Разбитый на части

Тихий стон из чуть приоткрытых разбитых в кровь губ – это все, что я могу себе позволить. Тело разрывает ужасная боль, виски сдавливает так, что я слышу стук крови, бегущей по венам, да еще эти чертовы часы… Куранты отбивают начало нового года, за окном раздаются крики, смех, взрывы фейерверков. Все это сливается для меня в единую какофонию звуков, резко бьющую по ушам и нервам. Замолчите, замолчите… Руки не слушаются, стянутые куском ткани, я даже не могу стащить подушку с кровати, около которой валяюсь. Больно. И наравне с физической болью отчаяние, острое и пронзительное, гложет меня изнутри. Почему так вышло? За что? Мои собственные братья-близнецы, мое зеркальное отражение, вместо опоры на всю жизнь, стали самым страшным кошмаром. «Не надо, пожалуйста, братик», – воспоминание режет воспаленное сознание, заменяя действительность. Я снова маленький, совсем еще мальчонка. Детский сад, время беззаботного смеха и веселья. Но я уже успел выплакать больше слез, чем дождь, прошедший этим летом. Брат рвет мои рисунки, так старательно нарисованные для мамы. Старший рвет, средний смеется, а я стою, размазывая сопли и слезы по лицу, и боюсь подойти и остановить, беспомощно наблюдая, как рваные листы падают на пол. А с ними и мои мечты, ведь рисовал я именно их. Детские, чистые, искренние. Счастливая семья. Все тонет в ежедневных ударах, падениях, отобранных игрушках, бесконечных слезах и недовольстве взрослых. Будто это я виноват, словно сам провоцирую окружающих. Матери нет дела, она занята на работе и проблемы ее близкой подруги беспокоят ее больше, чем неблагополучие сыновей. Стон обжигает саднящее горло. Удивительно, что из моей груди все еще вырываются хоть какие-то звуки. Слезы текут по щекам, смешиваясь с кровью. Я потерял ее уже так много… может, я от этого умру? Кому молиться, чтобы услышали и прекратили мои мучения? Сознание плывет, перед глазами все качается, хотя я лежу неподвижно. В своей комнате, на белом пушистом ковре. Теперь не очистить. Видения сменяют друг друга. Где сон, где реальность? Школа. Возможность показать себя провалилась с треском. Мои старшие братья слишком ярки и активны, чтобы позволить кому бы то ни было быть лучше их. Учеба не для них, а значит и не для меня – так они решили. Вечно разодранные или отобранные тетради, упреки от учителей за «невыполненное» домашнее задание, подколки и издевки от одноклассников. Близнецы поддерживали всех, кто так или иначе хотел напакостить их нелюбимому младшему братцу. Дома было не лучше. Братья все сваливали на меня: дела по дому, вину за разбитую вазу или тарелку. Мать так и не удосуживалась выслушать своего младшего сына, предпочитая просто наказывать его. И не замечала пропасть отчуждения, все разрастающуюся между близнецами. Братья продолжали издеваться надо мной, всячески подставляя и смеясь, глядя, как я стою и тихо скулю, поставленный в очередной угол. А еще они всегда говорили, что я не должен носить это лицо, такое же как у них, в очередной раз разбивая мне нос. Шалости прекратили быть детскими. Тычки и удары, запирания в туалете, и облитые спереди штаны, над которыми смеялась вся школа... Откуда столько ненависти? Я никогда не думал, что подобные чувства вообще могут уместиться в человеческом сердце. Пока не испытал этого сам. Да, они ненавидели меня, и я напитывался этой ненавистью, копя ее в себе, заглушая ее и зарождающийся гнев страхом. Страхом и капелькой надежды, что однажды, в один из прекрасных дней, все изменится. Но жизнь по-прежнему оставалась мрачной... Картинки проносятся перед глазами, заставляя жмуриться и судорожно хватать воздух. «Братик, не надо», – вновь беспомощный голос тонет в звуке двойного смеха. Крыша школы, и братья, теснящие меня к краю. «Ну что же ты, попробуй!» – приветливо предлагает старший, протягивая мне дымящуюся сигарету. Я не могу, не выношу запах дыма, тут же начинаю задыхаться. «Ты что, маленький?» – вторит