57 дней счастья

В штате Делавэр женщина, решившая отдать своего новорожденного ребенка на усыновление, имеет шестьдесят дней для принятия окончательного решения. Шестьдесят дней на размышления, в течение которых она может забрать ребенка у несостоявшихся приемных родителей. Шестьдесят дней, чтобы разрушить, расколошматить вдребезги хрупкий мир, разорвать на болезненные кусочки душу женщины, всем сердцем принявшую и полюбившую беззащитную кроху, отданную в ее заботливые и нежные руки. Она биологическая мать, она имеет полное и законное право передумать и вернуть себе своего ребенка. Девушка была симпатична, улыбчива и очень молода, но отличалась удивительной прагматичностью. С милой, не сходящей с круглого веснушчатого личика улыбкой, бережно поглаживая себя по округлившемуся животу, она вполне доходчиво, как малым детям, объясняла, почему собирается отдать своего будущего ребенка в «чужие руки». Это колкое, то и дело повторяемое «чужие руки» легко слетало с ее языка, впиваясь Фостер в сердце. Она не считала свои руки чужими, она мечтала взять на них и прижать, как можно ближе к груди, долгожданного ребенка. Ребенка, которого она сама так и не смогла родить. Алек, чувствуя ее нервозное состояние, крепко сжимал ледяные подрагивающие пальцы Джилл; его ладонь была липкой и горячей — женщине хотелось освободиться от этой неприятной хватки, но она терпела. Где-то в самом дальнем уголке сознания билась странная, не до конца оформившаяся мысль-желание: было бы лучше, надежней и легче, если бы рядом с ней сидел не муж, а Кэл. Незаинтересованное, вполне беспристрастное лицо. Уж он бы понял наверняка, говорит правду или притворяется эта сероглазая девушка, уверенно смотрящая в лицо Джиллиан предельно честным лучистым взглядом. Разум подсказывал, что она фальшивит и очень умело притворяется, чувства — она искренна и правдива. Привычно закинув ногу на ногу, выпрямившись, напряженная, как струна, Фостер молча кивала головой, чуть хмурила брови и старательно растягивала губы в искусственной улыбке. Немного успокоившись, попробовала уже с профессиональной точки изучить сидящую напротив девушку и в течение всей беседы не отводила внимательного взгляда от нее, внешне полностью открытой, не чувствующей ни малейшего смущения, ни капельки раскаяния от своих действий и мыслей. В очередной раз одарив всех сияющей улыбкой, девушка протяжно вздохнула и развела руками, продолжив свое повествование. Она очень любит детей, и у нее обязательно будет семья и двое, а может быть, и трое детишек. Но не сейчас. Случайная связь с женатым профессором колледжа принесла свои несвоевременные плоды. Ребенок – это чудо, но не в данный момент. Надо окончить университет, уделить внимание карьере, купить хорошее жилье и найти подходящего мужчину на роль мужа. Джиллиан покоробило слово «роль», она искоса посмотрела на Алека, который с невозмутимым видом развалился в кресле и отрешенно смотрел поверх головы разглагольствующей девушки. Казалось, что все происходящее в этом с виду уютном, но душном кабинете его не касается. Джилл высвободила свои пальцы из ладони мужа и скрестила руки на груди, вновь переключив внимание на юную женщину, что должна родить им с Алеком ребенка. Девушка, уверенная в своей правоте, пожала плечом, замерла и наклонила голову вниз. Затем посмотрела Фостер прямо в глаза холодным немигающим взглядом и прошептала: — Шевелится. Джиллиан сглотнула из-за появившейся во рту сухости и взяла со стола предусмотрительно поставленный кем-то из офисных служащих стакан минеральной воды. Видимо, не единожды в этом кабинете разыгрывались трагедии: редко нормальная женщина, не имея на то особых оснований, отдает свое дитя посторонним людям. Сжав в непослушных пальцах запотевший стакан, Джил немного отпила прохладной пузырящейся жидкости и откинулась на спинку кресла. — Врачи говорят, что у меня… — запнулась и исправилась, — у вас будет девочка. Юная мисс внезапно нахмурилась, глаза подозрительно сверкнули, из полуоткрытого рта вырвался короткий всхлип. Она на удивление быстро справилась