Я буду ждать

Конфеты и фрукты уходили друзьям, а цветы и открытки – за дверь, но упорство их отправительниц оказалось столь же неистощимо, как и их фантазия, и перед ними его натренированные инстинкты пасовали: очищенная к вечеру палата наутро магическим образом заполнялась новыми гостинцами. Кенго дулся на медсестер, одна из которых лучилась чуть ли не материнской гордостью, а вторая краснела как пион, стоило ей зайти в палату. Никто не желал оставить его в покое. Никто не желал понять, что герой не он, а Рики, и в первую голову сам Рики вовсе не собирался отстаивать свои права. И оставалось только сдаться, позволить похоронить себя под грудой разноцветных котят и шоколадок в шуршащих обертках – но Кенго не был бы Кенго, если бы поступил так с другом. Все усилия он сосредоточил на том, чтобы как можно скорее выздороветь, выбраться отсюда и вернуться в привычную колею. Легко быть героем, лежа в постели. Когда одноклассники увидят все того же Миязаву Кенго, все в той же униформе (ради такого он оставит даже куртку с логотипом «Маленьких проказников» - заказ уже выполнен, и она терпеливо дожидается выписки в палате вместе с ним), все так же педантично посещающего тренировки, им самим станет смешно всех тех героических историй, что про него успели навыдумывать. И тогда он им объяснит – объяснить все, конечно, невозможно, но хотя бы попытается – что сделал Рики для друзей детства, для «Маленьких проказников» и всех остальных. Он как раз репетировал свою речь (в середине сложно было не расчувствоваться, но он старался), когда в дверь постучали. Кенго поспешно напустил на себя равнодушный вид и откинулся на подушку. Он несколько раз просил не пускать к нему никого, кроме друзей, но тех было бы слышно издали, а сестры стучались чисто для проформы. Он ждал, но дверь не открывалась. - Кто там? – крикнул Кенго, раздосадованный тем, что его прервали, а теперь еще и не желают показываться. - Миязава-сан, здравствуйте. К вам можно? Кенго оцепенел. Приглушенный дверью голос показался ему знакомым. - Войдите, - не сразу откликнулся он с необычной для себя покорностью. Ему вдруг нестерпимо захотелось знать, кто стоит по ту сторону двери. И в то же время он предпочел бы, чтобы она никогда не открывалась. Но поздно – через порог в палату шагнула гостья. Длинные темные волосы, мягкая улыбка и повязка на правом глазу. «Я все еще сплю». - Кошики, - вырвалось у Кенго. Девушка поклонилась. - Я рада, что вы помните меня. Как я мог забыть, стучало у Кенго в висках, когда она наклонилась, чтобы поставить на прикроватную тумбочку сверток, который принесла с собой. Очередной подарок. Но на этот раз мысль о нем не вызывала отторжения. Вообще ничего не вызывала. «Как я мог забыть… что она здесь». Теперь он готов был поверить во что угодно – в галлюцинации, призраков, мстительных духов. Он столько раз говорил себе, что ничего не мог сделать для Кошики. Но она, как и он, знала, что это неправда. - Что с вами? Вы как будто увидели призрак. Где-то внутри дрожал нервный смешок, но собственный голос повиновался Кенго прекрасно: - Я видел, как ты умерла. Она чуть приметно вздрогнула. Вскинула брови, словно поражаясь его бестактности, но Кенго уже не мог остановиться. - Ты собиралась спрыгнуть со школьной крыши. На глазах у всех, в разгар учебного дня. Всем ученикам приказали оставаться в классах. На крыше собрались учителя… Он замолчал. Говорить об этом было труднее, чем он ожидал. Светлый глаз Кошики – единственный глаз – глядел на него не мигая. - Я хотела спрыгнуть? Кенго покачал головой: - Ты прыгнула. - А вы, - снова спросила она так тихо, что он принял этот шепот за плод собственного измученного воображения, - что сделали вы, Миязава-сан? Он обязан был ответить. Он не мог солгать. Кенго опустил голову и через силу выдавил: - Я тебя не спас. Девушка по имени Кошики Миюки тихонько рассмеялась. - От лекарств и не такое привидится. Это был просто сон. Я же здесь. Она села на стул рядом с кроватью. Кенго принужден был поднять глаза. Кошики смотрела на него молча, без улыбки, и он понемногу начал понимать… или вспоминать? Конечно, кто же бросается – или делает вид, что хочет броситься – со школьной крыши в разгар учебного дня. Кто перехватывает незадачливую самоубийцу в воздухе и приземляется с нею, невредимой, в объятьях, только повредив левую руку. Та реальность так долго была