Метемпсихоз (Реинкарнация)

      Дамар находится на краю источника – бирюзового разлома, разделенного тонкими черными прожилками, похожими на вены. Островки беловатой пены закручиваются к центру источника в теплых потоках, они напоминают лунный свет.       Он сидит на краю большого черного камня, покрытого острыми сколами. Сидит, как измученная старая регова, цепляющаяся когтями за край мертвого гнезда. Темнота во впадинах ее глаз, словно пустота гнезда. Все яйца в нем разбиты, и их скорлупа превращается в пыль.       Обнаженный, он приближается к разлому. Иногда он запрокидывает голову и пытается вспомнить небо. Но здесь нет света. Здесь множество жутких, полуоформившихся теней, наполовину осознаваемых силуэтов.       А порой кажется, что у них есть глаза. И голоса. Они шепчут, эти голоса проникают в его уши. Но в повествовании нет смысла. Иногда Дамар протягивает вперед руки с загнутыми обломанными когтями. Он подносит их к кружащейся пасти источника и ждет чего-то, до чего можно дотянуться.       Иногда он встает, переходит на другую сторону и снова тянется к расколу. Но его вид не изменяется.       Призрачное небо стонет и скрипит над ним, тяжело давя на плечи, будто каменное. Его плечи опускаются, спина сгибается. Он вновь опускает голову, чтобы посмотреть на раскол.       Ему не остается ничего, кроме ожидания. Это все, что ему сказали. Он задается вопросом, как же долго придется ждать. Но ответа нет. Время здесь идет странно. Оно не движется, но и не остается на месте. Пыль, останки и темнота.             Иногда Дамар прорывается через густой туман, который окутал его сознание. Он подталкивает себя, он ищет в глубине что-то, что-то… но он должен снова пойти и посмотреть на разлом. Если он не посмотрит, он может упустить свой шанс, и тогда он исчезнет навсегда.       И все же, где-то за пределами тумана, глубоко внутри, есть вещи, которые он помнит, но не понимает. Отпечатки пальцев на теплой серой пыли. Лязг брони, надетой на нем. Но он не помнит, почему носил ее, или для кого.       Он слышит смех, но не знает, кто издает его. Слышимые короткие и искаженные отрывки слишком молоды, слишком радостны для того, чтобы попасть в это место. Он помнит свет, но не знает смысла вспышки. Свет проникает в его грудь и превращается в шрамы. Он не знает, кто послал свет к нему. Он не помнит, как закрывал глаза.       Дамар смотрит сквозь пряди волос, упавшие ему на лицо. Он держит руку над бирюзовым закручивающимся вихрем. Он дрожит. Он ждет.       ***       Гарак сидит на сером песке, подтянув колени к груди. Очередной день, на протяжении которого он вытаскивал тела из развалин, снова сокрушил его разум. И он почти хочет смеяться, когда словно осколки стекла начинают давить на внутренности его черепа. Он ждет и вдыхает запах приближающегося дождя, который все никак не прольется.       Он знает, что вечером придет доктор. Он наблюдает за горизонтом, за тем, как он вылизывает нижнюю часть розового горячего солнца. Песок становится прохладнее. Скоро дождь.       Пармак дает ему ночное успокоительное. Гарак ненавидит его. Но все же он знает, что примет седативное. Грязные серые руки доктора меняют цвет почти до светло-коричневого. Кисти становятся изящнее, вытягиваются, пальцы удлиняются. И неровные обломанные кардассианские когти становятся аккуратно постриженными, по уставу Звездного флота, ногтями. Только на секунду или две. Гарак глубоко дышит. Пыль забивается в его нос и горло на вдохе. И рука в его образе поднимается, чтобы снова стать реальной.       - У тебя все руки в порезах, - говорит Гарак, и собственный голос доходит до него, как будто издалека. На секунду ему кажется, что он может даже рассмотреть кость в этих порезах.       - Мои руки делали так много вещей в эти дни, - говорит доктор, - Потеря крови – это только часть служения государству.       Гарак кивает. Он отходит назад, в маленькое темное убежище, в свою лачугу. Он держит свое спасение у своей груди. И чувствует, как колотится его сердце. Почему оно продолжает биться, такое разбитое, такое исковерканное и покоробленное, такое холодное? Он не знает. Но оно стучит, стучит, стучит. И дождь тоже стучит. Гарак смотрит, как он падает серебряными каплями в проеме открытой двери его убежища.       Он проглатывает таблетку без воды. И продолжает сглатывать до тех пор, пока она не перестает застревать у него в горле. Теперь остается только ждать. Это единственное средство, благодаря которому он может заснуть. Но из-за него бывают странные сны. В них приходят духи и воспоминания, не совсем его собственные, но которые он знает так же хорошо, как свои. Он идет под дождем, оставляя свое тело позади себя. А капли мерцают, сменяют друг друга, оставляют странные узоры на открытых участках его грязной кожи.       Дети встают из обломков. Они смотрят на него пустыми глазницами. И тянутся к нему окровавленными руками. А когда они открывают рты, чтобы попросить его забрать их, из их разжатых челюстей сыпется песок. В полной тишине.       Гарак идет к ним. Его ноги утопают в песке. Он идет, но не чувствует этого. Он смотрит, но не знает, что именно ищет. Небо над ним темнеет. Гарак останавливается и смотрит в небо. Но то, что смотрит на него в ответ, это пустота. Нет ничего, кроме тьмы, нарастающей, растягивающейся, смотрящей на него, тьмы.       Что это? Где это? Кто и почему?       Вопросы повисают в воздухе, без ответов. Гарак наблюдает.       Небо над ним раскалывается. Образуется светящийся бирюзовый разлом, разделенный тонкими прожилками, напоминающими вены, и островками беловатой пены.       Гарак протягивает к нему руку.       Он просыпается с коротким криком, застрявшим в его болезненно пересохшем горле. Он снова вскрикивает и соскакивает с лежака так резко, что спиной врезается в стену.       Сердце Гарака колотится. Его глаза расширяются. В проеме двери видно неспешное сонное парение серых предрассветных завитков в небе. Но есть кое-что еще. Опершийся на дверной проем, ссутулившийся фантом.       - Дамар, - выдыхает Гарак.       Он не знал, как смог узнать фигуру. Она скрыта тенью, искажена смертью. Но глаза, эти глаза могут быть только у того, кого он знал.       Фигура тяжело и медленно перемещается в сторону Гарака. Затем вдыхает.       - Ты… - хрипит Дамар.       Гарак уверен, что душа Дамара пришла за ним. Это смерть, думает Гарак, и страх утекает из него. И он чувствует себя умиротворенным и спокойным. Как жаль, что он поприветствует смерть в самом начале такого долгожданного возвращения домой. Как эгоистично, что он будет приветствовать ее объятия, когда тела детей остаются погребенными, под разрушенной мечтой – разбитыми обломками Кардассии.       - Элим, - шипит призрак.       - Я пытался служить так хорошо, как мог, - шепчет Гарак.       Дамар падает на колени перед съежившейся фигурой Гарака.       Рука, словно сведенная судорогой, разжимается.       Гарак колеблется, а затем хватает ее. Но это не останавливает его дыхания, его сердце не перестает биться. Осколки не перестают давить на его череп изнутри. Вместо этого тьма становится серой, и Дамар в ней – все еще полупрозрачным, но более четким.       Рот Гарака приоткрывается в удивлении.       - Я ждал, - говорит Дамар, - Я должен был ждать. Но я увидел руку... и… я человек действия.       Казалось, Гарак и Дамар разделяют мысли. События разыгрываются перед ним как одно целое, но просматриваются разными парами глаз. Дамар вырывается из тени, шум, рев, крики о родине, раздающиеся вокруг них, подталкивают их вперед, в битву, в борьбу, во сосредоточение световых лучей, в запах горящего воздуха. Тяжелое падение Дамара в руки Гарака, и слова, оставшиеся несказанными.       - Расскажи мне, - говорит Гарак призраку, галлюцинации, или тому, чем бы это ни было на самом деле, - какова жизнь после смерти, Дамар?       - Это ожидание, - отвечает Дамар, - и наблюдение. Жизнь после смерти это… тьма. Это разлом, пропасть, аджан, ожидающий нашего возвращения. Она Мать. Мы ее Дети.       Гарак еле заметно улыбается. Только уголками рта. Дамар может видеть его воспоминания о человеке, склонившемся в саду, просеивающем почву через свои пальцы. Поднимающем с земли старую деревянную маску, и рассказывающем о ней историю. Луне и сыну.       - Толан, - произносит Дамар.       - Он следовал старому пути, - говорит Гарак, - он рассказывал мне о Матери.       - Он был прав.       - Но ты… - начал Гарак.       - Твоя вина в том, что ты протянул руку. Моя вина в том, что я взял ее, - говорит Дамар, - Сейчас не время. Мертвые и живые… не пожимают рук через разлом. Аджан Матери. Я заставил себя покинуть его.       - Только яйца могут покидать его, мой дорогой, - говорит Гарак.       - Не этим вечером, - отвечает Дамар, - но мне нужно гнездо. Я не готов покинуть скорлупу. Я замерз.       Колени стоящего Гарака ноют. Он берет руку Дамара. Она ощущается как воздух, и Гарак видит сквозь нее собственную ладонь.       Но Дамар обхватывает пальцами его кисть и следует за ним в угол лачуги, где стоит лежак, с брошенными на нем запутанными одеялами.       - Сюда, - говорит Гарак.       И тогда дождь наконец начинает стучать по крыше над ними. Несколько капель падают на пол, и Гарак понимает, что ему придется подняться наверх и починить крышу. Но не сейчас, не сейчас. Есть странные моменты, вещи, которые не может объяснить даже острейший кардассианский ум.       Гарак думает, что лучше вернуться в постель. Проснуться от этого сна. Потом он починит крышу, и снова будет разбирать обломки, чувствуя прохладное скольжение дождевых капель на коже.       Он позволяет Дамару лечь первым. Гарак не хочет быть зажат между стеной и призраком, или чем бы там этот Дамар ни был. Дамар прижимается спиной к стене. Гарак опускается рядом. Он накрывает их одеялом, и позволяет распространиться теплу.       ***       Гарак думает, что его сон, его ночной кошмар, его галлюцинация, исчезнут, когда он проснется. Но он просыпается от пристального холодного взгляда фантома. Гарак занимается своими делами. Он говорит сам с собой, но не говорит с Дамаром. Дамар пытается говорить с ним, но Гарак говорит сквозь него, все громче, настойчивее. Он заставляет свой голос заглушать то, что, как ему известно, является только иллюзией.       Но и спустя три дня Дамар все еще ни на минуту не оставляет его одного. Гарак поворачивается к нему и лишь секунду злится, но затем уступает своей усталости и исчерпанности. Выражение его глаз далеко от холодности агента Обсидианового ордена. И Гарак мечтает о тех лучших днях, днях его молодости, когда он мог держать все под контролем. Когда мир не был таким разрушенным и хаотичным.       - Что ты хочешь? – шипит Гарак, - Зачем ты здесь?       Дамар немного выставляет губы вперед. Даже после смерти он продолжает дуться.       - Разве ты не должен быть со своей семьей? – Гарак выплевывает эти слова, зная, что они будут болезненными для собеседника.       Дамар вздрагивает.       - Их там не было… Жизнь после смерти кажется… одинокой, - говорит Дамар, - может быть они где-то смотрят в другой аджан. Или возможно Мирем и Домек уже переродились. А я…       - Да?       Гарак делает шаг, вступая в личное пространство Дамара, и наклоняет голову.       - Я ждал, - говорит Дамар, - но теперь я здесь. Этого не должно было быть, но Кардассия нуждается во мне. Я хочу остаться. Я должен остаться.       