***
… Вот он лежит на кровати в затхлом госпитале; голубая краска на стене местами пооблупилась и потрескалась. Краем глаза Акан видит свои перебинтованные руки. Остальное тело закрыто ватным одеялом. Шея затекла. Больно. Вот отец, мрачнее тучи, сидит рядом с ним. В палату входит человек в черном кожаном пальто. Он странный. Он не нравится Акану. Направляется к отцу. - У вашего мальчика серьезные ожоги. Я заберу его в Москву, там ему окажут достойные каждого гражданина Страны Советов медицинские услуги. Отец что-то говорит резкое в ответ, но у Акана слишком болит голова, и совсем нет сил, чтобы вникать в разговор. Акан засыпает. Он еще не знает, что это был последний раз, когда он видел отца.Часть 1
29 мая 2017 г. в 02:54
Кровь клокочет в горле. Соленая, мерзкая, густая. Льется из носа, изо рта, на кипельно – белую больничную рубашку, заливает пол. Акана рвет.
Воздуха не хватает, тяжело дышать. Еще немного, и он потеряет сознание.
Рука скользит по полу, склизкому от крови. Акан из последних сил стучит в дверь барокамеры, пытается что-то кричать, но вместо этого захлебывается в собственной же крови.
-Выпустите… – выдавливает он из себя.
Белые волосы, сейчас мокрые от крови и пота, налипли на лоб, лезут в глаза, в рот. В ушах шумит.
Акан вспоминает, как его, еще двенадцатилетнего мальчишку, односельчане заперли в сарае и подожгли. Как он кричал благим матом, умоляя, чтобы его выпустили, бился сбитыми в кровь кулаками в деревянные двери и плакал. Как его крики случайно услышал отец и кинулся на помощь, чтобы спасти от надвигающегося пламени. Как отец вынес его, обгоревшего, на руках из рухнувшего сарая в самый последний момент.
- Выпустите, суки! – гул в ушах нарастает, голос глухим эхом отдается в разрывающейся от боли голове. Кровь начинает бурлить; она кипит, пузырится под руками, резонирует с возрастающим чувством страха внутри Акана. Он беспомощно шкрябает ногтями металл двери, и кровавые слезы наворачиваются на глаза.
Ученые, все время вившиеся вокруг Акана, называли его странный дар таинственным словом “телекинез”, и в их подчас заумных разговорах, при упоминании “объекта № 2” часто можно было услышать слово “уникальный”.
Уникальность Акана состояла в том, что он, в отличие от других подопытных проекта “Сверхчеловек”, обладал вполне себе врожденным даром, а не приобрел его в ходе изматывающих и порой жестоких экспериментов, многие из которых заканчивались для резидентов летальным исходом.
Дар работал только тогда, когда Акан испытывал отрицательные эмоции, такие как страх или гнев. Управлять ими осознанно он не мог, а вручную контролировать поистине огромную силу “объекта № 2” было запрещено профессором Добронравовым из-за случаев обильного кровотечения, сопровождавшего Акана каждый раз, когда его насильно вводили в состояние паники, повышая содержание ацетилхолина в организме, что крайне пагубно сказывалось на здоровье Акана и могло так или иначе привести к летальному исходу от банальной потери крови.
Опыт с барокамерой заключался в том, чтобы заставить Акана научиться контролировать свой дар. Хорошим стимулом научиться пользоваться им в кратчайшие сроки служила неминуемая смерть от декомпрессионной болезни, возникающей при понижении давления.
Времени Акану давалось всего двадцать минут; тяжелая дверь барокамеры открывалась только тогда, когда отведенное время истекало, или когда Акан терял сознание и от полученного стресса истекал кровью, лежа на полу.
Это напоминало ему тот эпизод с сараем, раз за разом всплывавший в памяти, когда тело окутывал животный страх при одной только мысли о неминуемой смерти. Лица ученых, наблюдавших за ним через маленькое окошко в двери барокамеры, напоминали Акану лица односельчан.
Вот только было одно маленькое отличие между учеными в белых халатах и полудикими селянами из глухой деревни, затерянной в бескрайней сибирской тайге. Селянами, запершими маленького Акана в сарае, двигал страх. Учеными, советскими культурными учеными двигал интерес, холодный и расчетливый. Их не интересовало, кто был перед ними, человек или животное. Как и всех культурных ученых, этих интересовал результат, и неважно, какую цену пришлось бы заплатить, чтобы его получить.
Акан не шевелился, уставившись пустым взглядом в одну точку. Кровавые слезы продолжали течь, оставляя тоненькие красные дорожки на щеках. Боли он не чувствовал. Страха – тоже. Через пару минут глаза Акана застелила красная пелена, и он потерял сознание.