Репетиция

She was a ballerina on a subway train <…> She got the big guns Pointed at my heart Bang bang shooting like a firing squad Big guns Blew me away And I went down in flames (Skid Row «Big Guns») - Зачем? Что тут можно репетировать? Как ты красиво стоишь у стеночки? - Как я снимаю твои перчатки. Ты же не ждёшь, что я сделаю всё с первого раза? - А почему бы и нет? Ты ж такой идеальный, куда деваться. - Это только в кино всё выглядит, как идеальная импровизация. Сколько они для этого репетируют и переснимают. Я должен представлять, что за чем. - Куда и как? - Именно. Юра улыбается. Его лицо и без того оживлённое, и прозрачный румянец почти незаметен. Это всё от того, что в голову лезет всякая хрень, к делу не относящаяся. - Юра, сосредоточься. Готово? Он сосредотачивается. Они должны быть стопроцентно серьёзны и на пафосе, иначе не смогут произвести нужный эффект на зрителей. - Здесь ты выкидываешь очки. - Да. - Мне в лицо? - Нет. - Кацуки? - Да нет же… - Виктору? Плисецкий ржёт и стервенеет одновременно. - Ты же сказал, что мы должны сосредоточиться! Давай, Штирлиц. Обаятельно ухмыляющееся лицо каменеет, как по заказу, становясь непроницаемым, и наконец, всё идёт в общем-то очень даже неплохо. Пару минут. - Сначала правую, потом левую… - Юра поочерёдно тянет руки, красиво их выпрямляя. Под всей этой «хэви-метал-и-не-ебаться» маской, прима сейчас сквозит немилосердно. Жест стремительный и решительный, примерно на той же скорости, с какой они ринулись друг к другу, стоило только встретиться. Судьба, наверное. «Поехали?» «Поехали!» «Давай дружить?» «Давай!» «Хочу твою музыку!» «Ок» «Давай этих двоих перепидорасим?» «Ща всё будет, золотко». Отабек наклоняет голову и в глазах у него такая интригующая задумчивость. - Что? – спрашивает Юра. - Со второй рукой так же? Юра повторяет жест. Они решили тренироваться на перчатках Отабека, они были нужной конфигурации, без пальцев. Немного велики: у Отабека ладонь шире. Плисецкий критически хмурится. - Да, что-то скучновато. Без огонька. Драма должна идти по нарастающей, иначе смысла нет. - Это тебя Никифоров просветил? - Лилия. Но Никифоров, судя по всему, в курсе этой истины. Сам знаешь, сам всё видел. Отабек в курсе. Именно поэтому все они здесь сегодня собрались. Юру сильно задело превосходство Кацуки в произвольной и теперь забить его показательную стало делом принципа. Мысль привлечь Отабека посетила Юру не когда-нибудь, а в тот момент, когда он застал парня во всей красе, за пультом управления ночной жизнью Барселоны, единолично определяющего, каким будет её настроение после полуночи. И настрой Юры – боевой, если не сказать убийственный – тоже был его рук делом. Отабек увидел его в клубе, врубил рок, «спешл фо ю, детка» и Плисецкого снесло с катушек на первых же тактах. Юра не успел подумать, как это обычно разруливается, нужно ли ставить в известность, к примеру, тренера Отабека: «А дайте казахского героя погонять?» Отабеку следовало догадаться, что ему-то, как взрослому, проявить бы ответственность, но его заразила Юркина фанатичность: произвол, так произвол до конца. Потому Алтын уже сам заявляет: - Хочу роль больше, чем просто антураж для крутости. А то как мотоцикл на актёрской фотосессии. - Если ты о парном катании, то хренушки! – шутит Плисецкий и показывает язык. Отабек смеётся вместе с ним. (Вот они-то пошутили. А ведь нашлись те, кто не пошутили…) - Напряжение по нарастающей… - раздумывает тем временем Отабек. – А ну, давай ещё раз. Когда Юра тянет вторую руку, Алтын наклоняется, будто собирается укусить, и Плисецкий непроизвольно отдёргивает пальцы. - Стой, подожди, - быстро проговаривает казах. Юра слушается. Отабек зубами цепляет перчатку и тянет с узкой Юриной ладони. У того глаза округляются в изумлении и восторге. - Ты с меня перчатку снял! – говорит он так, будто там не перчатка была, а минимум