Гарак раздражается.       - Ты галлюцинация. Что, как ты думаешь, ты можешь сделать для Кардассии?       Злость Гарака возрастает. Он начинает суетливо перемещаться по своей лачуги, поправляет те несколько вещей, которыми владеет, хватает самодельную метлу и пытается вымести наружу часть пустынной пыли.       - В ту ночь, когда я спал рядом с тобой, - говорит Дамар, - я почувствовал твою энергию. Я немного потянулся к ней, и почувствовал… больше… вот.       - Ты воспользовался моей энергией, не спросив меня? Как восхитительно! Ты всегда так поступаешь, Дамар?       Гарак продолжает бороться с пылью.       Пыль побеждает.       - Вот потому я и остановился, - говорит Дамар, - но я думаю, что если ты поможешь мне… я, может быть, смогу… мм… проявиться. В телесной форме. Может быть, я смогу… жить.       Гарак фыркает.       - Если то, что ты говоришь – правда, почему тогда нет историй, передающихся через всю Кардассию, о близких, которые преследовали своих родственников, поглощая их энергию и пытаясь вернуться в наш мир? Я думаю – ты продукт моего разума. И последнее, что мне нужно – это делать тебя более реальным.       Гарак сдается пыли и ставит метлу в угол. Там она выглядит, как скелет, и Гарак отворачивается.       Дамар протягивает свою руку Гараку, ладонью вверх.       - Что ты делаешь, мой дорогой? – его голос ласковый и угрожающий одновременно.       - Прикоснись к моей руке, - говорит Дамар.       - Я так не думаю. Это и привело нас к тому, где мы сейчас, - отвечает Гарак.       Он смотрит в глаза Дамара, скрытые его гребнями, утопающие в тени, какие-то жесткие и металлические, поблескивающие тогда, когда слабый свет падает на бледную радужку.       - Ты беспокоишься, - говорит Дамар, - ты наполнен нервной энергией. Почему бы не отдать мне ее? Это может помочь тебе успокоиться.       - Я? Беспокоюсь? – голос Гарака звучит слишком громко, - Ха!       Гарак подпрыгивает от громкого стука, когда пыльный ветер захлопывает дверь в лачугу.       Его глаза расширяются. Сердце замирает. Он бросается к двери и наваливается на нее. Она не двигается. Он толкает, дергает, царапает ее. Наконец, он поворачивается к Дамару, прислоняется спиной к двери. Паника, вызванная нахождением в маленьком замкнутом пространстве, вползает в него, по мере того, как стены сближаются все быстрее и быстрее.       - Дамар, ты делаешь это, - шипит Гарак, его голос близок к опасному краю.       Он может чувствовать, как стучит кровь в артериях его шейных гребней. Он слышит этот стук собственными ушами.       - Открой дверь, Дамар!       Дамар движется к нему. Он плывет, и его ноги не касаются пола. Он снова протягивает ему свою ладонь. Его подбородок выдвигается, а голова склоняется в классическом упрямом жесте.       Рычание вырывается из горла Гарака. И он со злостью, с отчаянием, ударяет своей ладонью о ладонь Дамара. А Дамар тут же переплетает свои пальцы с его. Они подходят друг другу, словно части паззла. И Гарак с благоговейным ужасом смотрит, как тонкие корчащиеся змейки перетекают из его ладони в ладонь Дамара. По его прозрачной руке они поднимаются вверх по плечу, и там разветвляются. Часть их уходит к его голове, другая часть к груди и вниз, к его сердцу. Они пульсируют там, где обгоревшая чула образовывает отвратительный шрам.       Беспокойство Гарака притупляется, оставаясь лишь чем-то, напоминающим отдаленный шум. Глаза Дамара фиксируются на нем. Гарак кивает, молчаливо говоря, что можно продолжить немного дольше.       - Хватит, - наконец говорит Гарак, и Дамар отпускает его ладонь.       Гарак прижимает свои руки к груди. Его сердце больше не колотится так безумно. Он чувствует себя большим собой, чем за все прошедшие месяцы. Тем не менее, он быстро поворачивается и пытается открыть дверь. Теперь она открывается легко. Гарак распахивает ее и подпирает большим камнем, чтобы она снова не закрылась.       