хворай бесконечно долго.

Интересно было наблюдать, как Инк завороженно наполняет анти-пустоту разнообразными красками, рисует большое количество реальностей, иногда не совсем отличающихся друг от друга собственным наполнением и художественными изысками, но, казалось, что в данный момент ничего не может остановить творца во плоти и крови, созданного этим миром для сотворения прекрасных жизней, альтернативных вселенных, отличных от той же оригинальной. Впрочем, каждому ангелу положен демон, ну, а в нашем случае — Богу положен Сатана. Инк и не помнил, откуда он взялся. Чернильница слишком быстро увлёкся собственной насущной работой, создавая в припадках и ярости абсолютно адское месиво из красок всех мастей и наружностей; будто это был и не художник вовсе, а абстракционист, кой-продаёт свои картины за миллиарды шекелей, выставляя как «не понятное простым смертным искусство». Да вот только отличало Инка от этого наглядного примера одно, только ему понятное свойство, — он поистине умел рисовать. Интересное начало какой-то поучительной, уже сидящей в глотке от своей большой прозаичности и эпичности басни для начальной школы про два начала и два конца, сплетающихся воедино с самого раннего начертания на холсте вселенной Инка. А вместе с ним и Эррора. Художника тошнит. Его тошнит не от тянущей боли внизу живота, не от покорно забитых в его кости гвоздей от всегда справедливой матушки Вселенной, разодетой в хуй пойми какие дрянные лохмотья, украшенные ножами с кровью двух противоположных скелетов и их двумя душами, не получивших своего окончательного воплощения в физической оболочке. Да если бы она и была, то вместить все душевные тяготы этих вечных штук, уже превратившихся в извечные, дрянные, прогнивающие личности ей бы составило больших рабских трудов. «Почему „рабских“ же?» — спросит простой обыватель с улицы, на что такой же просто ответит — «скелеты будут заставлять их творца на собственном опыте рассказать им о чувствах», и второй будет совершенно прав. Слова Вселенной способны выразить любое её желание, но есть то, над чем она бессильна. Она не может рассказать собственным творениям о ясных, безгрешных чувствах, наподобие любви или ненависти, чешущими запястья и протирающие в них язвы и раны, образовывая ещё один слой перегноя, заставляя обоих скелетов, отождествляющих начало и конец в представлении этой шизоидной внеземной силы, и та смеётся от переизбытка всплывающих в её разуме парадигм и идей, что же сделать с ними двумя. Вселенная, она же Случай, она же Старость, Молодость, Смерть в конце концов, и она же — Жизнь. Противоречивое, странное суждение, сделавшее для себя Инк в начале собственной жизни, задающимся заветным вопросом «зачем?», как и прекрасным «как?», появлявшемся в его электрических импульсах мозга, состоящим из маленьких клеточек, покорно служащим своему владельцу. Однажды он видел его. Скелета с чёрными смоляными костями, треск коих слышался за пару километров анти-пустоты. Под глазами у него покоилась череда из лазурноватых полос, шедших от раздражённого себялюбием подбородка, уходившим к шейным позвонкам также лаконично и тонко, будто он сам провёл по его чувствительной тёмной коже кистью, смешав все прекрасные оттенки синего, что только знал художник. Он восторгался его телосложением, строением черепа так долго, как может только вообразить разум когда-либо существовавшего создания Инка, вышедшего из-под его руки с излюбленно замотанными обрывками ткани, сшитыми в перчатки без окончания пальцев. Это касалось не только перчаток художника, но и всего его одеяния, например шарфа, в коем он видел лишь одному ему понятную тряпку, изжившую себя давным давно. Инк перестал работу над своим недавним проектом, — новой альтернативной вселенной, в которой он не чаял собственных стараний и не жалел сил для её создания, вдохновившись единственной личностью, видевшей его. Он не знал его имени, а Инк не знал имени незнакомца. Но встретившись однажды одним лишь взглядом, впервые увидев его в тумане, он понял, что тот, кого он искал всегда был перед ним, он просто не видел его. Был слеп, также, как и их создатель, также, как и простой обыватель. Но художник точно был уверен — это не просто привязанность.