ему средний близнец, смотря на меня презрительным взглядом. Нет, не маленький, давно уже. С такими братьями пришлось быстро повзрослеть, даже если тебе всего двенадцать лет. Этот взгляд пугает и горечью выедает всю душу. Кто я для него? Для них? Ничтожество? Пустое место? Хотя нет, к пустым местам не пристают… «Давай же», – старший делает резкий выпад в мою сторону, хватая за лацканы пиджака и притягивая к себе. Стальной захват сдавливает шею, пригибая к земле. Чувствую себя игрушкой в руках жестокого владельца, нелюбимой и совершенно ненужной, той, что можно рвать и ломать без сожаления. В мои губы горько и горячо тычется вонючая сигарета. Я сжимаю зубы… и получаю чувствительный тычок в бок. Хочется закрыться, но брат не позволяет даже шевельнуться нормально. Удар, еще, снова и снова. Ребра начинают гореть, а я лишь скулю, глотая слезы и не смея заплакать. Знаю, это взбесит их еще больше. Неловко выставляю руку, и жгучая боль обжигает локоть. Я звонко вскрикиваю, а они смеются. «Черт с ним, пошли, пожрем», – говорит старший, отпуская меня. Я поломанной куклой падаю на пол и наблюдаю, как они, обнявшись, направляются к выходу. Их ненависть ко мне всеобъемлющая и всепроникающая. Она обволакивает, проникает внутрь, корежит и режет, заставляя кровь леденеть и сердце замирать в страхе. Но самым болезненным было и остается непонимание, отсутствие простого ответа на вопрос: за что? Может быть, получи я его, мне стало бы легче? Глупые вопросы, глупая жизнь. Почему я раньше этого не замечал? Подростковая пора, время выпускных и вступительных экзаменов. Я едва пережил последний звонок после девятого класса, в результате которого неделю валялся в кровати, сказавшись больным. На самом же деле мне было трудно шевелиться, все мое тело было покрыто синяками и ссадинами. Скрывшись от взрослых и раздобыв где-то алкоголь, близнецы вместе со своими друзьями решили оторваться. Им даже задумываться не пришлось, кого выбрать мальчиком для битья. Теперь я с ужасом ожидал выпускного вечера, ведь братья пообещали что-то более грандиозное, а значит и более ужасное. Страшно даже представить, что они могут сделать. И после выпуска ничего кардинально не изменится. Университет, в который я планировал поступить, находился в нашем же городе, а значит, съезжать на съемную квартиру нет смысла. Я был уверен, что поступлю, ведь я – отличник. Призер нескольких олимпиад и будущий выпускник с золотой медалью. Радовались ей только родители, но они не знали, какой ценой она мне достается. Оценки приходилось выбивать силой, учителя недолюбливали меня, так же без видимых причин, как и все остальные. Неужели это лишь из-за моих братьев? Казалось бы, я должен радоваться неожиданному вниманию со стороны мамы: наконец она стала поддерживать меня. Но это привело к еще худшим последствиям. Братья ярились и негодовали. Как же так? Мама обращает внимание на какого-то мелкого заморыша, обходя их стороной? Никогда такого не было! Они всегда были ее любимчиками и планировали ими и оставаться. И это никак не упрощало мне жизни. Друзей у меня не было, ни в школе, ни дома. Единственными моими приятелями, с которыми я проводил вечера, были книги и учебники. Все вокруг знали, что я слабак, ботаник и собачка у старших братьев, которые были негласными королями района. И чтобы выслужиться перед ними многого не требовалось: всего лишь придумать издевку для меня пообиднее, чтобы повеселить братьев. Я молча терпел, столь же молча собирал очередные разбросанные и порванные вещи, и уходил, сгибаясь под тяжестью бросаемых в спину оскорблений и смеха. Это бесило моих братьев еще больше – мое молчание. Но я поклялся себе, что больше не открою рта в их присутствии, никогда ничего не попрошу. Будущий университет был хоть какой-то надеждой: я знал, что близнецы туда не поступят, а если их и пропихнут с помощью денег, то явно не на то направление, где предстояло учиться мне. Им не нужна наука. Но мечты мои