с эмоциями, смахивая со щеки ускользнувшую слезинку, но заметно погрустнела, и ее дальнейшая речь уже не была такой же бойкой и жизнеутверждающей. С родителями она в давней ссоре. Они очень строги и консервативны — разорвали с ней все отношения, после того как она не послушалась их и поступила в колледж искусств на актерское отделение. Папа и мама желали видеть свою единственную дочь в белом халате врача и если теперь они еще узнают, что у нее есть нагулянный ребенок, то можно навсегда забыть о родителях. Они ее не поймут, не простят и ни за что не примут с младенцем на руках. Без мужа. Она долго выбирала семейную пару, которой могла бы доверить свою кровиночку. Джиллиан и Алек ей сразу понравились: умны, образованы, очень приятны в общении и не молоды. Следовательно, ее кроха, вероятнее всего, останется единственным и, она надеется, обожаемым ребенком. Очень довольная собой будущая мать радостно смеялась, говоря, что доктор Фостер похожа на нее: такая же сероглазая и веснушчатая. Значит, малышке повезет, и она уродится в своих новоиспеченных родителей. И да, отец ребенка черноволос, строен, очень красив и носит очки. Девушка залилась звонким смехом, всем своим видом показывая, что делает большое, невероятно огромное одолжение, даря Джиллиан и Алеку своего ребенка. Все необходимые документы были подписаны, и стороны довольны друг другом. Оставалось только дождаться дня родов, пережить шестьдесят дней, и у Джиллиан с Алеком будет свой законный ребенок. Дочка. Оставшиеся месяцы прошли в подготовке квартиры к приезду нового, очень важного жильца. Угловая, светлая и теплая комната была переоборудована в детскую. Фостер отказалась от традиционных розовых тонов: обои, ковер, шторы – все убранство маленькой спальни было выдержанно в нежных бежевых и карамельных оттенках. Мебель из золотистого дерева была подобрана с любовью и со вкусом; стульчики, шкафчики, комод и пеленальный столик заняли предназначенные им места. Джиллиан каждую свободную минуту посвящала хлопотам, связанным с ее скорым материнством. Улучив момент, забегала в детские магазины в поисках чего-нибудь особенного, часто в сопровождении Кэла, пытая его бесконечными и порой смешными вопросами. Ловила его снисходительный взгляд, мило смущалась и с самым серьезным выражением лица, с которого в последнее время почти не сходила улыбка, поясняла: «Ну, ты же отец, причем, опытный. Ты вырастил дочь. — И легонько касалась его плеча, — нам с Алеком только предстоит всему научиться». Никогда ранее Фостер не была так откровенна и полностью открыта в общении с Лайтманом. Порой тому казалось, что женщина, переполненная ожиданием счастья, испытывает к нему какие-то совершенно новые, не вполне вписывающиеся в их взаимоотношения чувства, и впервые после развода ощущал свою необходимость и с готовностью помогал Джилл. А оставаясь с ней наедине, перестал ехидничать и иронизировать по поводу и без. Родилась она в небольшой частной клинике на три недели позже срока. Первым вопросом, который задала побледневшая и измученная почти шестичасовым ожиданием Джиллиан, нервно нарезавшая круги по уютному больничному холлу, а потом бросившаяся навстречу вышедшему из палаты врачу, было: — С ней в порядке? Она будет жить? Она не умрет? Нет? — Не волнуйтесь. Все в полном порядке, — добродушно пробасил доктор, придерживая дверь и пропуская вперед себя полненькую, сияющую, как начищенный медный таз, медсестру, державшую на руках ворочающийся сверток, — посмотрите сами. Малышка просто само совершенство. Вспотев от волнения, дрожа от перевозбуждения, женщина приняла и прижала к себе попискивающую, завернутую в теплые и мягкие пеленки девочку. Свою дочку. Крохотное, сморщенное личико, плотно зажмуренные глазки… Джилл была не состоянии подробно рассмотреть ребенка: перед глазами все расплывалось от непролитых слез. — Вы уверены в этом?