***
В тот май, когда его брат смеялся, впервые увлекая его прочь от костров, юный Вортигерн едва отпраздновал свое шестнадцатилетие. Утер любил сбегать к магам в Белтайн и всегда брал с собой брата. Он пускался в пляс под звонкие удары бубнов и легкие переливы флейт, растворяясь в хаосе майской ночи. Тащил Вортигерна к себе в самый центр танца, ближе и ближе к огню, опасно протягивавшему к юношам свои ладони. И юный принц поддавался темному желанию внутри, разливаясь громким смехом, даруя себе чуть больше свободы, не переставал касаться, обнимать, и снова касаться, окунаясь с головой в магию ночи Беленоса. Вортигерн ловил чужие руки, позволяя незнакомым молодым волшебникам и волшебницам подхватить его в общий хоровод, и в глазах его плясало пламя костра. Тогда Утер впервые посмотрел на него так пугающе странно, что завлекающее к себе сердце огня из детских снов показалось бы ласковым и безобидным. В ту ночь они с братом ходили по полям, собирая первые весенние цветы. Утер улыбался нежно, мягко касаясь его руки. В ту ночь, поправив на юноше съехавший на глаза венок, он поцеловал Вортигерна. И поцелуй тот отнюдь не был похож на целомудренный и чистый. У юного принца кружилась голова, а в крови Утера бурлил эль, когда он повалил брата в покрытую утренней росой траву, не переставая касаться и целовать. В свои семнадцать Вортигерн уже был помолвлен. Он не представлял, кем окажется его будущая жена, ровно так же, как не знал, сможет ли находиться так долго вдали от брата. Обучение у магов не бывает легким, и Вортигерн понимал, почему отец отсылал его со двора, почему настаивал на помолвке и почему не позволял Утеру проводить с ним много времени. Вортигерн понимал и от этого злился до скрежета зубов, до дрожи в коленках, до ярких кругов перед глазами. Он злился на отца за его осведомленность, его умение угадывать и узнавать. Тогда он принял свою участь смиренно, надеясь на участливость Утера. Но когда брат отказался прощаться с ним, постепенно отдаляясь, потакая отцу, жгучая обида захлестнула Вортигерна, а пламя костров уже шептало заклятия, уговаривая, убеждая.***
Теплые ветра принесли с собой майские грозы, и на свое восемнадцатилетие Вортигерн получил, наверное, лучший подарок из всех. Костер полыхал ярко, взмывая к небу снопами искр. Вортигерн лежал в траве неподалеку, переводя дух. Вокруг него сновали девушки, одна прекраснее другой, заглядывались на него, предлагая вернуться в хоровод, но глазами просили уйти с ними от костров прочь, как можно дальше. К принцу подходили и юноши, склоняясь над ним, любуясь отражением пламени на его радужке, говорили какие-то глупости, звали с собой. Вортигерн молча качал головой и они уходили, постоянно оглядываясь. Всем нравился красивый принц. Вортигерн, должно быть, уснул посреди праздника, ведь когда он открыл глаза, костер уже догорал, делая последние свои вздохи, переливаясь на голых углях янтарным блеском. Вокруг него почти никого не было - многие, уединившись, ушли собирать май в угоду прекрасному летнему божеству. Когда принц приподнялся на локтях, то столкнулся взглядом с мужчиной, который одним из немногих еще оставался сидеть у костра. Должно быть, он давно не сводил глаз с Вортигерна, наблюдая за тем, как юноша спал. Принц смотрел на него долго, не отрывая взгляда, и мужчина поднялся с места, чтобы, наконец, подойти ближе. Огни тлели в кострище, замирая на углях, но срывались, поддаваясь ветру. Вортигерну казалось, что он видел этого мужчину ранее в свите своего брата, но юноша никогда не интересовался ближним кругом Утера, так что все его мысли были лишь догадками, необоснованными и нечеткими. Такими же точно казались его действия, когда он увлекал за собой в лес едва знакомого человека. Над холмом, где осталось теперь одно пепелище, едва заметным золотом намечался рассвет, пока лишь утопая в ночном сумраке. Мужчина обнимал Вортигерна, лежа на нем в траве, и принц чувствовал себя самым счастливым на свете. Он не смог бы объяснить, почему так превосходно было отдавать себя кому-то с таким рвением, но именно о такой майской ночи мечтал Вортигерн всю жизнь, именно о таком человеке он мечтал. Низкий весенний клевер был мягче пуховых перин в его покоях, а звездное небо - желаннее каменных стен, и когда мужчина целовал его так долго и самозабвенно, так, как никогда не делал жадный Утер, Вортигерну хотелось плакать от переполнявших его ощущений. Утро наступило медленно, будто не желая разрушать ночное колдовство, которое пестрыми нитями пронизало округу. Из-под мокрых от росы ресниц Вортигерн смотрел на лежащего рядом мужчину. Тот спал, тихо вдыхая свежий лесной воздух. Юноша решил оставить его, запечатлев на губах поцелуй, как последнее напоминание о Белтайне. Ночная магия отступает с рассветом, пугаясь беспощадной правды дня. Поэтому и Вортигерн поспешил отступить, оставляя право на выбор, отпуская ночное наваждение.***
Мужчину звали эрлом Мерсия, и он помнил ночь Белтайна. Он обещал Вортигерну любовь и верность, обнимая его тайком в темных коридорах. Он целовал его ночами, когда все жители замка давно блуждали во снах. Он клялся в верности, преклонив колено перед новым королем, он никогда не нарушал клятв и обещаний, и каждый раз в майскую ночь глаза его горели ярко, отражая огни костров, полыхавших в душе Вортигерна.