Сел подумать

Повествование ведется от лица Потапа

      Какое-то паршивое настроение. Не хочу никого видеть. Не желаю ничего ни есть, ни пить, ни курить. Вейп мирно лежит на тумбочке, уже давно не затрагиваемый мною. Я ввалился в свой кабинет сегодня еще ранним утром, плюхнулся на кресло и с тех пор не поднимался. Несколько больших, неаккуратно скомканных листов бумаги валялись около мусорной корзины — не добросил. Не хотелось напрягать ни пальца, ни мускула. Еще немаленькая стопочка листов, пока что ровных и чистых, едва касается моего локтя, небрежно лежащего на столе. Я, слегка покачиваясь на стуле, отбиваю концом черной шариковой ручки какой-то медленный ритм, изредка что-то подвываю, верчу колпачок. Неосознанно гляжу в окно: мир делится на каких-то три полосы. Первая — дикая, бешеная, живая. Тут люди носятся по дорогам, разливают кофе на асфальт, сталкиваясь с кем-то, обнимаются, целуются и, наоборот, ругаются. Вторая неподвижна. Высотки, жилые дома, торговые центры… Все они мертвы, камнем стоят на этой земле. А третья изменчива. Вот, тихо, мирно плывут перистые облака по лазурному небу… А теперь ррраз, и все, тучи собираются кучами, лазурь темнеет, яркий солнечный свет тускнеет, не желая более освещать сей мир.       Затягивает. Довольно интересно наблюдать за этими полосами жизни. Я встал с кресла, невольно взвыл, потянулся, подошел к окну. Всматриваюсь в прохожих. Такие разные… Вот парниша стоит, в руках букетик, видимо, мадам свою ждет. Молодой такой… А там, на другой стороне, бабушка девчонку за руку ведет, а та конфету держит… Счастливое, беззаботное детство, еще и с бабулей, ух… А вот и пара, уже супружеская, судя по всему. Такие радостные идут, гуляют по улице… Где мое-то счастье? Не хочу я больше вкладывать всю свою любовь на бумагу, хочу всю отдавать ее своей второй половинке. Ах, да, была б она еще. Есть, конечно, одна дама, которую люблю, хочу и желаю видеть рядом с собой. По сути, я и могу, и не могу сделать с ней что-либо, так как она — моя подопечная. Хоть и нежная, кажется беззащитной, на самом деле — абсолютно неприступная. И, вроде, подходи, открытая такая — но нет, нельзя. Гордая, твердая, холодная такая… Всегда. Все видят ее только веселой, жизнерадостной, «безумно влюбленной», а только я ее такой никогда не замечаю. Такое чувство, что только мне сия маска приоткрывается. Я вижу ее слезы, ее боль, переживания, страдания, но вместе с тем настолько хладнокровное отношение к любым мужчинам, что подходят, подлизываются к ней… Я-то знаю, что ни черта она не «безумно счастливая от любви». Громкая, жесткая, если дело касается чего-то сверх важного. Сложная женщина. Но такая честная, искренняя, красивая, любимая и родная… Очень тонкая струна, каждый раз боишься оборвать ее, а потом и вовсе потерять, пусть и разломленную. Жизнь постоянно обламывала все мои планы, я не раз пытался сказать ей о своих чувствах. Я уверен, что и ее ко мне тянет. Хотя, как я могу рассуждать за другого человека? Мы просто хотели жить красиво, быть счастливыми… Нас необъяснимо тянет друг к другу. Но, видимо, это — все, что мы можем. Ха, какая там леди переходит дорогу… Так забавно переступает на своих каблучках. Оп, чуть не навернулась! Ха, какая странная. Тааак, стоп. Где-то я это уже видел. Дурак, как я мог Настю не узнать? Она же… ух, на каких шпильках шурует в студию. В студию? Зачем? Я стоял и любовался ею из окна. Она так удивительно и невероятно перебирает ножками, отстукивая ритм сердца по асфальту… Торопится.       Я, будто и не в курсе ее прихода, живо сел обратно на кресло, покрутился, взял в руки карандаш, подпер рукой голову, начал что-то писать. Вот и открывается дверь. Тяжело отдышавшись, Настя присела на диван.       — Привет, Леш, — необычно ласково сказала она, — даже не удивился моему приходу?       — А, солн… Настя, доброе утро, — я оторвал глаза от бумаги, — какими судьбами?       — Просто… зашла проведать.       — Проведать? Я ж не в больнице и не в тюрьме.       — А я скучала, — она как-то странно выпрямилась, подала грудью вперед. Я бегло осмотрел ее: платье с уж ооочень глубоким декольте, держится на каких-то тонюсеньких бретельках, сапоги на шпильке, аккуратно разложенные локоны, а аромат…мм…       — Потрясающе выглядишь, — я поднял брови, чтобы показать все мое впечатление.       — Спасибо, — она смущенно улыбнулась мне, оттянула лямочку. Шикарный ажурный бюстгальтер буквально выпадал из-под платья. От такого обворожительного образа я не мог удержаться. Все-таки пытаясь перебороть это состояние, я закрыл глаза.       — Потап, все в порядке? — услышал я ее сладкий голос.       «Я открываю глаза и подхожу к ней. Сажусь рядом, молча обнимаю за плечи, опускаю руку на талию. Она пристально смотрит в мои глаза, прикусывает губу, манит… Ни слова больше. Я осторожно оттянул бретельку, предоставил себе ее бюстгальтер. Как к самому дорогому бриллианту, я прикоснулся к ее коже, провел кончиками пальцев от шеи до груди, сжал. Она едва простонала, обвила мою шею руками, усевшись на мои колени. Бюстом она вдавилась в мою грудь, ее ладони мягко легли на мои щеки, она гладила скулы, задевая пальцем губы. Мои руки свободно гуляли по ее спине, опускаясь до бедер. Я начал стаскивать с нее платье, неспешно оголяя тело. Притянув ее к себе, я сладостно чмокнул ее в губы и, не отрываясь, закусил и оттянул нижнюю. Она взглядом хищника посмотрела на меня, ухмыльнулась. Я впился в ее губы, неосторожно протолкнув язык. Как божественно она целуется… Я опустился к спинке дивана, повалив Настю на себя. Осторожно подняв ее тело за бедра, я пришлепнул ее, одновременно размывая резкость нежным поцелуем. Она вся моя… Платье осталось где-то на талии, да и не особо хотелось мне его стаскивать совсем — разнообразие, так сказать. Я снова ударил ее по попе и начал медленно стягивать трусики. Почти стащил, а она даже не сопротивляется… Я резко подорвался, перевернул ее на спину, слегка даже кинул на диван. Раздвинув ее бедра, я удобно расположился между ее ног. Окончательно сорвал белье, а платье оставил. Лаская одной рукой грудь, обводя соски, пальцами другой водил вдоль естества. Я надавил на клитор, неторопливо начал теребить его. Еще немного помедлив, все-таки ввел палец. Несколько протяжных движений, а затем пара резких, я резко вынимаю палец, а затем уже с большей неаккуратностью ввожу сразу два. Она стонет, извивается, а я все набираю темп. Пытается сорваться, я локтем прижал к дивану ее бедра, другой ладонью слегка надавил на живот, сдерживая ее желание убрать мои пальцы. Последние, очень небрежные, резкие движения, и я все-таки окончательно выхожу. Ее крик, стон забивается глубоко в душу, звучит в голове еще некоторое время. Я притягиваю ее к себе за талию, еле пододвигаюсь ближе к ней. Она сидит на диване так, что ее губы находятся прямо параллельно моему достоинству. Она кладет ладонь на пах, слегка надавливает, закусывает губу. Я позволяю ей расстегнуть мой ремень. Она резко стягивает с меня брюки так, как когда-то на концерте. Едва касаясь, гладит и все прикусывает губу…»       — Потап! Все хорошо? Леша! — ее голос выводит меня из моего воображения. Она, нагнувшись, стоит передо мной, держа руку на моем плече. Мой взгляд невольно сразу бросается на ее грудь — разве не ее я только что ласкал? Настя наивно смотрит в мои глаза, даже как-то испуганно.       — Леша, все в порядке? — повторила она свой вопрос, отходя обратно к дивану. Неужели это были лишь мои фантазии? Этого не было в реальной жизни? Мы все те же друзья, которые никак не могут уйти дальше?       Разве отступать? Я поднялся с кресла, подошел к ней, сел рядом, обнял за плечи…