— все еще беспокоясь, полным мольбы голосом спросила она, глядя на снисходительно ухмыляющегося, импозантного, с благородной сединою на висках доктора. — Да, прекратите нервничать — молодой маме это вредно, — он машинально выдал привычные, успокаивающие слова, ставшие гимном за многие годы работы и общения с перепуганными новоявленными мамашами. Но Джиллиан не могла успокоиться, она еще помнила ту сокрушительную горечь и печаль в сердце, когда девять лет назад ушла из больницы с пустыми руками. Ее сердце было ранено дважды: странной холодностью и равнодушием мужа и потерей ребенка — сына, решившего появиться на свет слишком рано. Пятимесячную беременность не смогли сохранить, а родившийся мальчик был слишком мал, чтобы выжить. Эти две раны, психологическая и эмоциональная, не позволили Фостер решиться на еще одну попытку родить. Она посчитала, будто у нее что-то не в порядке со здоровьем, хотя врачи убеждали в обратном, говоря, что такое случается довольно часто, и поздний выкидыш спровоцировал перенесенный на ногах грипп. Но жизнь доказала правоту женщины: забеременеть она больше не смогла. Проведенное ЭКО окончилось неудачей, и у Джиллиан остался единственный вариант стать мамой — усыновить малыша. Огромных усилий ей стоило решиться на этот очень непростой шаг, уговорить Алека и найти подходящий вариант. Наверное, в те дни она, как и все женщины, предчувствующие, но не желающие верить и смиряться с близким крахом многолетнего брака, решила, что появление ребенка вернет их семье прежние доверительные отношения, восстановит нарушенное равновесие. И даже если случится непоправимое, она не останется одна. Черт побери! Джилл страстно, всей душой желала, чтобы ее обнимали чьи-то ласковые руки, целовали теплые губы. Чтобы можно было прижать к себе и вдохнуть солнечный детский запах, посидеть в обнимку, погулять, побегать, съездить в теплые страны. Чтобы кто-то будил по утрам, забираясь в постель, чтобы можно было услышать нежное или капризное, испуганное или радостное, но такое необходимое и снящееся ей по ночам «мама». И вот долгожданное чудо свершилось: осталось подождать каких-то шестьдесят дней, и она станет настоящей матерью очаровательной крохи. Джиллиан уже и имя ей придумала – Софи. Глаза застилали непрошенные счастливые слезы. Как врач, Фостер сама столько раз говорила нужные и правильные слова, уговаривая испуганных пациентов, попавших в сложные ситуации, а теперь, оказавшись на их месте, совершенно растерялась, не зная, что, как и куда… — Вы не обманываете меня?— повторила она в десятый раз — Я абсолютно уверен,— сказал врач и ободряюще улыбнулся. Стоящая перед ним женщина была очень хорошенькой: широко распахнутые темно-серые глаза, вопросительно смотревшие на него, и пушистые каштановые волосы, обрамлявшие побледневшее лицо, с четко проступившими, украшавшими его многочисленными веснушками. — У вас теперь одна забота – радоваться ее появлению на свет. Завтра можете забрать ребенка домой. А пока нам нужно ее покормить и провести кое-какие медицинские процедуры. — Ооо, — выдохнула Джилл, испытав внезапный страх. — Стандартные, — успокоила медицинская сестра, забирая девочку у Фостер. — Рост, вес, искупать… Приезжайте завтра в это же время. Двери закрылись, женщина осталась одна в пустом холле и тяжело опустилась на мягкий кожаный диван, чувствуя, как в неровном, бешеном ритме колотится сердце. — Завтра, — пробормотала она, поднося ладони к лицу и глубоко вдыхая едва уловимый специфический запах, оставшийся после ее дочки. Встав на ноги, Джиллиан обернулась и долго смотрела на двери из матового рифленого стекла, словно надеясь, что они раздвинутся, и она снова увидит малышку. Но ждать не было смысла. Надо просто пережить одни единственные сутки. Как же ей не хватало Алека, его поддержки, его силы, его любви. По стечению обстоятельств муж был далеко, и одиночество убивало перевозбужденную женщину, которой хотелось поговорить с близким и родным человеком, услышать добрые и ласковые слова. Но он был недоступен, его телефон молчал, и Джилл даже не могла сообщить ему радостную новость: их дочка появилась на свет! Выйдя на широкое выложенное мозаичным камнем крыльцо, Фостер подставила горящее лицо свежему, прохладному ветру, прищурилась, чувствуя, как