Он оборачивается, чтобы посмотреть на Дамара. Он уже не такой прозрачный, как был раньше, и его глаза выглядят иначе. В них все еще не появилось жизни, но они выглядят более выразительными, более «привычными», чем раньше.       - Как много энергии понадобится, как думаешь? – спрашивает Гарак.       - Я не могу этого знать, - рявкает Дамар, - Я никогда не был мертв раньше! По крайней мере... не в этой жизни.       Гарак обходит вокруг Дамара несколько раз. Он размышляет. Он все еще пытается разобраться в этом. Гарак никогда не верил в сверхъестественное. Такие суеверия были оставлены Толану и чрезмерно религиозным баджорцам. Гарак предпочитает верить лишь в то, что можно потрогать. Но даже тогда он не доверяет этому полностью.       Но вот герой Дамар стоит перед ним в виде какого-то странного духа. И Гарак должен поверить, что это не галлюцинация. Он все еще не уверен. Раньше у Гарака были галлюцинации. Поэтому ему кажется более вероятным, что Дамар не дух а просто продукт его собственного разума. Кончиками пальцев он трет виски. Тупая боль начинает появляться у него за глазами.       Дамар остается тихим и молчаливым до конца вечера.       На следующее утро Гарак работает в клинике плечом к плечу с доктором Пармаком. Его дорогой друг выглядит еще более осунувшимся, чем обычно. И Гарак подозревает, что он, возможно, не съедает свой паек, а разделяет его между детьми. Секунду Гарак смотрит на доктора и не видит ничего, кроме сияющего скелета, двигающегося под навесом импровизированного лазарета. Он обрабатывает раны детей, которые слишком грязные и тоже слишком худые. На секунду Гарак задумывается, реален ли каждый из них?       Может быть, они такие же галлюцинации, как и те, другие дети, как Дамар.       Ему неприятно признавать, но отличить реальность от последствий психологической травмы становится трудно. Гарак наблюдает за доктором-скелетом. Он наблюдает за тем, как проливается кровь из глаз детей. Он наблюдает, как их кожа запекается под кардассианским солнцем, и они сжимаются, застывают в крике, умирают, превращаются в мумий.       Гарак отворачивается и закрывает глаза. Он пытается подумать о чем-то еще, чем-то красивом. Но он не видел красоты так долго.       Но потом он вспомнил бирюзовый разлом. Это было прекрасно. Красиво и тепло, он почувствовал это, когда его рука скользнула туда. Позади танцевали маленькие шары слабого света, притягательные и какие-то знакомые.       - Элим?       Гарак поворачивается на голос. Это доктор Пармак. Его плоть и кожа вернулись к нему, и Гарак облегченно вздыхает.       Доктор кладет свою небольшую кисть на бицепс Гарака.       - Возможно, тебе стоит пойти домой и отдохнуть – говорит доктор нежным ровным тоном.       Гарак задумывается, рассказать ли ему, что дома его ждет Дамар? Что его галлюцинация забирает у него энергию. Что последние несколько дней Гарак задумывается о том, чтобы сдаться, позволить Дамару забрать всю энергию до последней капли.       Гарак мрачно усмехается. Он знает, что ему не стоит сдаваться сейчас, когда он уже зашел так далеко. Он знает, что не может подчиниться темнейшим частям самого себя. Он думает о том, чтобы попросить другое успокоительное. Но с радостью осознает, что слишком горд для этого. Он думает, что его голова прояснится, как только в воздухе не останется столько пыли, как только камни и обломки начнут напоминать хоть какой-то порядок.       Вместо того чтобы идти домой, Гарак отправляется бродить. Он идет на длинную прогулку вдоль скалистого основания небольшого горного хребта, который протянулся в этой части пустыни. На фоне серого неба горные пики кажутся опасными клыками в жаждущей насыщения пасти. Гарак видит, как по вершинам гор стекает темная кардассианская кровь. Всего на секунду.       