Шрамы будущего

Савитар бьется синими молниями, жжется практически так же, как предельный минус на коже, и Фрост это нравится. Мазохистка. Савитар чинит костюм небрежно, особого значения не придает деталям, отмечая лишь, что броня — его способ защиты, а не изобретение века. Фрост кажется, что в его движениях небрежность слишком иллюзорна. Она слышит гулкое эхо ударов сердца под ледяной кожей, и ей на секунду хочется выдернуть его и заморозить. Она ведь Киллер Фрост — у неё сердца не должно быть по определению. — Что не так? — Барри/Савитар смотрит на неё с недоверием вперемешку с беспокойством, и Фрост не знает, что перевесит через секунду. Если первое, то, скорее всего, мечта её исполнится, и сердца она лишится. Если второе, то… Фрост не знает, что чувствовать, если второе. Но Кейтлин внутри знает, и это раздражает примерно так же, как и недосказанность плана Савитара. — Почему ты хочешь её убить? Он смотрит на неё с легкой улыбкой, мягко касается костяшками пальцев лица и её бьет молниями так, что, кажется, останутся ожоги, но она не дергается. — Ты знаешь… — Она — твоя главная слабость… — фыркает как-то удрученно Фрост и вырывается из его хватки, чтобы тут же оказаться прижатой к стене. — У меня нет слабостей, Фрост! В его взгляде слишком много ярости, и она вдыхает глубоко, боясь, что делает это в последний раз. — Даже если есть, — он смягчается, отпускает её, — то это явно не Уэст. У Фрост в глотке застревает наэлектролизованный воздух, и ей кажется, что кожа начинает гореть. — Что? — Знаешь, откуда у тебя в будущем шрамы, Фрост? — Его пальцы не бьют молниями кожу, и Фрост уверена, что в прошлый раз он просто её проверял. Савитар обводит контур её губ, и Кейтлин внутри бьется, практически кричит, но это больше не раздражает. Он приподнимает бровь, кривит губы в подобии улыбки и смотрит выжидающе. Фрост следит за его движениями завороженно, чувствуя себя змеей, успокоенной факиром. Ей остается лишь кивнуть, ведь вопрос, кажется, был риторическим. Савитар прижимает её к стене, сдавливает её шею пальцами так, что кажется, лед начнет трещать, и Фрост катастрофически не хватает воздуха. Она вцепляется пальцами в его запястье, скребет ногтями, оставляя ледяные ручейки на бьющей молниями коже, но, в сущности, готова умереть от его руки. И это ненормально. И это так… словно она слабачка Кейтлин. Фрост хватает воздух, а Савитар запечатывает поцелуем её губы, чуть ослабляя хватку на шее. Его губы — электрические разряды такой мощности, что Фрост должна сгореть дотла. Она почему-то не горит. Странно… Его губы — напористые, сминающие, бескомпромиссные, оставляющие печати-напоминания на нежной коже. Савитар отрывается от неё, смотрит выжидающе, а Фрост чувствует, как горят шрамы на губах. — Решил, что если покажу, будет лучше, — усмехается он, проводит кончиком пальца по губам, а потом практически нежно касается губами её носа. — Поверь мне, тебе это нравится. Фрост слышит внутри слабый голос Кейтлин, и ей кажется, что это хороший знак. *** У Фрост по всему телу шрамы — метки Савитара, подтверждающие его право собственности на её тело. Шрамы жгутся на ледяной коже, и от контраста хочется расчесать её в кровь, но Фрост лишь ухмыляется уголком губ и льнет к Савитару ближе, пьет его тепло (он по-хозяйски позволяет), касается языком его шрамов на лице. В первый раз он резко отстраняет её от себя, сжимает шею и, кажется, готов убить. Она лишь мягко улыбается, ведет пальцами по изуродованной щеке, а потом целует, Савитар тут же расслабляется и, ей кажется, выдыхает расслабленно, спокойно. Это практически редкость. Это, вероятно, стоит записать в книгу рекордов Гиннеса. Кейтлин внутри молчит дольше, чем обычно. *** Фрост — сплошной шрам, и Савитар урчит, проводя по оставленным им меткам на её теле языком. Это так же больно, как и приятно. Савитар разбирает время по кусочкам так же умело, как и Фрост. Ей плевать. Ей действительно это нравится. *** Когда Фрост теряет грань между болью и удовольствием, когда Фрост теряет убивает Циско, когда Савитар убивает Уэстов, а самого себя сажает в клетку, она больше не слышит эхо бьющегося сердца в своей грудной клетке. И это действительно приятно. — Рассказать тебе о моей слабости? — его пальцы привычно бьют белоснежными молниями по обнаженной коже, покрытой шрамами. Боли Снежная Королева больше не чувствует. Фрост чуть приподнимает бровь, откидывается на его руку и ощущает, как выбеленные волосы рассыпаются снежным покровом. — Это ты… В его взгляде надломленная потерянность, сломанные мечты и маленький-мальчик-Барри-Аллен, у которого никого не осталось. Фрост смеется ломко, крошит холодом ребра и привычно ведет пальцами по его щеке. — Дурачок. Ей хочется, чтобы он сломал ей шею или разорвал сердце рукой, но он лишь утыкается носом в рассыпанные волосы. — Кейтлин… Я всё это сделал ради тебя… Чтобы мы были вместе… — его голос непривычно мягкий, неглубокий, отдает воспоминаниями о мальчике с глазами цвета весенней зелени и песнях о летней любви. Его голос — не голос Савитара, и Фрост это не нравится. — Я не Кейтлин! Ты сам мне это сказал! — шипит она, а радужка загорается сапфировым ледяным сиянием. Фрост сжимает его горло, как всегда делал он, смотрит в его глаза, словно видит призрака, и морщится. — Ты — Бог! У тебя нет слабостей, — убеждает, умоляет. Савитар лишь сжимает её запястье до боли и смотрит так, словно только что потерял весь мир. — Кейтлин… больше нет? — Уже очень давно. Фрост не слышит голоса Кейтлин слишком долго. Слабая часть её замолкает неожиданно спокойно, смиренно, и ей чудится, что в последнем вздохе Кейтлин Сноу есть солнечный отголосок счастья. Счастья от осознания того, что умирает она от губительных поцелуев Барри Аллена.