щеки и лоб ласкают теплые солнечные лучи, проникающие через густые ветви деревьев, окружавших небольшое, спрятанное в глубине ухоженного парка здание клиники. Звонко цокая каблучками, она прошла по дорожке и присела на первую попавшуюся скамейку (ноги все еще плохо держали, и надо было как следует успокоиться, прежде чем садиться за руль). Женщина достала из сумочки зеркальце, посмотрела на свое отражение и улыбнулась ему. Сначала неуверенно, а затем расплылась в широкой счастливой улыбке, говоря: «Джиллиан Фостер, еще немного и сможешь смело называть себя мамой, – и опрокинула голову вверх, глядя, как бегут по синему небу белые пушистые облака. — Господи, как же красиво оно звучит: Джиллиан – мама». Она взяла в руки мобильник, немного подумала, приподняв бровь, мысленно представляя человека, которому хотела позвонить, и набрала знакомый номер. Ответили после первого же гудка, так, будто с нетерпением ждали этого звонка: — Лайтман слушает. — Кэл, она родилась! — чуть дрогнувшим голосом выпалила Джилл. — Поздравляю, милая, — мужчина сглотнул, прежде чем продолжить фразу: — Как я понял, это девочка? — Все те часы, как Фостер сорвалась с работы и умчалась в Делавэр, он думал о ней и переживал, не имея никаких сведений от своего друга. — Очаровательная, — ответила она и замолчала, вдруг подумав: а интересно ли будет собеседнику выслушивать невразумительные восторги по поводу появления на свет абсолютно чужого ему ребенка. — Джилл? — напомнил он о своем присутствии Лайтман. – Джилл? — в голосе хорошо читалась тревога. — Джилл с тобой все в порядке? — Абсолютно, Кэл, — она на секунду задержала дыхание и добавила: — Пока. Поговорим, когда я вернусь, если захочешь. — А потом не выдержала: — Завтра я смогу ее забрать, Кэл! Теперь, когда ее страхи улеглись, и маленькая Софи заняла приготовленную для нее уютную колыбель, Фостер всецело отдалась своему чувству. Она целовала лобик Софи и ее кулачки. Прислушивалась: ровно ли дышит? и внимательно рассматривала крохотные пальчики на ручках и ножках. Ласково поглаживала ее шелковистую, сладко пахнущую кожу, темный пушок на головке и, убедившись, что дитя действительно совершенно, начинала плакать. Слезы были выражением беспредельной любви, усталости от ожидания и невероятного облегчения — этот ребенок был здоров. Женщина не могла поверить своему счастью, она и не подозревала, что будет так обожать свою приемную дочку. Каждый новый день приносил с собой очередное открытие, вызывающее то слезы умиления, то сковывающий члены испуг. Джиллиан могла бесконечно наблюдать за Софи, которая большую часть времени проводила во сне. Девочка оказалась удивительно спокойным и не требовательным ребенком: о том, что пора сменить подгузник, намекала еле слышным недовольным кряхтением и сурово сведенными к переносице золотистыми бровками. А о наступившем времени кормления извещал требовательный громкий плач: мы проголодались! Иногда Фостер даже ловила себя на странных ощущениях: за полчаса до того, как просыпалась Софи, у женщины наливались и начинали несильно ломить груди, словно в них прибывало молоко. А, поднося бутылочку к крохотному ротику, прислушиваясь к жадному причмокиванию и глядя на убывающую молочную смесь, она замечала, что ее физическое состояние приходило в норму. Из-за своего припозднившегося появления в этом мире Софи уже не была красным сморщенным младенцем, как большинство новорожденных. У нее были шелковистые темные волосы, прозрачная кожа цвета слоновой кости и широко поставленные ярко-синие глаза. Когда девочке исполнился месяц, Алек предложил Джиллиан отметить это важное событие, первый юбилей их дочери, и пригласить на вечеринку самых близких друзей. Пара десятков гостей, повосхищавшись мирно посапывающим в кроватке младенцем, перешла в гостиную. В детской остались Джиллиан и опоздавшие к началу праздника Кэл и Эмили, которая не отходила от Софи, с восторгом рассматривая кроху. — Она такая красавица, — шепотом проговорила Эмили, осторожно касаясь каштановых кудряшек на головке малышки. — Да, она прелестна, — женщина осторожно взяла на руки сонную Софи. — Скоро мы проснемся и потребуем кушать. Стоявший в дверях Лайтман подошел к Джилл, нежно покачивающей и прижимающей к себе крохотное детское тельце, и, неожиданно для самого себя, улыбнулся, в его глазах проглянуло мягкое, искреннее чувство. — Можно ее подержать?