В пустошах

      Дориан лежал на походной кровати, грубо на скорую руку сколоченной из того, что нашли, полностью обнаженный несмотря на ночную прохладу — в пустыне с наступлением ночи резко падала температура. Маг нисколечко не стеснялся своего загорелого идеального тела, с тугими мышцами, без грамма лишнего жира. Маг жмурился как довольная кошка. Он предвкушал. Рассматривающий его Лавеллан вздохнул и, унимая неуместные мысли, склонился над картой.       В этих проклятых песках они уже которую неделю охотились за Венатори, старыми гномьими реликвиями, странными камнями, исписанными нечитаемыми рунами, непонятным, вечно исчезающим из-под носа легендарным чудищем, — за всем, что подвернется. А толку то!       Инквизитору хотелось обратно в Скайхолл, к нормальной еде и хоть каким-то удобствам, к которым он, долиец, непозволительно быстро привык и отвыкать не собирался, или хотя бы под бок бессовестному магу, который использовав все свое обаяние и наглость, игнорируя выставленную у входа в палатку Его Светлости тактичную стражу, завалился к нему и всячески отвлекал Лавеллана от продумывания, как все же поскорее убраться с этих унылых мест. Успешно отвлекал.       Инквизитор понимал, что с утра Кассандра отгрызет ему голову, если не будет хотя бы примерного плана. Никаких идей в белобрысую остроухую голову не приходило.       — Иди ко мне, моя любовь, — донеслось с кровати. От мага не укрылся скорбный вздох любовника. Дориан сладко потянулся, бесстыдно демонстрируя всю красоту, и перевернулся на живот, уложив подбородок на скрещенные руки. Он хитро улыбнулся, обещая одной только этой улыбкой, что Инквизитор нисколько не пожалеет, если примет предложение.       «Отлично», — понял эльф, уголки пухлых его губ против воли поползли вверх, чтобы скрыть усмешку Инквизитор склонился над картой, бесцельно рассматривая очертания оазиса, по донесениям до него было три дня пути, — «один нехороший маг хотел поиграть».       — Ты уже пять минут смотришь в одну точку, — укоризненно добавил Дориан. — Что бы там не рассматривал, оно терпит до утра. Поверь мне.       Он приподнялся, чтобы захватить из блюда на сундуке около кровати гроздь винограда, так соблазнительно изгибаясь, что Лавеллан сглотнул. Карта, оазис, да и даже неумолимый гнев искательницы меркли и проигрывали по всем фронтам.       Дориан сел на кровати, скрестив ноги, обхватил крупную сочную ягоду губами, на мгновение вскидывая взгляд невозможно смеющихся невероятных глаз на Инквизитора — смотрит ли, оценивает ли? — надкусил, языком собирая сок с уголков рта, каплю за каплей.       Дразнился маг мастерски. Эльф встал и потянулся, делая вид, что совершенно не заинтересован. Показывать любовнику, что готов оказаться на месте съеденной виноградины, он не хотел. Впрочем, и без всяких подсказок Дориан, мерзавец, это прекрасно знал. Он отщипнул с грозди очередную ягоду и отправил в рот, снова облизываясь от сладкого сока. В палатке стало душно.       Виноград стоило объявить ересью. И тайно просить Жозефину о поставках.       Чтобы не смотреть на бесстыдно поедающего виноград Дориана, эльф окинул взглядом палатку. Светильник посреди палатки выхватывал темные силуэты стражи.       И скорее всего не скрывал ничего, что происходит внутри.       — Я ищу выход, как отсюда убраться, — с деланным спокойствием ответил Инквизитор, приспуская шнуровку на рубахе, которую всегда надевал под акетон. Без доспехов он выглядел слишком тонким и незначительным. Лавеллан в прошлом ни один нос разбил, доказывая, что силы в его тщедушном тонкокостном теле не меньше, чем у былых воинов. А потом еще с сотню, чьи хозяева не могли сдержать смех при виде выбранного эльфом оружия. Клеймор в его рост сейчас стоял, аккуратно, на специальной стойке у входа в палатку, рядом с не менее внушительным посохом. Над Инквизитором смеяться стало куда сложнее, чем над обычным эльфийским парнишкой.       Лавеллан вздохнул и стянул рубаху через голову, зацепился завязками за уши, растрепал золотистые прядки так, что на голове было демоны знают что. Дориан прицыкнул. Его хрупкое тело любовника разве что не восхищало, о чем он поспешил поделиться, не скупясь на комплименты. Эльф никогда не думал, что после всего, что между ними было, может от смущения покраснеть в тех местах, которые в жизни никогда у него не краснели.       — Люблю тебя, — буднично сообщил Дориан. А потом просто, без всякого перехода добавил: — Убраться? Бросить все? Стать отступником?       Голос у него понизился до шепота, а Лавеллан понял, что ничего не понимает. Тем более, что маг рывком поднялся и в один шаг, что немудрено было, оказался рядом, всматриваясь в лицо сверху вниз. Провел липкими от сока пальцами по торчащему из встрепанной прическе чувствительному сверх меры уху, убрал за него прядь блестящих в свете жаровни золотом пшеничных волос, и погладил щеку, наконец, пальцы оказались на губах, и Инквизитор неосознанно лизнул их.       Сладко…       — Храмовники не бывают отступниками, — возразил зачем-то он.       — Да разве?       