Спасение от теплонищеты

В дверь постучали. - Ассистент Кан? - Подождите, пожалуйста, - Чжехи мотнула головой, не отрываясь от ноутбука. Если ее все время будут отрывать, так она никогда не закончит, и опять придется оставаться после работы. А она и так устала, вон уже до чего дошла – голос шефа мерещится. Он же в отпуске. А кто, по-вашему, должен за него делать всю работу? Стук повторился. - Ассистент Кан, - повторил раздраженный голос Хан Чжумина, - бросайте вашу работу и выходите, я назначаю вам перерыв. Вы за весь день ничего питательнее салата не съели. Я заказал ужин. Чжехи подняла голову, заморгала и потерла виски. Ну конечно. Привычка ответственно подходить к делу сыграла с ней злую шутку – она постаралась уйти с головой в работу, чтобы прекратить думать, как там Юсон и Севен: все равно они там, а она здесь и ничем не может им помочь. И ушла. Так ушла, что забыла, где она и почему. Чжехи отложила ноутбук и встала. Машинально разгладила юбку, оправила пиджак. Она так и не согласилась на предложение шефа переодеться во что-то более удобное – ничего не взяла с собой из дома, посчитав, что в данной ситуации подобное фамильярное поведение будет более чем неуместно, и не рассчитывала всерьез, что в доме у Хан Чжумина найдется хоть что-нибудь из женской одежды. Конечно, с него станется заказать ей одежду на дом, но… Чжехи поежилась. Она даже приблизительно не представляла, по какой статье можно было бы провести такие расходы. И не хотела представлять. - Я иду, - сказала она, открывая дверь. Шеф посторонился, давая ей дорогу. Его собственный костюм представлял собой странный контраст между официальным и непринужденным: белая рубашка с закатанными рукавами, строгие темные брюки и галстук с ослабленным узлом. Ни жилета, ни пиджака. Как будто он начал собираться на работу, да так и не закончил. Возможно, этим видом (как и неприкосновенностью своей комнаты) он желал подчеркнуть строго рабочий характер их отношений. А, возможно, просто стеснялся переодеваться при ней. Глядя на тапочки шефа – пушистые белые тапочки с умилительными кошачьими мордочками, точно такие же, как у нее самой – Чжехи подумала, что боится представить, в чем он ходит дома, когда никто не видит. Они вышли на кухню. На столе гордо возвышался пакет: надпись на его боку, насколько Чжехи могла разглядеть, принадлежала местному китайскому ресторану. Не самому вкусному, но исключительно дорогому. На стуле рядом с пакетом сидела Елизавета Третья. При их появлении она протяжно мяукнула и соскочила на пол. Лицо Чжумина осветилось слабой улыбкой. - Нет, Елизавета Третья, - сказал он, - объедать ассистента Кан нехорошо. Идем лучше посмотрим телевизор. По-моему, там как раз повторяют «Властительницу браслетов». Ассистент Кан, прошу. Надеюсь, вы любите китайскую еду. Это сбалансированный и питательный ужин. Вам стоит отдать ему должное. Его тон заметно изменился, когда он перешел от своей любимицы к ней, но это было вполне ожидаемо. Чжехи сделала себе мысленную пометку не садиться на стул, наверняка весь покрытый кошачьей шерстью, и уже собралась вежливо поблагодарить, как заметила еще кое-что. - Вы… не будете ужинать? Шеф пожал плечами. Его лицо опять ничего не выражало. - Я уже поел. Не хочу вас смущать. Смущать? – мысленно переспросила Чжехи. Наверное, будь они в мессенджере, и вслух бы спросила. Точнее, напечатала. Как когда шеф написал, что не хочет ей звонить, чтобы лишний раз не слышать ее голос, или предупредил, что заедет к ней домой после полуночи. Хан Чжумин нередко ставил ее в тупик, но она, помня, что речь о ее работе, никогда не доходила до открытых возражений. Необоснованных, по крайней мере. - Мы с вами не раз обедали вместе. Вы меня не смущаете. - Да – и говорили о делах. Я уже сказал, что не хочу ничего слышать о работе, пока нахожусь в отпуске. Поэтому я заранее позаботился о своем и вашем комфорте. Почему бы вам просто не оценить это, ассистент Кан, и не приступить к еде? Идем, Елизавета Третья. Он поманил кошку. Та неторопливо направилась к нему, но на полпути вдруг изменила траекторию и, прежде чем Чжехи успела понять и отступить в сторону, подошла к ней и потерлась о ее ногу. Чжехи опешила. Как ни странно, в первую секунду она подумала совсем не о шерсти на колготках. А о том, что даже Чжумину порой не удавалось добиться ласки от этого своенравного существа – что уж говорить о ней, Чжехи, которая никогда особенно не любила животных, и Елизавета Третья это, видимо, чувствовала. К тому же она была довольно избалованной и предпочитала получать внимание, а не дарить его. Но сейчас она терлась о ногу Чжехи, задрав хвост, и, кажется, даже тихонько мурлыкала. Чжехи переступила с ноги на ногу, но Елизавета Третья потянулась за ней. Она была очень мягкой и теплой, почти горячей. Первое настоящее тепло, которое Чжехи почувствовала в этом доме; возможно, первое за много-много дней. Она невольно улыбнулась. И тугой узел, сплетшийся в груди с тех пор, как они узнали, что квартира Рики заминирована, что Севен и Юсон отправились в логово противника, что под угрозой не только прием, в организацию которого уже было вложено немало времени и денег, но и чьи-то жизни – жизни членов RFA – этот узел как будто чуть ослаб. Стало легче дышать. - Елизавета Третья. Забывшись, она подняла глаза на Чжумина – в его голосе и, как ни странно, на лице была такая растерянность, такое нежелание принять то, что он только что видел собственными глазами, что она чуть не хихикнула. Чуть не захихикала вслух над собственным шефом. Елизавета Третья подняла мордочку и подмигнула Чжехи своим невинным круглым голубым глазом. Чжехи испытала сильнейшее желание подмигнуть ей в ответ. Кошка выплыла из комнаты, задрав хвост трубой, видимо очень довольная собой. Чжумин молча последовал за ней. На прощание он подозрительно оглянулся на Чжехи, но та только вежливо наклонила голову. Оставшись одна, она подошла к столу, развязала пакет и с любопытством заглянула внутрь. Она вдруг почувствовала себя очень голодной. «Теперь он не скоро решится оставить ее со мной». От этой мысли Чжехи стало так хорошо, что, расставляя еду на столе, она незаметно начала мурлыкать себе под нос одну из любимых арий Зена. Все наладится. Почему-то теперь она была в этом уверена.