— спросил он Фостер, испытывая неловкость за свою необычную просьбу. Но ему вдруг захотелось вспомнить то сладостное чувство, что он испытывал много лет назад, укачивая капризничающую и очень громкую Эмили. — Конечно, можно, — улыбнулась Джиллиан, передавая ему с рук на руки свое драгоценное дитя. Кэл взял Софи на руки так бережно, словно девочка была соткана из лунного сияния и нежнейшей осенней паутинки. Он прижал ее к себе и улыбнулся, наклонив голову и глядя на круглое личико, коснулся ее крошечных ручек, провел пальцем по пухлым щечкам и гладкому лобику, а затем, наклонившись, поцеловал в теплую шейку. Джиллиан смотрела на все это с изрядным удивлением: Алек всячески избегал брать на руки Софи, отговариваясь тем, что она слишком маленькая и хрупкая, и он боится ее раздавить. А у Кэла это получилось очень непринужденно и естественно, так, будто он только и делал, что нянчился с младенцами. — Ты счастлива, милая? — приглушенно спросил он Фостер, возвращая ей начавшую сердито попискивать девочку. — Да, очень, но… — по ее лицу скользнула тень, — осталось еще двадцать девять дней. Я не хочу об этом думать, но еще много чего может случиться, — Джиллиан горестно вздохнула, опуская малышку в колыбель и доставая приготовленную заранее бутылочку с молоком. — Я уже к ней привязалась и мне страшно: вдруг Софи заберут? — Ну, что Вы, Джиллиан, — подала голос Эмили, тихо, как мышка, опустившаяся на колени около детской кроватки, — такого не может быть. А можно я? Можно мне подержать бутылочку? — Какие у меня сегодня хорошие помощники, — Джилл протянула Эмили детскую смесь и отступила назад. — Милая, все будет хорошо, — мужчина обнял ее за плечи, привлекая к себе. Джиллиан обхватила его за шею, касаясь своей щекой небритого подбородка, удивляясь, почему ей так хорошо и спокойно в объятиях чужого мужчины. Пусть он и друг, близкий друг, но она не должна испытывать таких откровенных и сильных чувств, не должна так крепко прижиматься к его теплому и надежному телу. В шесть недель маленькая Софи походила на самую красивую в мире куколку. Она уже пробовала улыбаться, капризно растягивая пухлые губки, и издавала свои особенные звуки, пуская пузыри. Длинные пушистые реснички отбрасывали на нежные щечки густые тени. Преисполненная чувства гордости Фостер укладывала девочку в коляску и отправлялась на прогулку в близлежащий парк. Это был один из самых счастливых моментов, когда Джилл ощущала себя настоящей мамой, толкая перед собой коляску со спящей Софи. Она подолгу катала ее по тенистым аллеям. Ранняя осень баловала теплом и солнечными деньками, под ногами шуршали начавшие опадать листья. То и дело на встречу попадались довольные и не очень мамаши, так же, как и она, гуляющие с колясками или с детьми постарше, которые пусть и не твердо, но смело шагали на своих ножках. На детской площадке резвились уже совсем самостоятельные детишки: катались на каруселях, возились в ярко разрисованных песочницах, лазали по разновысотным лесенкам, катались с горок, дрались и мирились, плакали и звонко смеялись. И отовсюду слышались испуганные или грозные оклики присматривающих за ними родителей или нянь. Джиллиан, заглядывая в коляску, смотрела на мирно сопящую Софи, и представляла, как она, подросшая, будет беззаботно носиться по парку, играя со своими сверстниками. А сколько радости доставляло им купание! Девочка любила воду и стойко переносила ежедневные водные процедуры. Она спокойно лежала в ванночке, лишь изредка хлопая крохотными ладошками по воде и недовольно попискивая, когда Джилл, по неопытности, причиняла ей неудобство: либо слишком крепко стискивая в руках, либо попадая при умывании хоть и нежным детским, но все же щиплющим шампунем в широко раскрытые глазки. Фостер