В этом Лавеллан, перечитавший всю макулатуру, что искал для Сэра, был уверен. Но и его захватило игривое настроение. Эльф опустил глаза, изображая полное раскаяние.       — Испорченный маг решил поиграть с храмовником, — продолжал Дориан, склоняясь к уху. Его вкрадчивый шепот, напоминающий кошачье мурлыканье, заставил ноги Инквизитора подогнуться, но определенно испорченный вконец маг подхватил сильной рукой того за поясницу, прижимая к широкой безволосой — невозможно, чтобы у шемленов была такая грудь! — груди. — Или испорченный тут совсем не маг?       Губы Дориана прихватили острый кончик уха буквально на мгновение, но и его хватило, чтобы Лавеллан признал, что испорченный здесь не только маг. Эльф жаждал продолжения, обхватывая любовника руками, опуская ладони на такие соблазнительные и сводящие с ума обнаженные ягодицы. Собственные штаны показались совершенно лишними.       — Ваши обвинения, — выдохнул Лавеллан, прижимаясь плотнее к любовнику и склоняя голову на бок, чтобы тому было удобнее творить запрещенное колдовство с нежным местечком, где плечо переходило в шею. То, что вытворял Дориан языком и губами, точно попадало под определение магии. А руки, волшебные руки, казались были везде. Стоило им развязать пояс мешающих штанов, стянуть неуместную деталь одежды, как Лавеллан закусил губу — до крови, чтобы ни один звук не вырвался из палатки, это ж не комната на верхнем этаже самой высокой замковой башни…       А театр теней — демоны с ним!       Тем более только глухой да слепой не знал, что, как выразилась Сера, Инквизитор перепихивается с тевинтеровцем. О, Митал, будь милостива!..       — Признаешь, что они обоснованы? — Дориан отстранился, подтолкнул его к кровати легким тычком в грудь.       — Необоснованные, — со всей строгостью опровергнул Инквизитор, рассматривая любовника с ног до головы, потом уселся на край кровати и заключил, выделяя каждый слог: — Смехотворные.       Его тут же опрокинули на спину. Дориан, нависнув сверху, хищно улыбнулся, сверкая белоснежными зубами, и с напором поцеловал. Его правое колено уютно расположилось между ног эльфа. Дыхания перехватило от осознания, какой властью Дориан обладал над ним, Лавеллану нравилась легкая, шутливая почти грубость, которую проявлял его партнер, нравилось подчиниться ей, зная, что в любой момент может сказать «нет», если потребуется.       Он цеплялся руками за мощную спину — невообразимо тонкими в сравнении-то! — и, растворяясь в удовольствии, которое приносили руки, губы, твердое горячее тело, находясь на краю сознания, совершенно забыл, что стены палатки совершенно не заглушали ни одного звука. И Дориан ловил ртом громкие хриплые грудные стоны, что Инквизитор больше не в силах был подавить, его талантливые руки гладили, сжимали… Настоящая запрещенная магия, будоражащая кровь.       Близко.       Хорошо.       Идеально.       — По донесениям, — раздался голос, совершенно неуместный, Кассандра, уткнувшись в бумаги, вошла в палатку, творящееся безумие на походной кровати она заметила не сразу, — лагерь Венатори нахо… Простите! Горел свет, а стража… Я помешала?..       А стража могла бы и задержать искательницу, выбравшую совсем не то время для визитов, решил Лавеллан, почти что одновременно скидывая с себя бесцеремонно хихикающего Дориана и набрасывая на обнаженные бедра покрывало.       Бесстыдный тевинтерец даже не потрудился сделать и этого. Но шаловливая рука проникла под покрывало и поглаживала чувствительную кожу. Несомненно, это безобразие не укрылось от искательницы, старательно отводившей взгляд.       — Что-то срочное? — уточнил Лавеллан, подавляя желания стукнуть совершенно не расстроенного, что их прервали, и ничуть не смущенного испорченного мага. Знать бы что могло этого охальника смутить!       — В любом случае, это ждет до утра, — собралась с силами искательница, она никогда не теряла самообладания надолго. На щеках ее играл невыразимо яркий румянец. Совсем такой же, когда она тайком читала книги Варрика, мельком отметил эльф. — Примите еще раз мои извинения.       И, резко развернувшись, твердой походкой вышла. Лавеллан проводил ее задумчивым взглядом, потом встретился глазами с хитро ухмыляющимся Дорианом, который уже потянул покрывало на пол и положил вторую руку туда, где любое прикосновение вызывало крупную дрожь. В темных зрачках отражался огонек светильника. Демоническая опасная одержимая красота.       — Знаешь, — эльф перехватил шаловливые руки за кисти, хватка у него была стальная, — кто-то… — он поднес сперва левую ладонь к лицу, — несомненно… — и поцеловал кончики каждого пальца, на мгновение обхватывая губами и тут же отпуская, потом проделал тоже самое с другой, — заслужил наказание. Один очень, очень испорченный маг.       — На то и существуют храмовники, моя любовь, ведь так? — подхватил новый раунд игры Дориан, прочитал заклинание почему-то шепотом, чтобы более их никто не побеспокоил, и мурлыкнул: — Усмиришь мое любопытство?       И только тогда Инквизитор всерьез взялся за личный ритуал усмирения.