штаны. Отабек кивает, вытаскивает её изо рта, скалится. Смотрит блестящими глазами: «Ну, как?» - Уебут нас, Бека, за такой перформанс, ох и уебут! - Уебут, так обоих. Тебе нравится? - Что? – переспрашивает Юра, краснея. – Концепт? Тебе честно? - Всё, как есть. - Честно: обкончаться и не встать. Но я могу и завуалировать… - Теперь-то зачем?.. Отабек ответно заливается краской, и несколько секунд они стоят, как дураки, и улыбаются растеряно. - А под музыку как это будет? – находится наконец Алтын. – Нужно же быстро. Чтоб никто выдохнуть не успел. - Пожарных вызвать? И полицию? - Полицию нравов. Ладно, ничё. Отрепетируем и норм будет. - Отрепетируем? Это сколько раз? - Сколько потребуется, чтобы я тебе пальцы не откусил. До этого, как выяснилось, они ещё сохраняли спокойствие. Сейчас ситуация пошла под откос. Медленно – да пожалуйста, хоть два раза. Движение Алтына, как медленный стриптиз. Юра аж жмурится, смотреть невмочь. А если быстрее, чтобы в ритме музыки – начинаются косяки. Действие специфическое, и сразу смешно, стыдно и палевно. Для начала Юра ржёт и не хочет собраться. Хохочет, губы трясутся, подрагивают пальцы, волосы занавесили лицо, и он хватается за всё, складываясь от хохота пополам. За Отабека разве что не цепляется, хотя он-то как раз стоит себе скалой в разбушевавшемся море. Отабек не выдерживает, сначала усмехается, увещевает: «Ну-уу… Юр… Где твой профессионализм, ты ж чемпион, ёпты?» Потом сам смеётся. Юра утыкивается лбом ему в грудь, но тут же отстраняется: «Ща, подожди… Всё». Он проводит руками по лицу, «стирая» все явные признаки веселья. - Вот так и зафиксируй, - кивает Алтын удовлетворённо. - Bitch face. Плисецкого вновь смывает в смеховую истерику. - Заткнись! Концентрируется, входит в роль уже быстрее. - Экшн! – командует Отабек, как перед началом съёмок. Репетировать такой горячий жест – нереальный трэш. А ещё угар и, для кучи, содомия. «Хуже, наверное, чем целоваться на камеру», - думает Юра и ему уже совсем хорошо. Или плохо, аллё, 911? При самом неудачном «дубле» он случайно даёт парню по зубам, тот мычит и злобно зыркает, матерится сдавленно: «Как в хоккее, Юра, блядь…» Плисецкий растерянно извиняется, только что рот не просит открыть, пересчитать, все ли зубы на месте. Алтын его отодвигает: «Давай, Юра, прицельнее уже». Инструктирует, рассеяно проверяя, не выступила ли на губе кровь: - Руку, облачённую в перчатку, можно рассматривать как символ власти. И смотреть ты должен, будто я у тебя в шестёрках. Свысока. - Будет тебе взгляд. Воина, ага. Юра мысленно злорадствует, представляя, как Отабек обалдеет, если он нахерачит на лице то, что собирается. Вокруг глаз – уголь по белому, Тейлор Момсен - мужская версия. Горячий привет летит в Россию, это для Гошана. Юру больше не удивляет, почему вся сборная во главе с Виктором всё время производила впечатление, мягко говоря, эксцентричное. Теперь он может смело перенять пальму первенства из рук Никифорова и возглавить эти выкошенные шизой, но не дрогнувшие ряды. Гоша выражает экспрессию на лице, в выступлениях и на всех, кто не увернулся. Мила настояла на шортах для гала, да таких, что снизу округлость подтянутых ягодиц у всех на виду. Операторы так и начинали её снимать, беря сначала крупный ракурс с бёдер, не в силах противиться соблазну. Как ей самой в таких не неловко? Но Миле не неловко, Миле это как вторая кожа, Мила хуярит каскады в показательной, будто в произвольной мало было. Никифоров, даже за своей пиздодрамой, о которой Юра ничего не хочет знать, но знает всё, находит время скинуть ему «Кислотный DJ» с настоятельной рекомендацией: «Послушай, это про тебя и твоего друга». Никифоров любит швырять в него песнями тех времён, когда его ещё на свете не было. Юра слушает, пишет Никифорову, какой он мудак и огребает за это россыпь смайликов, от которых в глазах рябит. В наушниках надрывается: Играй свою музыку, диджей Давай, давай, давай, давай! «Сука», - думает Плисецкий, вслушиваясь в текст. Ты высоко где-то там Ты звезда моей любви И не равняясь в годах Меня с собой позови И одним поводом разъебать о стену телефон становится больше. Виктор возводит на пьедестал времена своей юности, свои отношения с Кацуки и, как выяснилось, не прочь в свободное от этого время составить саундтрек к Юркиным шашням. Юра знает, у кого стрельнуть «музыку для секса» в случае чего. Даже просить не нужно, тупо открываешь плэйлист и там всё подойдёт – у него других нет. Если только не нарваться на папочку «ностальгия». Кстати, насчёт «в случае чего» и музыки для секса. Тут под боком диджей, зачем за музыкой далеко ходить? Вот он ему пальцы грызёт и не хочет выпускать. В шутку. В шутку же? Отабек держит его палец крепко; зубы сдавливают и, если пытаться отнять, сжимают так, что больно. Отметины останутся сто пудов. Юра смеётся, ну да, так мне и надо, за едва не выбитые зубы. Смех смехом, но правда больно, даже слёзы сами собой выступают. Но привычно материться и орать почему-то не получается. Отабек выпускает его пальцы и торопливо их гладит – извиняется. Это был бы предел неловкости, если бы вслед за этим Отабек не опустил глаза и не пообещал: «Всё, сейчас нормально». И делает всё, как надо, аккуратно и быстро. Стягивает перчатку, и недолгое мгновение у него весь палец во рту, а лицо серьёзное, будто так и надо. Юра краснеет в одночасье так, что щёки горят. У него только две ассоциации, и они обе ему не нравятся. И от каждой хочется затолкать пальцы обратно в рот парня и на язык надавить, заставить облизать каждую фалангу. А у Отабека такой вид, будто он и возражать не будет. - Вместо Эроса в программе порно, - говорит Юра и сглатывает с усилием. Он знает, что либо у них всё пройдёт идеально, либо никак не пройдёт. Но вместе с Отабеком не может не получиться. С ним одним такое безотчётное полное доверие. Это как на качели вдвоём солнышком раскачаться, нужен тот, кто так же, как и ты не боится и знает, когда остановиться. И сразу же послушается, если ты попросишь. Детское сравнение? Хорошо. Это как дать себя трахнуть. Девственности лишить. Вот если во время выступления будет так же стыдно, как сейчас, это будет катастрофа. *** Во время выступления не неловко. Потому что после Кацуки-Никифорова уже ничё не страшно, не стыдно и не жмёт. И зритель лежит вповалку и только слабо постанывает. Это не Эрос и не порно, это величайшая история любви в своём наивысшем проявлении. Юра в восхищении, но ещё больше в психе и злобе: мало было Кацудону всё внимание на себя в произвольной перетянуть, а вот сейчас ещё и ЭТО?!! А вот и хуй им. Им обоим. Истерику как отрезало. На лице молчаливого Отабека уверенный призыв: «Давай, вдарь рок в этой дыре». “Welcome to The Madness”, которую он как из восьмидесятых выдрал и ему вручил в своей обработке, теперь его. Полностью. «Наша песня». Ага, на годовщину поставим. Крик солиста, крики с трибун. (Что, вставило? Отскребались после «Будь ближе»?) Юра стискивает зубы, за него кричит тело, резкостью движений и вызывающими позами. Всё выступление проходит «на повышенных тонах». Плисецкий, дёрганный, злой, бешенный – скачет так, будто за окном заря хард-рока, а он на сцене бесится, растрёпанный, в дизайнерской коже и проебав с себя половину шмоток. Осталось только коньки под финал сжечь. Отабеку и к себе его сейчас хочется, по едва собранным волосам потрепать, обнять за плечи по-братски (по-отцовски, м?), и в комнате запереть, на домашний арест, за такой вид неподобающий (идеально, как влитой, так и оставьте). И он уже готов не пускать его за руль мотоцикла, вот сразу, заранее, разобьётся же, совсем без тормозов пацан. И в то же время, не хочется останавливать: жги, Юра, до победного. Давай сюда свои перчатки. Отабек с него перчатки снял, пальцы в рот