рухнули. Рассыпались, разлетелись, как порванные рисунки из далекого детства. «Мы уходим к друзьям», – три слова, ласково произнесенные мамой, прозвучали для меня, как смертный приговор. Новогодняя ночь – время чудес? Как бы не так! Это ночь кошмаров, даже если родители рядом. Но их нет. Сжавшись в клубок на своей кровати, я с ужасом слушал, как мои братья со смехом извлекают из закромов припасенный специально к празднику алкоголь. Знали, что родители уйдут, но меня никто не предупредил. Иначе я бы придумал тысячу способов выбраться из дома, чтобы не оставаться здесь на всю ночь, сотню путей, чтобы сбежать от моих мучителей. Сердце рвалось в груди, отбивая бешеный ритм и разгоняя горячую кровь по венам. Но руки мои оставались холодны, словно я долгое время пробыл на морозе. Смех, раздающийся из соседней комнаты, то и дело прерывался, и в эти мгновения я четко представлял себе обнимающихся и целующихся братьев. Я знал об их отношениях, это давно перестало быть для меня секретом. Да они особо и не скрывались, иногда специально дразня и смущая. За окном взорвался первый салют, и это послужило своеобразным сигналом. Смех, крики, гудение сигнализации чьей-то потревоженной машины. Двадцать три ноль-ноль на часах – и время такое медленное. Я зажал голову руками, прикрывая уши, чтобы хоть чуточку стало тише. Но мысли никуда не денешь. Из соседней комнаты доносится громкий голос брата. Старшего? Среднего? Не все ли равно? Время словно растягивается, голоса становятся пьянее, перерывы между репликами длинней. Неожиданный смех заглушил все, заставляя меня задрожать. Дверь резко распахнулась, будто ее пнули ногой, и в комнату завалились близнецы. Боже, и так я мог бы выглядеть в похоти? Ужасно и прекрасно одновременно. Старший сжимал в руке бутылку, распахнутая рубашка открывала взору идеальные кубики пресса. Средний держался за его плечо, на его губах сияла безумная улыбка, тут же превратившаяся в оскал, стоило его взгляду упасть на меня. «Что не празднуем?» – прорычал он, заскакивая ко мне на кровать и зажимая меня в тиски. Жесткий кулак ткнулся в голову, больно вороша волосы. Я пискнул, но тут же сжал губы, вспомнив о своем обещании. «Ты что, язык проглотил?» – поинтересовался старший, вразвалочку подходя к кровати и за волосы приподнимая мне голову, чтобы видеть глаза. Сделал большой глоток. «Бесит», – проронил он, отвешивая пощечину. Моя голова мотнулась в сторону, но захват другого брата не позволил отползти или укрыться от боли. «Ты будешь говорить или нет?» – допытывался он, повалив меня на кровать и пытаясь ухватить за губы. Я постарался скинуть его или хотя бы отбить руку, за что и поплатился. Два резких и быстрых удара в живот заставили меня скорчиться, закашлявшись. Начинается… скоро на моем теле и места живого не останется. Но видимо братья придумали что-то более мерзкое. «Научим гаденыша говорить?» – весело спросил старший своего любимого близнеца и одним глотком допил содержимое бутылки. Простынь треснула, и кусок ткани обвил мои запястья, туго стягивая. В считанные секунды мои штаны были сдернуты вместе с бельем, а ноги широко разведены в стороны. Я огромными от ужаса глазами следил, как медленно приближается ко мне старший брат, поигрывая в руках пустой бутылкой. Средний подбадривал его, крепко держа мои ноги – не сдвинуться! Вместе с ощущением холодного стекла около моего ануса, я почувствовал панику. Резкий толчок – и я застонал сквозь стиснутые зубы, запрокидывая голову назад. Это было больно, но сильнее физической боли было чувство унижения. Что он творит?! Брат схватил меня за шкирку и приподнял, заставляя смотреть. Стыд заливал щеки, пока я наблюдал, как жесткий холодный предмет раз за разом погружается в мое тело, и с ужасом осознавал, что постепенно это начинает приносить некоторое подобие удовольствия. Увидев мою реакцию, старший близнец злобно усмехнулся и вновь отвесил звонкую пощечину, разбивая губы в кровь. И вновь я