Неважно, что будет завтра

- Ты не можешь так со мной поступить! – кричал Паша, спотыкаясь, падая, но продолжая идти вслед за доктором. По рассеченной руке текла кровь, глаза юноши блестели от навернувшихся слез, и непонятно было – это от дыма вокруг, или от того, что творил доктор? - Извини. Я должен так поступить, – отчеканил МакКой, стараясь не смотреть на ошарашенное лицо парня. Губы Чехова задрожали, он стиснул кулаки, остановился на миг, а потом упрямо зашагал снова. Больше Боунс к нему не повернулся. Шел вперед. Переступал через коряги на мертвой, дымящейся земле, и старался не думать о своем поступке. Он не смотрел, но чувствовал и слышал дыхание Павла за своей спиной. Главное - не оборачиваться. Не думать о нем. Забыть. Забыть это отчаянное выражение лица парня, забыть потемневшие от пепла кудряшки, забыть о его взгляде… Боунс выругался. Резко остановился. Прислушался – сзади тишина. Помедлив, обернулся. Стоит, все такой же потрепанный, несчастный, задыхающийся от дыма, со слезящимися глазами и умирающей надеждой во взгляде. - Прости, Паш, - хрипло бормочет доктор, после чего отдает Скотти рваный и грубый приказ немедленно поднимать одного человека на борт. Только одного. Он старается не смотреть на лицо Чехова в этот момент, но оторвать взгляда тоже не может. Последнее, что он слышит на этой Богом забытой планете – отчаянный крик.