взял, после этого остаётся только на лёд упасть. И голыми пальцами по больному холоду. Раздеться, лечь, чтобы уже ничего додумывать не пришлось. Под финал - выстрел в сердце, «You make me wanna die». Вот тебе полуголая блондинка на пепелище со смоки айс, подбирай и неси со льда, пока совсем цветами не закидали. Или фанатки – лифчиками. - Ещё с голым торсом в следующий раз выйди, - злой и одновременно довольный шёпот Отабека вливается в ухо, когда они стоят под вспышками камер и фотографируются – герои дня. Антигерои. Юра думает, что у них не будет ни одной нормальной фотки, потому что он ржёт без перерыва и не может угомониться. - Это же хеви! Да что ты понимаешь?! - Да всё! Они позируют уже долго, фотаются то толпой, то по одиночке. Отабек, вежливо улыбаясь в камеру, незаметно суёт холодную руку Плисецкому сквозь дизайнерские дырки в майке прямо на горячую поясницу. Юра шипит, дёргается, потому что холодно, а потом и потому что стыдобище, и улыбка Отабека уже вполне искренняя. На разворот пойдёт. *** На банкете у всех удивительно приподнятое настроение, и при этом процентов под девяносто мужиков пришли в чёрных костюмах, как на похороны. Но это не повлияло на общую радужную атмосферу. Даже когда Юра и Отабек не вместе, местоположение каждого можно отследить по их взглядам. Виктор и Юри не палятся. Они не палятся, потому что не разлепляются совсем, потеряв стыд и совесть Юри, потому что существование таковых у Виктора до сих пор оспаривается. Парочка ловит и горячо поздравляет Отабека. Сообщают, как они ими гордятся, обнимают сразу с двух сторон. Юра через весь зал идёт отгонять их, уже за десять метров начиная орать: - ЭЙ, ЁЁЁЁ! КТО ЭТО ТАМ РЯДОМ С ДИДЖЕЕМ?! РУКИ ПРОЧЬ ОТ ДИДЖЕЯ!!! Никифоров чертыхается весело: - Ну, блин, сам же научил на свою голову! И не поругаешь теперь… Вроде бы свыкся с мыслью, что ты растёшь прямо на глазах, каждый день меняешься, но того, что ты на гала выкинул – не ожидал! Бам – и взрослый. Теперь на взрослые фильмы в кино можно. Шестнадцать плюс. - Ага, и качели зимой облизать! – кивает Юрка, весь из себя довольный и агрессивный. - Если хочешь знать… - Виктор говорит на ухо шёпотом, - если вы медляк вдвоём танцевать будете, мы вам простим. Но вместо того, чтобы отбивать у русско-японской парочки монополию на парные танцы, Отабек уводит Юру «воздухом подышать» и находит этот воздух в первом безлюдном закутке. Усаживает рядом с собой и где-то посреди обсуждения «Звёздных войн» оказывается губами на его губах. Юра задыхается, закрывает глаза и откидывает голову. И Отабек учит его целоваться. Иногда специально, с нарочитой обстоятельностью объясняет что-то, заставляя повторять за ним вновь и вновь. Его язык во рту, ладони на шее и щеках заставляют лицо гореть. От близости, просто от самого Отабека перехватывает дыхание. Проходит час, наверное, и Юра не знает, то ли на колени ему уже сесть, или затащить его на себя, потому что для Отабека кроме его рта, кажется, ничего не существует. Из-за декоративного дерева выносит две растрепущие головы – рыжую и чёрную. Сара разрывает поцелуй, звонкий на фоне отдалённых звуков музыки, кидает на них полный ужаса взгляд и громко восклицает что-то на своём, явно поминая святую Мадонну. Мила быстро одёргивает вырез на груди и делает характерный знак и страшные глаза Плисецкому. Они понимают друг друга: «Этого не было, нам с тобой показалось, до завтречка, bye!» - Я ждал Виктора с Юри, но вот никак не их, - говорит Отабек, когда двух дриад унесло. - Я тоже… потому что Мила не из тех, кто палится. – Юра уже полулежал на диване и наглаживал бедро Отабека, отдёрнув руку от его задницы, когда их спугнули. Отабек поворачивает к нему голову. Юра смотрит вопросительно. – Пошли к тебе? Алтын почему-то долго отстранённо размышляет, откуда у Юрки такая выразительность во взгляде. Ах да, он же «врата ада» с глаз смывал