Stivhet

      Какая бы ни стояла эпоха, живем мы неправильно.       Я столкнулся с убийством еще в детстве, если прежнюю часть моей жизни вообще можно было назвать так.       Это случилось поздней осенью, когда любая дичь в лесу представляла не столько угрозу, сколько желание выжить. Да и в то время мы все были похожи на диких животных. Хенрик впервые взял меня с собой на охоту; по большей части я тогда ничего не умел и просто старался не высовываться. Подобная затея казалась не слишком разумной: какой зверь высунется из берлоги, если снаружи холоднее, чем в Хельхейме? Сильнейший ветер сбивал меня с ног, однако я с преданностью собаки плелся за братом — единственным человеком, который хоть как-то мог помочь моему народу.       Лес постепенно становился белоснежным: хлопья снега окутывали деревья, кусты, поляну, все трудней было следить за протоптанной дорогой, но брат шел настолько уверенно, что и с закрытыми глазами он бы шел точно так же и в верном направлении. Я старался ориентироваться на его тяжелые шаги, идти следом и, главное, молча, не решаясь никак спросить, а куда мы, собственно, направляемся? Страх перед Хенриком овладевал мною почти сразу же, лишь в голове появлялись вопросы, перечившие его поступкам или действиям.       Через час безостановочной ходьбы против ветра хотелось уже не так сильно есть, как упасть в этот чертов снег и замерзнуть насмерть. Брат подозрительно оглядывался по сторонам, не замечая меня. Все чаще он напрягался, сжимал руки в кулаки или невольно тянулся за мечом. У меня же был некрепкий самодельный лук, но я не ощущал никакой опасности, потому что на самом деле ее не было.       — Тут стой, — велел Хенрик, стараясь перекричать ветер, а сам двинулся вперед и оставил меня одного в замешательстве. Я смиренно ждал его около двадцати минут, и желание рвануть за ним становилось все более логичным.       Раздался ужасающий крик ворона, и я инстинктивно обернулся на него, хотя глазами никого не нашел. Мне стало не по себе от слова «совсем», потому что птица была рядом, чуть ли не надо мной, а я не мог ее увидеть, как бы ни старался. Отец говорил, что если за тобой прислали ворона, стоит немедленно убрать прочь, сойти с пути или отказаться от добычи. Что я мог сделать в данный момент? Верно, ничего. Даже уйти отсюда было затруднительно — я не знал дороги обратно, попросту не запомнил.       Птица неожиданно притихла, и, наверное, взлетела с ветки, судя по звуку. Я судорожно вздохнул и отпрянул от дерева, под которым находился все это время. Хенрика все еще не было, да он бы не обратил внимания на какого-то там ворона. Есть цель, значит, надо ее выполнить любой ценой. Мне бы тоже хотелось жить по такому принципу, быть сильным и смелым, хоть и безрассудным. Кутаясь от холода в мех, я подпрыгивал на месте и думал, что, может, и не было никакой птицы, я это сам себе со страху вообразил! Не успел я и прийти в себя, как кто-то сильно потянул меня за ворот.       В этот раз Хенрик тихо подкрался ко мне со спины и без объяснений схватил. Я упал на холодный снег, едва не провалившись в него, и с испугом взглянул на брата. В его глазах играли недобрые огоньки. Он явно что-то придумал и хотел незамедлительно приступить к выполнению.       — Разбаловал тебя отец, ох как разбаловал, — насмешливо сказал брат и поднял меня за грудки одним рывком. Я хотел возмущенно на это заявление возразить, но Хенрик оказался быстрее и приложил свой палец к моим губам. — Молчи, я тебе такое покажу.       Вооружившись своим мечом, он повел меня за собой через кусты, и, пригнувшись, указал свободной рукой на сгорбленную березу: она имела бедный вид — ветки ее были сожженные, а крона — выгнутая. Некрасиво все это, конечно. Я осматривал дерево снизу доверху и ничего интересного не находил. Хенрик дал мне легкий подзатыльник и надавил на мое плечо, чтобы я пригнулся. Увидел. Около дерева, облокотившись на него, лежал незнакомый мужчина. Он был ранен, подле него на белом снегу расползалось алое пятно. Судорожно дыша, незнакомец не оставлял попытки подняться на ноги. Брат усмехнулся, всучил свой меч в мои дрожащие руки и поманил рукой, направляясь незнакомцу. Тот заметил нас почти сразу же и попытался отползти подальше.       — Он попал в мою ловушку, — наконец-то с гордостью прояснил ситуацию Хенрик, — а вот ты убьешь его. Так велено богами.       Его слова разразились подобно грому среди ясного неба. За что убить? Что этот чужак натворил такого? Почему именно я? Вопросы сыпались — все больше и больше — я и не заметил, как неосознанно попятился от старшего брата обратно в кусты. Он успел взять меня за локоть и толкнуть вперед к дереву, почти к раненому мужчине, отчаянно шептавшему угрозы. От него за милю несло чем-то неприятным. Я не хотел никого убивать, даже такого слабовольного человека, как он. Неужели это настоящий воин, раз плакал и отползал от ребенка с мечом? В моей голове что-то щелкнуло. Я принялся восстанавливать дыхание, руки предательски дрожали от волнения, подрагивал и меч. Должно быть, я выглядел ужасно, правда, не ужаснее, чем тот мужчина.       Сзади меня стоял брат и молча наблюдал за этим, лукаво улыбаясь. Он никогда не был достаточно терпелив, но тогда мог ждать столько, сколько мне было надобно. Я направил меч на мужчину острым концом и начал медленно приближаться. За спиной раздал смех, и я предпочел проигнорировать этого. Мое внимание было приковано лишь к одной мысли об убийстве. Я не знал, как мне нужно нанести удар, атаковать, застать врасплох. Мне требовалось больше времени, чем у меня было — резко поднявшийся мужчина с отчаянным воплем кинулся на меня с кулаками, но очередной порыв ветра сбил его с ног, и он просто упал на мой меч. Острие вонзилось в беззащитное горло. Я с ужасом глядел на мужчину; он в предсмертной агонии соскочил с лезвия и закрутился, как в танце, безуспешно прижимая руки к горлу. Кровь лилась, брызгала, словно фонтан, на все вокруг, включая меня. Особенно меня — еще минута, и весь мой мех был в крови, а я не мог сдвинуться с места, застыв как вкопанный. Когда тело рухнуло на землю, я не мог отвести взгляд от него, насколько сожалел о содеянном. Боги хотели его смерти — боги получили. Брат не спеша подошел ко мне, осмотрел труп и отобрал окровавленный меч. Я уже не дрожал, я боялся сделать вдох.       С непроницаемым лицом Хенрик присел на корточки у мертвого тела и, несмотря на еще льющуюся из проткнутого горла кровь, пощупал мех в поисках драгоценностей или других ценных вещей. При нем не было ни оружия, ни золота, ничего — и брат, приказав мне помочь, отрезал незнакомцу голову.       — Ты наверняка и не задумываешься, кто это! — навеселе заявил брат, будто ничего не произошло. Он погрузил голову чужака в какой-то грязный мешок и закинул его себе на плечо. — Как только мой вождь узнает, что ты убил вот этого паршивого ублюдка, он заберет тебя и твоих людей к нам, или я не сын Одина!       Я снова промолчал.       …Кто мы такие, чтобы менять устоявшиеся порядки?