Бабочкой никогда

«Бой — материализация слов, преобразование их в заклинания. В бою ценятся возможности бойца, выносливость жертвы, единение пары, но все забывают про использование интеллекта. Если пара сильнее, давление способностями приводит к победе, но таким способом не уберечь Жертву. Изучение перед поединком своего будущего противника также зачтётся в бою, — объяснял сенсей. — Ошибки недопустимы, пока ты защищаешь свою Жертву…» Стоя в книжном магазине, Соби размышлял над последними словами сенсея. Сегодня вечером ему должны были представить его Жертву. Все говорили, что без неё жизнь Бойца не имеет смысла… — Интересуетесь классической литературой? — спросила маленькая продавщица, приподнимая ушки. — Может вам помочь? Соби посмотрел на книгу в руках — «Мацуо Басё. Хайку». — Нет, благодарю. — Соби пригладил волосы, одарив девушку улыбкой. Он не обратил внимания на то, что держал в руках. Как и на то, что забыл переодеть школьную форму. Он выглядел несколько старше своих семнадцати, но парень в форме старшей школы без ушек привлекал внимание. Хотя, когда он их лишился, привлекал его ещё больше. Сенсей говорил, что, живя в обществе, следовало принимать все его порядки. Соби некоторые казались лишними. Девственность — личное дело каждого, но все пялились, лезли. Скрывать себя, используя накладные ушки, Соби считал слишком утомительным и ждал момента, когда повзрослеет. Раздражение от чужого внимания утекало, пока Соби вчитывался в строчки. Лаконичность, сила, красота. В какой-то момент он замер, читая и перечитывая одно и то же хайку: Бабочкой никогда Он уж не станет… Напрасно дрожит Червяк на осеннем ветру. Басё через века ухватил равнодушную к поэзии душу Соби. Равнодушную до сегодняшнего дня. Соби вышел из магазина, купив книгу. И вскоре, сидя в парке и ожидая время знакомства с Жертвой, попробовал писать сам. Чувства правильной формы, правильного размера — то, что нужно. Бойцам была дана возможность материализовать слова, никто, на памяти Соби, не обращался к стихам, тем более — к лаконичным хайку. Соби должен действовать с умом и хитростью, защищая свою жертву. Чтобы никто не сказал ему, что он неправильный, ошибка Системы, без имени, без настоящей Жертвы. Соби достал тетрадь, писал, но остался недоволен: Река сметает всё, Дарит покой от жизни. Полноводье. Никак. Нужно лучше. Прошло много времени, прежде чем Соби прекратил попытки, и после, дойдя до безлюдной части парка, в мгновение переместился к сенсею. Рицу-сенсей махнул рукой в сторону стоявшего в стороне стула. Соби сидел долго, пока в кабинет не зашёл худой невысокий мальчик. — Аояги Сеймей. Мне четырнадцать. — Агацума Соби. Семнадцать. Соби поднялся и увидел, как исказилось лицо Сеймея, которому пришлось задрать голову, чтобы не разрывать зрительного контакта. — Вы примерно одного возраста, так что поладите, — произнёс сенсей. Соби имел своё мнение, только он его не выражал. Сенсей, расскажи ему Соби, никогда бы не поверил, насколько велика пропасть между четырнадцатью и семнадцатью годами. Ну, знакомство состоялось. — Прощайте. — Сенсей вернулся к документам. — Иди за мной, — сказал Сеймей, выходя. И Соби пошёл. Шли долго, пока Сеймей не открыл дверь в комнату, оказавшуюся спальней — несколько кроватей, тумбочки. Где были другие жертвы, если здесь жили они? Сейчас вечер, занятия кончились. — Садись, — приказал Сеймей, и Соби сел на пол в позу сэйдза. Сеймей обошел Соби несколько раз и поинтересовался: — Ты дышишь вообще? А то как манекен. — Я дышу. — Соби не знал, что ответить, кроме очевидного. — Знаешь, что это я тебя выбрал? Без имени, без ушек, без страха, без чести и морали — вот таков ты, я расспрашивал тех, кто тебя знал. Даже твой бой однажды увидел. А теперь ты принадлежишь мне. — Приятное детское лицо, обрамлённое густыми тёмными волосами, исказила жесткая улыбка. — Ты не рад? — Рад. Сеймей сел на кровать, не отрывая взгляда от Соби. — Когда ты познакомился с Рицу? Отвечай так, чтобы не приходилось задавать уточняющих вопросов. — Одиннадцать лет назад. Мне было шесть. Родители умерли. Он взял меня под опеку. — Хороша опека, — перебил Сеймей. — Он забрал твои ушки? — Да. Сеймей засмеялся: — И ведь не дёрнулся, гад, спокойно ответил! Даже не хочу знать, сколько тебе было. Женщин найти он, что ли, не мог или от природы такой извращенец… — Он сказал, что взял меня потому, что я похож на мать. — Даже так! Слышал, ещё сёк тебя плетью, приучая к боли — тоже правда? — Да. — Вы оба — больные ублюдки. Сеймей смеялся, а Соби не понимал почему. Что странного было в том, что делал с ним Рицу-сенсей? — Вот мой приказ — ты больше не будешь с ним видеться, ни по своему желанию, ни по его просьбе. — Да. — И тебе всё равно? — Сеймей начал злиться, и Соби опять не понимал почему. — Ты же любишь его? — Я не знаю. Короткое молчание. — Что в рюкзаке? — Тетради, ручка, учебники по рисованию, «Хайку» Мацуо Басё… — Значит, любишь рисовать? И поэзию любишь? Ещё и пишешь наверняка, ублюдок? — Сеймей сыпал вопросами, роясь в рюкзаке Соби. — Я умею рисовать, меня это успокаивает. Поэзию сегодня полюбил. Писать пробовал. — Соби последовательно отвечал на вопросы. Звуки рвущейся бумаги. Он не видел, но знал, что это «Хайку». Сеймей сел на пол перед Соби и помахал вырванными страницами с кое-где видными отметками. — Что ты чувствуешь? — спросил Сеймей. — Удовлетворение. Он швырнул страницы в лицо Соби, пнул его и вышел, громко хлопнув дверью, хотя Соби сказал правду. Теперь он — полноценный. У него есть Жертва. Червяк будет сколько угодно дрожать на ветру и верить, что превратится в бабочку. Напрасно ли? Соби был уверен, что не напрасно.