this broken heart of mine

Потерять Алму — все равно что лишиться конечности. Юу обнимает крепче его рассыпающееся тело, здесь, посреди руин некогда прекрасного города, и пытается притвориться, что не чувствует колких и осуждающих взглядов мертвецов, скользящих по его спине. (он вспоминает умирающую Лалу — сложенные чашей ладони в белых перчатках, осколок Чистой Силы, сияющий мягким изумрудным светом, и их попытка почтить её последнее желание. живая кукла, исправляет себя Канда с усмешкой, она не была человеком. тонкая ирония этого момента, когда тело Алмы буквально самоуничтожается у него на руках, пожалуй, даже слишком меткая.) Еще один момент уходит, и в Алме остается всё меньше и меньше того, что можно было бы удержать, и Юу опустошен. Он хочет отдохнуть здесь, на руинах Матила вместе с Алмой, хочет обрести покой в вечном сне. Однако — Алма слаб, его ослабевшие бесцветные пальцы тянутся к запястью Канды, на мгновение цепляются за выступающую кость, соскальзывают, бессильным движением прослеживают узор из струпьев и шрамов, оставленных с трудом одержанной победой (можно ли это вообще назвать победой, хочет спросить Юу), и Юу наклоняется ближе. Алма что-то шепчет ему на ухо, его голос хрупок, точно осенний листок, и слаб, будто тревожащее его дуновение случайного ветра. «Живи», — шепчет он. (Юу слишком слаб, когда дело касается Алмы, и он всегда имел обыкновение таким быть, поэтому он кивает, его глаза застилают слезы, и горло сдавливает слишком туго, чтобы говорить. Алма уходит с улыбкой, и Юу думает, что не может быть прощания более жестокого, чем это.) *** «Если… Если Ной победит, тебе придется меня убить», — говорит Аллен. Его взгляд цепкий, твердый и решительный. Тупой мученик до самого конца. Юу смотрит на него и изо всех сил старается не заорать. Джонни здесь нет — добывает еду, вещи, информацию — они вдвоем в крохотной комнатушке, в обшарпанной и продуваемой всеми ветрами гостинице, в самом убогом уголке этого проклятого города. В комнате две постели, некогда белые простыни пожелтели от времени, и волосы Аллена окрашиваются алым в лучах заходящего солнца, и он бесстрашен, даже когда Юу держит сверкающее серебром лезвие Мугена у его шеи. Юу смотрит на Аллена — глупого, отважного, великодушного Аллена, который остается гребаным мучеником даже перед лицом собственного, мать его, конца — и так же внезапно и пугающе, словно вспышка молнии — небо цвета скорлупы дроздового яйца, Юу прознает мысль, что, возможно, его сердце может не вынести еще одного настолько сокрушительного удара. «Ты меня слышишь?» — спрашивает Аллен, тень страха и тревоги мелькает в его глазах и исчезает так же быстро, как появляется. «Канда! Ты вообще слушаешь?» Юу прижимает Муген ближе к шее Аллена, достаточно близко для того, чтобы на кромке лезвия начала расцветать кровь. Он не может заставить себя говорить, но знает, что одного этого движения достаточно. «Спасибо», — тихо произносит Аллен после того, как Юу вытирает его кровь с меча и деактивирует Чистую силу. Мягко и осторожно, Аллен придвигается ближе, преодолевая бездну между ними, и берет ладони Юу в свои руки. «Прости, — шепчет он их сплетенным пальцам, — Хотел бы я, чтобы был иной путь». Но иного пути нет, так что Юу закрывает глаза, тянется навстречу, пока их с Алленом лбы не соприкасаются, и понимает, что не может быть прощания более жестокого, чем это.