Неточная наука

— Кэл, — она влетает в его кабинет, как и всегда — недовольная чем-то и невероятная, оглушающая стуком своих каблучков и осознанием, простреливающим виски: он ей нужен — нужен больно, сильно и трепетно, и однажды она тоже будет ему нужна. Лайтман сосредоточенно изучает морщинки у ее глаз и нахмурившихся бровей, сомкнутые губы, линию локона у левого уха. Она прекрасна. — Я звонила тебе дважды, — Кэл знает, что трижды, — и я просила, я точно тебя просила предупреждать меня о своих решениях. Он дергает подбородком — знает, что виноват, знает, что Джилл — это не напускное недовольство, не чувство долга перед начальником и даже не кодекс чести лучшего друга. Фостер медленно опускает руки — ответа она не дождется, и Кэл хоть капли равнодушия от нее не дождется тоже. Всё призрачно, хрупко и зыбко, а еще эта ее тонкая талия и кружева чувств в широких зрачках. «Ты нужен мне живым», — расшифровывает он. Сердце заполняется удушливым криком. Она тоже нужна ему — лишь, вероятно, по-своему. Но Джилл, открытая книга в его руках — как кажется, если вдуматься, каждому, так часто не поддается чтению. Будто писана черным по черному или белым по белому, буквы то ли витиеваты, то ли иностранны вовсе. Даже великому эксперту по лжи не всегда по плечу разгадать ее сбитые выдохи. Кэл спит со своей бывшей женой, Джилл спит бог знает с кем, и обоих это, конечно, устраивает. — Не понимаю тебя, — шумно выдыхает она, и маска досады и засаленной, затертой до дыр обиды сковывает ее лицо. Привычный жест рукой, угол лица под укором, сильней обтяг юбкой крепких бедер, как только она переступает с одной ноги на другую. Кэл небрежно подается вперед, делает тысячу мысленных шагов навстречу и мягко снимает с ее виска непослушную прядь. Она вздыхает. Она делает это чаще, чем что бы то ни было. Скрытое переживание — выдох. Волна теплоты — выдох. Мягкое, приглушенное смущение — двойная ставка. Дважды выдох. В следующую секунду она уткнется ему в плечо. — Не нужно, милая, — прорезает мягкий бархат отточенную напряжением тишину. — Я виноват. Его слова подтверждаются ее чуть слышным всхлипом. Сколько боли он ей причинил? Восседая на пороховой бочке, бороздя просторы иранских пустынь, сканируя ее самые заветные чувства. Но чувства — всегда слабость. А Кэл — всегда сила. Они, кажется, как правда и счастье — не в силах жить в симбиозе. Он нежно проводит ладонью по ее волосам. Их объятия всегда крепкие, подколы — ядовитые, шутки — заразные. Единая нить понимания цепляется за мизинцы обоих. Кажется, будто кто-то сверху с самого начала, исключительно назло, расколол единое целое надвое и густым, кипящим потоком влил в мужское тело и женское. О чем он только думает… Она, как и всегда, владеет бессловесной силой, подбадривая сонной улыбкой, что он прощён. Всегда будет. Лайтман довольно часто теперь позволяет задевать себя за живое… Они идут ужинать. Не то в ресторан, не то в закусочную у дороги или ирландский паб. Всё заканчивается тем, что так ничем и не кончается. Они чуть пьяно смеются и разрешают крохотной пропасти между ними вновь срастись. Третий бокал вина после второго мартини, а Кэл так и не находит ответа на свой главный вопрос. Фостер вызывает такси.