Все будет хорошо

Линн очнулась, распахнула испуганные карие глаза. Сердце безумно стучало, она боялась, страх разъедал Лангерманн изнутри, просто сжирал изнутри, точно червь поедающий изнутри яблоко. Дышать было тяжело, здесь как будто не хватает кислорода, в добавок ужасно пахнет сыростью, полная и пугающая темнота, просачивается лишь через какой-то проход прямо напротив места, где лежала журналист. Где она? Что с ней? Неужели это все не ебанный сон, как хотелось. Лангерманн садится на кровать, смотрит прямо перед собой, ей хочется бежать, сматываться куда подальше. Но только куда? Некуда бежать, остается лишь ждать своей участи. В сердце что-то закололо, на глаза навернулись крупные слезы, соленая вода стекала по её грязному лицу, оставляя длинные мокрые полоски, руки сжимаются в кулаки. Просто плачет от отчаяния и безысходности, вы ревет лицо руками, пытаясь убрать слезы и кровь, но лишь размазывает их. У Линн дрожат размытые в кровь губы, но она не обращает на это внимания, в голове слишком много мыслей, думает о том, что будет дальше, о своем муже. — Блейк, — хрипит имя своего супруга, как же ей хотелось, чтобы все было как раньше, — любимый где же ты? — тихий всхлип, сильнее сжимает ладонь, с так силой, впиваясь в кожу ногтями, до боли. Её мучает совесть, ей страшно, но главное, она не знает где Блейк и что с ним, — Зачем я втянула тебя в это, — все это её дикое желание стать лучшим журналистом. Лангерманн переходит на рёв и просто крик. Она ударяет ногой об пол, пытаясь выплеснуть все свои эмоции наружу, Линн хватается за голову, проникая пальцами в грязные, спутанные волосы. Голова опускается вниз, а что толку кричать и реветь? Как будто это поможет что-то исправить? Впиваясь руками в старенький матрасец, он был довольно жесткий, но это лучше, чем валяться на полу. — Это сон, это все сон! Это нереальность! — пытается Лангерманн убедить сама себя, но увы это суровая реальность. Смотрит в одну точку, как будто пытаясь очнуться от этого кошмара, проснуться в своей постели, рядом с Блейком, забыть, как забываются все страшные сны, — это не возможно, ведь так не бывает, — продолжает бубнить себе под нос женщина, с такой неистовой яростью, как будто спорят две половины и одна пытается убедить другую в своей правоте. Она слышит чьи-то шаги в том коридоре, откуда виден свет. Линн устремляетс туда свой испуганный взор. Кто бы знал как же ей страшно, как хочется провалиться сквозь землю, умереть. Молиться? А кому? Некому! Никто не придет и не поможет, никакой дядя на облачке. И вот в комнате появился слабый и дрожащий свет, от свечи. В темноте появился смутно знакомый силуэт, Лин пыталась вглядеться в это лицо, она помнит это лицо. Помнит этого высокого молодого человека в переделанной церковной сутане. — Еретик, — шепчет она одними пересохшими губами. Может ли она ему доверять? Этот человек спас её, но ведь она увидела, как он голыми руками убил человека, в поле зрения попадает его крест, — не подходи ко мне! — кричит она, как пчелой ужаленная, подпрыгивая на кровать. Сердце стучит, как будто оно вот-во вырвется из груди, она внимательно наблюдает за бывшим священником, который приближается все ближе и ближе — Тссс, — успокаивающе шипит он, подойдя к ней совсем близко, в его голубых глазах нет той ненависти, что была в тех людях в храмах, — Не бойся меня, Линн, — тихим и спокойным голосом произносит Вэл, обращаясь к Лангерманн по имени, протягивает ей свою руку, — Я не хочу убить тебя, я лишь хочу помочь тебе... Подумай, если бы я хотел тебя убить, зачем мне понадобилось тебя спасать? Это звучало для перепуганной Лангерманн достаточно убедительно, поэтому протягивает еретику руку и с его помощью опускается на кровать и опять садится. Пытается не смотреть в его глаза поэтому, глядит в одну точку. Вэл присаживается рядом, на пол, а потом хватает журналиста за лицо и поглаживая большими пальцами по щекам, смывая с них грязь и кровь. — Всё хорошо, — голос Вэла ласковый и приятный, а главное действует успокаивающе. Линн сидит в полном оцепенении и просто слушает, что говорит этот человек, — я никому не позволю тронуть тебя и твоего ребёнка, — аккуратно убирает спутанные волосы с её лба. Линн кивает в ответ, не в силах издать и звука, просто глядит на пламя свечи, а потом переводит взгляд на его лицо, казался каким-то другим, такой аккуратный, утонченный, даже милый, не должен он быть здесь, вернее Линн так показалось, — твой ребенок должен родиться. — Как твое имя? — проронила девушка единственную фразу, надо эе знать человека, который спас ей жизнь. — Вэл, просто Вэл, — ответил тот, погладив журналистку по плечу, встал на ноги и сказал, укалывая на свечу, — я оставлю это здесь, ты отдыхай, скоро тебе принесут другую одежду. Линн опустила голову и в ответ лишь кивнула. О каком ребенке говорят все эти люди, но что-то внутри подсказывало, что ответа не получить. Она начала внимательно всматриваться в деревянный пол, вновь погрузившись в свои мысли, вспоминала все, что было до, работу, мужа, друзей, родителей. Неужели она больше их никогда не увидит? А может ей действительно удасться спасти.

Надежда умирает последней