыша, и огоньки-сердцевинки в глазах. А у Фэша в глазах слёзы. Он поднимает василёк и тут же исчезает, оставляя статую одинокой девочки сверкать в полутьме.И ведь точно не пожалеет.
***
И этим утром Нортон Огнев проснётся от того, что сердце дорогого ему человека остановилось. А Марк уже через минуту ворвётся в залу."Простите"
Нортон держит коробку в руках и не хочет открывать. Ему больно, страшно и очень не верится, что рыжей девочки, которая попутала все их планы, нет. И, он признаётся сам себе, она смогла и на этот раз попутать все их планы. В последний раз, правда. Фэш шёл по коридору, полностью довольный собой, а ещё немножечко дядей. Шёл и никого не трогал, у всех же траур. Поэтому ему тоже пришлось быть в чёрном, но совсем скоро он отсюда уедет.И он, ведь
Мимо него проходит Ляхтич. Марк тоже весь чёрный и даже сожаление на лице. Искреннее. Фэш кривится, но глаза остаются холодными. А блондин продолжает идти, лишь тихо прошептав несколько слов, которые заставили Драгоция замереть на секунду, а каменные глаза распахнуться от удивления. - Н е п о ж а л е й о б э т о м.не пожалеет
А в глубине замка, в зеленоватом свете, на возвышении стоит статуя. Красивая, единственная в своём роде. С ровной спиной, расправленными плечами, решимостью и вселенской мудростью в глазах. В глазах васильковых. Цветочной девочки.