The Life and times

— Никто не смеётся над Богом, когда находится на грани смерти. Её слова, исходящие из этого прекрасного маленького рта так ясно, как если бы они были произнесены всего лишь мгновение назад, раздавались в голове Джеймса: снова и снова, как удары барабана. По его мнению, она была красивой. Ей было шестнадцать. Она сидела в этом коридоре, и свет факела мерцал на её бледной, безупречной коже, отражаясь в её ярко-зелёных глазах. Это было почти два года назад, а как все поменялось. Конечно же, она была по-прежнему красивой, возможно, даже больше, чем тогда, но всегда должна быть разница между красотой, которая у тебя есть, и красотой, которую ты жаждешь получить. — Никто не смеётся над Богом, когда находится на грани смерти, — он снова вспомнил, как однажды она сказала это, и улыбнулся немного, потому что конечно же Лили была права. Она всегда права. Кончик палочки противника был направлен между его глазами, а его собственная палочка лежала вне досягаемости, и это доказывало, что Бог существовал. У Джеймса была причина, чтобы выжить, потому что существовали правила, правда, значимость и что-то ещё по ту сторону палочки. Он подумал, что позже обязательно скажет Лили, что она была права: такая угроза и правда делает из скептика верующего. Он полагал, что это неправильно, но это не имело значения. В другой ситуации признание божественности можно было считать актом трусости, но не сейчас, когда это делало его храбрым. Лили была всегда права. Он чувствовал, что начинает улыбаться и ждать проклятия — проклятия, которое покончило бы с этим или хотя бы вызвало бы значительную боль или бессознательное состояние. Но его не последовало. Наконец, противник заговорил, но это было не проклятие. — Она не любит тебя, — отчаянно закричал он. — Не любит. Видимо, никто не смеётся над Богом, когда теряет любимого человека. Джеймс позволил этим словам ударить его, зная, что это правда. Он позволил боли наполнить себя, а не подчинить. Он кивнул. — Возможно, — ответил он наконец. — Но я справлюсь с этим самостоятельно. Поражённый безразличием Джеймса, старший волшебник сузил свои карие глаза и сильно нахмурился. Молодая красота, которая была у него ещё год назад, бесследно исчезла. — Ты скоро умрешь, — сказал он. Джеймс моргнул. Было странно думать, что в ближайшее время ты умрешь. Затем снова он кивнул. — Давай же, — с вызовом ответил он. — Я готов умереть. Потому что наконец он понял, что значат эти слова.