Казнь

В бездумном шествии слепых теней по-настоящему выделялась лишь одна фигура. Не запачканная грязью и кровью, она шла навстречу ослепительному свету, всякий раз сотрясаясь от очередного выстрела или вздоха. Было в этом размытом силуэте неведомая ранее сила, сила, способная возвысить или втоптать в землю всякого, что смел ее видеть. Кроваво-красное небо затянулось пурпурными облаками, что мягко обрамляли прозрачно-белый диск луны и освещал силуэт с одной стороны, делая исхудалое лицо человека более грозным и усталым. Окруженная пеленой пепла, тень продолжала идти, на секунду останавливаясь, будто невидимые нити тянули ее назад, как марионетку. Шаги становились все громче и громче, гул безликой толпы все неистовей, вся палитра человеческих голосов – женских, мужских, детских – все смешалось воедино, доносилось отрывками и рассыпалось подобно волнам… Лучи уходящего солнца коснулись каменных плит в последний раз, тут же уступив место чуть-видимому свечению луны, что каждый раз озарялась блестящим шлейфом. Площадь окутало мраком, и лишь небольшое возвышение купалось в щедром сиянии звезд, манило и игралось с тенями, дразнило их приземленность и необычайную простоту ума. Ах, почему же они раньше не замечали подобных вещей? Почему воспринимали эти знаки неправильно, зачем вообще принялись толковать их? Звон колоколов раздался площадью и на немых лицах отбился оттенок искреннего сожаления. От этого зрелища становилось тошно, страшно, безразлично! Хотелось продолжать свое триумфальное шествие, всем видом доказать присутствие незримого духа и непоколебимой воли, до сих пор двигающей его телом. Толпа молча расступилась перед идущим и окончательно застыла на месте. Человеческая фигура медленно поднялась по мраморным ступенькам на небольшую каменную площадку, что ее касался свет. Отсюда надоедливой звон колоколов становился более щадящим для его ух, постепенно исчез, как и шум теней. Один миг – и этот день станет трепетным воспоминанием в их пустых головах, станет небольшой строчкой на бумаге и затеряется среди серых будней. А пока…. А пока пусть они наслаждаются зрелищем, ловят красный закат и тишину, что скоро постигнет этот прекрасный, грешный мир! Сиреневые облака нависли над его головой и закрыли собою тысячи маленьких небесных светил, но их мерцание, как и свежий ночной воздух, просачивалось сквозь пелену и всякий раз тревожило измятые мысли. Крупная тень в красной широкополой шляпе и в черном плаще угрожающе остановилась возле осужденного. Только сейчас он почувствовал себя свободным, по-настоящему защищенным, даже если в нескольких метрах над его головой было поднято лезвие. Край его был мягким, закругленным, словно полуулыбка, ловил яркие вспышки и переливался всеми красками. И хоть это была иллюзия, нелепая мечтательность, но как же приятно было осознавать, что в этот день даже вселенная стремится сделать его смерь более яркой и трагичной! Осужденный смиренно склонил голову и сел на колени. Рука палача грубо ухватила его за воротник и уложила на каменный пьедестал, словно перед ним был и не человек вовсе, а лишь старая тряпичная кукла. Боли и страха не осталось, лишь торжественное нетерпение и предвкушение триумфа. Толпа мгновенно отвернулась. Звон колоколов сменила гудящая тишина, сотни новых эмоций и всеобщий приступ паники. Оцепенение прошлось их рядами, выбило из строя и завладело всеми мыслями. Никто не был уверен в действительности происходящего, каждый погрузился в непроглядную пучину вопросов и отсутствия ответов на них. Будто разрываясь, глубина небесной плоскости помутнела, затерялась, закрутилась в сиянии и залилась проливным дождем, мягко касаясь каменных плит и обмякшего тела. Немая тревога и усталость накатили на тени и медленно направили их в разные стороны, смыв сожаление и былой интерес. Остались лишь пустые улички, струи крови, смешанные с дождевой водой, молчаливое небо и палач. Впервые страх оставил на его немолодом лице отпечаток и вселенскую грусть, скорбь, так долго сдерживаемую в его теле. Только ранним утром он сумел подняться с земли и слегка кивнул головой безжизненному телу. Чистое осознание, словно облака, вновь прояснились на небе и заискрились ярко, ослепительно, волшебно! И все отдавало дань одной минуте, одному моменту и желало отпустить прошлое. Желало сделать то, на что люди, задействованные в этом торжестве, никак не способны.