промолчал. Бутылка глухо стукнулась о пол, откинутая в сторону. Несколько ударов снова обрушились на мой многострадальный живот, и бешеный рык брата заполнил каждую клеточку тела новым страхом. «Я заставлю тебя кричать!» Может, следовало открыть рот, дать им то, что они просят? Чего стоила эта последняя капля моей гордости? Меня стащили вниз, укладывая животом на край простели. Слезы брызнули из глаз с удвоенной силой от понимания того, что сейчас произойдет. И снова резко, грубо – и меня словно разрывает пополам. Боль – физическая, моральная,– она поглотила меня, забирая себе без остатка. Страх и отвращение распахнули мой рот хриплым стоном. «Кричи!» – рык около самого уха, и я кричу. Громко, надрывно. Брат со всей силы вколачивается в мое тело. Судороги и рыдания сотрясают меня, исторгая из груди все новые и новые вопли. Я ничего не прошу, ни остановиться, ни прекратить, просто задыхаюсь от жгучего потока воздуха, протекающего сквозь мои легкие. Второй близнец с ухмылкой наблюдает за нами, а потом кивком просит брата уступить ему место. Старший отходит, но его член все еще возбужден. Меня снова разворачивают, ставя на четвереньки на ковре. Средний брат врывается в мое развороченное нутро, а старший хватает за подбородок, оттягивая челюсть вниз. Мокрая головка упирается в губы, но я не поддаюсь. Удар обрушивается на лицо, так что искры сыплются из глаз. Я резко выдыхаю, приоткрыв рот, чем брат и пользуется, вгоняя свой член. Меня пробирает рвотный спазм, но он отстраняется, давая мне немного успокоиться, а потом двигается вновь. Все быстрее и быстрее. Они трахают меня с двух сторон, я чувствую, как по бедрам течет что-то теплое, слышу шлепки. Мне противно и мерзко. Когда все заканчивается, я едва соображаю от боли. На мгновение сзади прижимаются особо сильно, а потом шлепают по ягодице, покидая мое тело. Старший тоже на пределе, и вот рот мой наполняется вязкой горечью, но мне не дают отстраниться, заставляя проглотить. «Оближи», – следует приказ, и я уже не смею ослушаться. А затем на меня посыпались удары – живот, ребра, ноги, поясница. Я сжался в дрожащий комок, скуля от страха и вспыхивающей повсюду боли. Крика не осталось. Братья ушли, крепко обнявшись, довольные и веселые. Новый год продолжается. Бой курантов врезается в уши, фейерверки оглушают – невыносимо. Братья поздравляют друг друга, болтают о желаниях – их голоса слышны для меня, словно они стоят рядом. Когда же это кончится? Замолчите, замолчите… Сознание плывет, вспыхивая вспышками боли, словно в моем мозгу взрывается собственный фейерверк. Все мутнеет, и я не замечаю, как теряю сознание. Мир возвращается ко мне словно сквозь туман. Звуки наполняют мой слух, свет слепит слезящиеся глаза, тело не слушается. Белые стены, пищание над ухом, трубка, присоединенная к моему локтю. Я в больнице? Зачем меня спасли? Я смеюсь. Интересно, что братья сказали родителям, какую байку выдумали на этот раз? Нет, я не хочу возвращаться. Не буду. Вы меня больше не получите. Взор обыскивает комнату, но не находит ни одного острого предмета. Нет, нет, нет. Я резко дергаюсь, и локоть пронзает боль. Иголка от капельницы? Я резко вырываю ее из руки и чиркаю по венам. Главное не сломать. Колю, разворачивая рану, снова и снова. Больно? Пусть. Я и не такое терпел. Вся моя жизнь напоминала мне одну непрекращающуюся агонию. Как я смел на что-то надеяться? Я смеюсь, наблюдая словно со стороны, как иголка вонзается в мою руку, смеюсь, громко и искренне. Пугаюсь, что привлеку внимание раньше времени. Нет, нет, не заходите ко мне, у меня все хорошо. Наконец, достигаю нужного эффекта: кровь струйкой вытекает из ран. Откидываюсь на подушки и улыбаюсь. Алая кровь на белых простынях, как красиво. С ней утекает и моя никчемная жизнь. Нет, жизнь давно уже разбита. Существование. Оно не нужно мне более. Никто не будет горевать. Мысли спутались. Сколько времени прошло? Теперь это не имеет значения. Я закрываю глаза.