и, вероятно, так и не до конца. Остались призраки теней под нижними ресницами. - Идём. – Он поднимается, ведёт, придерживая Юру за плечо. Любой, кто встретит, решит, что они бутылку притырили, вот и вся интрига. Когда он его раздевает в полутёмном номере, Юра говорит, и говорит такие вещи, что Отабек не знает, за что держаться, чтоб не валить его сразу на ковёр. - Ты, когда с меня перчатку стаскивал… С таким лицом только презерватив на член ртом надевают. И это на репетиции… - Юра тянется под его руками, разметавшись на постели, удивляясь, что он знает, как его трогать, чтобы ему понравилось. - А на гала… вокруг тыща человек, у меня в башке – ни одной приличной мысли. - Приподнимись. А ещё Отабек знает, что сказать в процессе, и Юра приподнимает бёдра, помогая снять с себя брюки и трусы. Отабек садится ближе, широко разводит его ноги. Долго ворочает пальцами, растягивает, и дрочит ему, и это хорошо, даже когда это слишком прямо и грубо. Пытается поймать Юрин поплывший взгляд, смотрит жадно и вздыхает судорожно, сдерживая передающееся волнение и напряжение. Смотрит, как Юра кусает губы, мотает головой, отворачивается, но через минуту вновь вскидывает глаза. Не хочет упустить хоть что-то. С губ срывается «Давай». Стоном. А потом аханье, такое, что Плисецкий сам бы себе рот закрыл. Отабек от этого звука шалеет. Гладит ноги, прерывается, чтобы целовать, касаться и царапать – не больно, легко, по рёбрам, водя в это время языком по соскам. Шепчет, улыбаясь вслед всем этим оглушающим откровениям: «Надень мне». Юра берёт из его рук презерватив, раскатывает, оглаживая рукой затянутый в латекс член; по животу, твёрдому и горячему. Ложится, прогибается, следуя движениям рук Отабека. Губы сами собой распахиваются, а перед глазами один только Отабек: зубы обнажены, оскал почти мучительный, грудь тяжело приподнимается – и Юру опаляет. Член туго ходит в заднице, выскальзывая и вновь погружаясь по смазке, хочется сосредоточиться только на этом ощущении, а ещё подставиться, чтобы ещё теснее. И больней, и глубже, что ж так медленно, давай уже так, как хотел, как представлял себе. Отабек словно мысли читает в его больной башке, по сумятице чувств в лице и мокрых глазах. Стискивает узкие бёдра, вгоняет резче и трахает, пока Плисецкий не срывается в крик. Юра смотрит и не видит, плавится под ним. Приподнимается погладить по мокрой потной груди. Отабек тянет его за руку – приглашает усесться сверху и самому его оседлать. Да, так удобно: и в волосы вцепиться – в гриву – и в бёдра, раскрыть ягодицы сильнее, забраться пальцами, ощупать растянутую дырку. Юрка скачет на нём и присасывается жадным ртом. Кусается, дёргает волосы, запрокидывает назад голову. В глазах ощутимо темнеет и Юра падает на парня, жмурится, касается губами плеча и дрожит, мычит в солёную влажную кожу. Отабек, дотрахав, шлёпает его по бедру, сгоняет, заставляет соскользнуть с члена, а потом Юра молча, открыв рот, смотрит, как он снимает, аккуратно поддерживая, презерватив. И Отабеку нравится его потрясённый взгляд, и горячие, опалённые стыдом щёки, от этой близости и этого зрелища. Пусть смотрит, а то он его сегодня одними сравнениями выебал ментально. Ассоциации, мать их. Теперь в его постели валяется Юрка, примерно в той же позе, что в финале показательной. Тот же драматичный поворот головы, волосы размётаны по покрывалу, веки опущены. Отабек находит его руку и поглаживает костяшки. - Ты как? Юра молчит. А потом прыскает. На ощупь находит подушку и закрывает ею лицо. - «Эй, диджей, всё нормально. Слышишь, всё нормально!» – Глухой придушенный ржач из-за преграды. - Чёт слабо верится, - бормочет Отабек, приподнимая брови. Убирает подушку от Юриного лица – поцеловать и в глаза посмотреть. Взгляд осмысленный и губы подставлены охотно. – Ладно, ответ принимается. Юра жмурится, как кошак, и притягивает к себе – целоваться.