***

Прошло два дня с тех пор, как МакКой и Кирк спустились на странную планету, окутанную, как оказалось, ядовитым туманом. Экипаж постепенно возвращался к своей обычной работе, Споку не терпелось получить наиболее полные отчеты, Скотти шутил и строил догадки о том, что же там все-таки произошло, в общем, на корабле все шло своим чередом. В каждом его отсеке, разве что кроме одного. Боунс до последнего оттягивал срок сдачи своего отчета о том, что же все-таки тогда произошло. Он не торопился рассказывать об этом даже Кирку. Просто духу не хватало. Желание было, но слова застревали в горле, а перед глазами снова возникал этот образ Чехова. Чертов Чехов. Павел же отчаянно не понимал, почему его избегают. Он одним из первых побежал в транспортаторную, чтобы наконец увидеть своего Лёнечку. Но доктор шарахнулся от него, словно от привидения, скрылся в медотсеке и больше не появлялся. Сначала Чехов решил, что ему не стоит беспокоиться. Мало ли, что там произошло? Может ему просто нужно отдохнуть? Но когда Боунс стал целенаправленно и преднамеренно избегать даже секундной встречи с энсином, тот всерьез забеспокоился. Он начал сам искать встречи. Специально ходил туда, куда ходит МакКой, постоянно вертелся возле медотсека, вычислял все варианты перехвата доктора. А потом Боунсу внезапно это надоело. - Чехов. Прекратите мешать мне работать. Я не желаю вас видеть рядом со своим рабочим местом. И не желаю вас также видеть рядом с собой. Мне это надоело. И оставил Пашу в коридоре наедине с этими словами. Парень на секунду недоуменно оторопел, а затем осознание пролилось на него, как ведро холодной воды. Не то, чтобы между ним и МакКоем действительно что-то было до этого. Но, по крайней мере, Чехов на это серьезно и наивно надеялся. Он все чаще засматривался на доктора, а доктор все чаще появлялся на мостике, и не всегда ради Джима. Паша улыбался ему и радовался, когда видел, как разглаживаются морщинки на лбу у вечно хмурого и неприступного Боунса. И хмурый МакКой переживал за каждую царапину на теле юноши, все чаще и чаще затаскивая его под любым предлогом к себе в медотсек, от самого банального: « У нас внеплановый медосмотр» до странного «Павел, а вы не делали эту прививку, надо это исправить». А теперь, после этой высадки на планету и возвращения с нее – все исчезло. Как будто и не было между ними ничего. И уже только слепой не замечал, что между ними что-то не так. Атмосфера на мостике тоже оставляла желать лучшего: Паша чахнул на глазах, почти не улыбался, Сулу порой казалось, что даже кудряшки парня как-то потемнели, хотя это конечно был полный абсурд; МакКой изредка являлся на мостик, что-то хмуро бурчал и отправлялся обратно в свою берлогу к стаканчику виски и мрачным размышлениям. А потом Паше сказали: «будь паинькой и отнести вот это Боунсу, да, сам, да, немедленно», и он пошел, куда уж деваться, если сам капитан просит. Капитану отказывать нельзя. И Чехов вскоре уже был в медотсеке, с тяжелым сердцем подходя к столу доктора. - Положи и уходи, - холодно промолвил Боунс, не поднимая на него уставший взгляд и не давая Чехову и рта раскрыть. Паша насупился. Русское терпение подходило к концу. - Лёнь… Что происходит? – наконец спрашивает Паша. По-домашнему так, слегка отчаявшись, вертя папку с какими-то там бумагами Джима в руках и смотря на Боунса своим грустным, пронзительным взглядом. Доктор некоторое время молчит. Чертов мальчишка этот Чехов! Вот вроде и не делает ничего, а от одних только этих слов хочется забыть обо всем и обнять его покрепче. Лишь бы не грустил. Но нельзя. Нельзя, иначе все будет как там, на планете. - Лёень… - уже как-то совсем отчаянно тянет Паша. Боунс устало поднимает голову, всматриваясь в бледное, усталое лицо мальчишки. - Паш… Космос – зло. В нем полно опасностей. Но твоя самая большая опасность – это я. Чехов непонимающе склоняет голову набок, совершенно не соображая, что несет доктор. - Что? – наконец переспрашивает он, щурит умные глаза. – Что там произошло на той планете, что ты так изменился? МакКой понимает, что он слишком долго отмалчивался, что он сам уже просто устал молчать об этом, но сказать такое в лицо самому невинному и прекрасному мальчишке на всем Энтерпрайз у него язык не поворачивается. Он тяжело вздыхает. Слышит суровое сопение Чехова. Грустно усмехается. Сердитый, сопящий Чехов – это действительно очень и очень мило. В груди что-то болезненно щелкает. «Ты не можешь так со мной поступить!» Боунс поднимает взгляд. Да. Не может. Это обеспокоенное личико энсина так непохоже на то, каким он был тогда…На той планете. Паша не выдерживает: вздыхает, кладет папку на стол. Возможно, ему не суждено дождаться ответа от Лёни, возможно, им просто не суждено быть вместе, возможно стоит пойти достать из запасов шкафчика бутылочку чего-то крепкого, чтобы заглушить боль в груди. Странно, но до этого Чехов не мог точно сказать, действительно ли ему нравится доктор. А теперь мог. Да, нравится. Да, сильно. И очень больно. - Та планета – это симуляция. Газ создает иллюзии на основе воспоминаний, проектирует будущее, запутывает сознание, чтобы заставить человека остаться там навсегда и умереть. Паша внимательно смотрит. У Боунса тяжелый взгляд, его рука лежит на запястье Чехова, не желая так просто отпускать парнишку от себя. Это эгоистично, черт возьми, но это так. - Моей симуляций был ты. Чехов некоторое время обдумывает эту информацию, не спеша убрать руку со стола. - И все так плохо, если в твоем будущем я? - Все плохо у тебя, если я в твоем будущем. - Но… - Все в итоге приводит к одному и тому же результату – твоей…смерти. Рука Чехова вздрагивает, ее тут же накрывает ладонь Маккоя. - Это не значит, что в реальности все должно быть также! – отчаянно восклицает Паша. - Но я боюсь, как бы это не стало реальностью. Паш, пойми, я не тот человек, который пообещает тебе светлое будущее. В этой жизни слишком много опасностей, много болезней, много вероятностей, много случайностей, плохие вещи могут случиться в любую секунду, а в космосе так и каждую тысячную долю секунды! Я сбежал с планеты, при этом бросив там тебя, и я не могу не поймать себя на мысли, а что если бы это была реальность? Боунз замолкает. Паша тоже молчит. Опустив взгляд в пол, думает об услышанном, осознает, почему доктор так отчаянно пытался избежать с ним встречи. Причина одновременно и серьезная и просто невероятно глупая! - Знаешь, ты дурак… - наконец говорит Чехов с немного грустной улыбкой. - То есть? – хмурится МакКой. - Вся жизнь итак большая опасность. И знаешь, мне все равно. Мне все равно даже на то, что если я рядом с тобой и это опасно для меня, мне все равно, что это может быть правдой. - А если я за тобой не услежу? А если… - начинает бурчать Боунс. - Лёнь… Даже если это все и так, единственное, что я хочу – это быть рядом с тобой. Неважно насколько это будет долго, неважно, сколько всего придется пережить при этом. И неважно, что может случиться. Боунз внимательно смотрит на парнишку. На его кудряшки, на умный взгляд, на милый вздернутый носик. Смотрит и думает, какого черта он так влюблен. Паша ждет ответа. Старается выглядеть уверенным, а сам волнуется, впервые не знает чего ожидать от доктора и всерьез боится снова быть отвергнутым. Ему не страшно сейчас ничего, кроме холодного нет. Но МакКой просто не может сказать нет Паше. Он встает, притягивает парнишку к себе и крепко обнимает. Чувствует, как тот облегченно выдыхает ему в шею и жмется как ребенок. Увиденное на планете наконец рассеивается как нелепая иллюзия, обман, старый кошмар. Его Паша, его реальный Паша сейчас здесь, рядом с ним, самоотверженно обнимает доктора и кажется, тихонько там чему-то усмехается. Страх потерять Чехова не оставляет МакКоя, но он твердо обещает себе не допустить этого. Никогда. Он фырчит, что все эти глупые нежности не для него, и вообще он суровый доктор, но в конце концов зарывается носом в кудряшки Чехова и забывает обо всем, кроме этого уютного и нежного тепла.