его единственной, что он бросил думать обо всем остальном. Кёске ничего не говорил о его склонности к драматическим эффектам. Он и сам был несвободен. А теперь… - Значит… - «ты жива», - все хорошо? – глупейшим образом заключил он свое пробуждение. И Кошики совершенно серьезно кивнула: - Да. Теперь – да. Она сидела перед ним с очень прямой спиной, спокойная, незыблемая. И он вдруг почувствовал, что может рассказать ей все. Даже совсем все. Она поймет. И уж точно не станет без всяких на то оснований считать его героем: она-то знает, что героем ему не бывать. Но пришла же… И только тут Кенго разглядел, что сидящая перед ним Кошики одета вовсе не в школьную форму. Темные, даже слишком простые для нее брюки и блузка придавали ей нездешний, отстраненный вид. И в ее позе – теперь он ясно это видел – читалось напряжение, будто она каждую минуту готова была встать и уйти, но что-то ее держало. - Кошики, куда ты? – спросил он. Без страха – он еще не успел испугаться, но с недоумением. Вот же она, только что была здесь. - Далеко, - быстро ответила она, точно ждала этого вопроса. – Я уезжаю, Миязава-сан, и не могу сказать, когда вернусь. Это был непростой семестр. Мне посоветовали смену обстановки… и хорошего доктора, который, возможно, сумеет мне помочь. Она поднесла руку к повязке, но не коснулась ее. Кенго молчал. Уезжает? О чем она говорит? Длинные рукава блузки и гордая осанка запрещали строить догадки, да он никогда и не был в этом силен. Он понимал только, что Кошики здесь, живая, и почему-то должна уйти. - Я зашла попрощаться, - добавила она, больше не пытаясь поймать его взгляд. – Мне показалось, что уехать, не попрощавшись, будет невежливо… после всего, что вы сделали для меня. Но он ведь ничего не сделал. И даже… - Я соврал тебе. Кенго вцепился в край одеяла, пытаясь поймать ускользающую реальность. - Мой сон. Все было совсем не так. Это был очень хороший сон и очень длинный. Я расскажу тебе его целиком, когда ты вернешься, поэтому… пообещай, что вернешься, Кошики. Он ждал, неизвестно чего – возражения? удивления? хоть какой-то реакции? – но она не отвечала. Там, во сне, ему пришлось прыгнуть за ней, чтобы добиться от нее обещания. Здесь же… - А еще я познакомлю тебя с моими друзьями. Мы впятером дружим с детства: Рики самый младший, а Нацуме Кёске из выпускного класса – самый старший. Рин – его сестра. Она очень любит кошек, но это не значит, что она предпочитает их людям. За последнее время она очень изменилась. Да ты сама увидишь. А про Инохару Масато кто ж не слышал. Только не стоит верить всему, что говорят. Хотя иногда я думаю… а, неважно. В общем, мы в этом году создали бейсбольную команду и назвали ее «Маленькие проказники». У нас даже свой логотип есть. Вон там куртка лежит. Он безуспешно попытался дотянуться до куртки, сидя на постели. Кошики молча встала, обошла кровать, взяла куртку и положила ему на колени. Сложенная куртка развернулась, и логотип на спине открылся во всей красе; Кошики скользнула по нему взглядом, и Кенго с облегчением увидел, что она чуть улыбнулась. - Кошка? - Они повсюду, - Кенго пожал плечами, и тут ему в голову пришла гениальная мысль. Он поднял куртку, расправил ее на руках и, подавшись вперед, набросил на плечи Кошики. Вышло не очень ловко: с правого плеча куртка съехала. Кошики удивленно поглядела на него. - Это от нас, - сказал Кенго. – И от меня. Если хочешь узнать, что это значит, возвращайся. Обещаешь? Кошики медленно подняла руку, откинула волосы назад и поправила куртку. Повела плечами, укутываясь. При этом она как будто прислушивалась к чему-то, что происходило за пределами комнаты – или внутри нее самой. Кенго молча ждал. - А если я не вылечусь? Кенго покачал головой: - Тогда возвращайся тем более. Там, во сне, она всегда исчезала после того, как миссия была завершена. Кенго уважал это ее право и не искал ее: может быть, ему казалось, что если он окончательно сдастся собственным желаниям и сомнениям, тот мир рассыплется, как карточный домик. Чего он допустить не мог. Но этот мир был устойчивей и шире, чем когда-либо, он мчался вперед семимильными шагами, а в центре его стояла Кошики, укутанная в яркую спортивную куртку, которая была размеров на пять больше, чем нужно. И странное дело – в ответ ярким цветам на ее бледных щеках проступила краска. И Кенго подумал, что, может быть, пора ему пойти за ней.