всем сердцем, всей душой полюбила это крохотное, требующее постоянной заботы и ласки существо. И как не старалась, не могла перестать думать о девушке, которая так легко смогла отказать от счастья материнства. Она очень надеялась, что больше никогда не увидится с ней, старательно изгоняя из памяти ее имя, облик и голос. Но чем ближе к концу был оговоренный срок, тем почему-то тревожней становилось на душе у Джиллиан. Она даже несколько раз видела сон, в котором «та» девушка протягивала к ней руки и требовала: «Отдай то, что тебе не принадлежит!» Фостер просыпалась в ледяном поту и с отчаянно бьющимся сердцем бежала в детскую, чтобы посмотреть на мирно спящую в своей колыбельке малышку. Осторожно касалась ее, поправляла одеяльце и нежно целовала теплую бархатную щечку. Алек, узнав о ночных кошмарах жены, только рассмеялся, сказав, что матери, отдавшие своих детей в чужие семьи, крайне редко забирают их обратно. Почти никогда, ведь им на принятие такого непростого решения дается достаточный срок. И тем более после родов им не показывают ребенка, чтобы не травмировать психику. Он успокаивал Джиллиан, объясняя прописные истины: если женщине нужен ребенок, ее не остановят никакие трудности, ни моральные, ни материальные. И как бы ей не приходилось изворачиваться в этой жизни, она ни за что не откажется от новорожденного. Но как Фостер ни старалась, она не могла избавиться от необъяснимого чувства тревоги. Последние пять дней до истечения срока, после которого уже никто и никогда не сможет отобрать у нее девочку, тянулись невыносимо, мучительно долго. Осень, словно вспомнив о своем отвратительном характере, разразилась надоедливым дождем. Софи немного приболела: она чихала, неспокойно спала, капризничала и отказывалась есть. Но, слава Богу, все обошлось парой дней, и маленькое солнышко снова довольно сопело, протягивая ручки и цепко хватаясь пальчиками за свою любимую бутылочку с молоком. Утро среды, да и весь тот день Джиллиан помнила очень смутно, но отдельные моменты все же запечатлелись в ее сознании яркими болезненными вспышками. Неурочный, ранний звонок в дверь. Люди, вошедшие в квартиру, и их лица, хмурые, но в тоже время решительные, даже злые. Слова, безжалостные и хлесткие, как удары кнутом. Болезненные и ранящие. Руки, что завертывали Софи в «чужое» одеяло. Переносная сумка для ребенка с розовым ушастым зайцем на боку. Не желающий ничего говорить Алек, трусливо сбежавший прочь. Джилл смотрела, как он судорожно натягивает пальто, хватает ключи от машины, чмокает ее холодными губами в щеку и, невнятно бормоча: «Извини, нет, не сейчас, потом…» пятится по коридору, рывком открывает дверь и вылетает на улицу. И абсолютная тишина, окружившая ее в совершенно пустой квартире. Слез не было, они тяжелым ледяным комом застряли в судорожно сжатом горле. Глаза жгло, словно в них насыпали горького перца. Сердце билось медленно и неровно, вдохнуть полной грудью никак не получалось. Джиллиан казалось, что она умерла или что ей снится страшный, лишающий воли и движения кошмар. Она никак не могла поверить в правдивость произошедшего. Вздрогнув, провела ладонью по лицу, словно отгоняя неприятное видение. Все еще в состоянии почти полной заторможенности, как во сне, неровным шагом пересекла холл и молча вошла в опустевшую детскую. Подобрала с пола раскиданные вещи и игрушки. Застелила холодную колыбель. Поправила стопочки подгузников, придав им безукоризненно ровный вид. Расставила по ранжиру баночки с кремами и присыпками, бутылочки для кормления. Убрала в комод бежевый прогулочный конверт, атласный, такой легкий и мягкий на ощупь. Теперь ему суждено всегда оставаться пустым. Подошла к пеленальному столику. На стене в его изголовье был приклеен симпатичный детский календарик с яркими диснеевскими героями. Она провела пальцем по строчкам, губы беззвучно шевелились, отсчитывая дни, проведенные с Софи. Судьба подарила ей пятьдесят семь дней. Пятьдесят семь дней счастья. Слишком коротким оказалось ее вновь несостоявшееся материнство. Слишком горьким был финал.