Он садится на камень. Жаль, что он не может увидеть регнара. Он помнит, как однажды один из них дал ему так много в его жизни. Он понимает, что сейчас скучает по Миле. И ощущение крошечных лапок, бегущих вверх по его руке, принесло бы ему комфорт и успокоение.       Но регнара Милы здесь нет. Вместо этого, Дамар садится на камень рядом с ним. Дамар усмехается, показывая почерневшие зубы.       Он смотрит на Гарака вульгарным и развязным взглядом. Пальцы Дамара движутся к его половой щели и приоткрывают ее. Регнар с наполовину отгрызенным кем-то хвостом и без одного глаза, показывается из нее. Он направляется к Гараку.       - Бери, - говорит Дамар, - Я хочу, чтобы ты помог мне снова жить, а я останусь, чтобы помочь тебе. Кардассия нуждается в нас.       Гарак остается неподвижным до тех пор, пока регнар карабкается вверх по его руке и шее до затылка, где зарывается в его спутанных грязных волосах. Дамар все еще держит пальцы у своей щели. Теперь из нее появляется гладкий и поблескивающий прУт.       - Думаю, ты прав, - говорит Гарак, - При сексе должно образовываться много энергии. Это… хорошая идея. Но ты мертв. И я все еще могут видеть сквозь тебя. Как же мы это сделаем?       - Почему бы нам не узнать? – предлагает Дамар.       Он приближается, вытягивает шею. Его голова наклоняется под неестественным углом. Он ухмыляется Гараку таким самодовольным и потрясающим способом. Даже с почерневшими зубами, пустыми глазами. Смерть не смогла отобрать у Дамара его обаяние, думает Гарак.       - Гарак, ложись, - говорит Дамар, показывая пальцем на песок.       Гарак решает послушаться его и ложится на теплый, залитый солнцем, песок.       Дамар перемещается к нему. Он приподнимает ноги Гарака, заставляя его согнуть их в коленях и развести. И Дамар опускается между ними. Гарак может едва-едва почувствовать его прикосновения, они все еще не реальны.       Гарак открывает рот, чтобы заговорить. Но Дамар рычит на него. И внезапно в песке вокруг них образуются сотни маленьких ртов. Они открываются и кружатся вокруг них. Из ртов поднимаются вверх, и возвышаются над ними, гигантские кактусы. Но каждый из них розовый и гладкий, словно прУт. Растущие, влажные стержни, покрытые иглами. Теперь высота их примерно равна длине предплечья Гарака.       Гарак сглотнул ком в горле. Он думает, что в таком окружении у него случится приступ клаустрофобии. Он уже чувствует, как холодные пальцы иррационального страха бегут вниз по его позвоночнику, и сжимаются в кулаки в глубине его живота.       - Ты примешь меня? – спрашивает Дамар.       Он проводит когтем по брюкам Гарака, разрывая их вдоль шва.       Гарак дышит с трудом.       - Кардассия нуждается в нас, - говорит Гарак.       ПрУт`ы-кактусы наклоняются над ними еще немного. Они почти касаются друг друга вершинами, смыкаются, образуя купол. Перед глазами Гарака пляшут серые пятна – верные спутники паники.       Кажется, он почти чувствует, как призрачные руки Дамара скользят по его бедрам. Они настолько ледяные, что Гарак едва может это выносить. Он отворачивается и закидывает голову назад. Крепко зажмуривается. Его руки захватывают песок, но он слишком мягкий и его крупицы просто текут между пальцами.       - Они все ближе к нам! – Гарак почти вскрикивает.       - За Кардассию, - шипит Дамар шепотом, и не останавливается.       Гарак чувствует себя открытым, как если бы внутри него были пальцы. Но самих пальцев он не чувствует. Это неестественно ощущение в комбинации с его паникой, заставляет его кричать. Вместо этого он прикусывает язык.       Он открывает глаза и старается сосредоточить свое внимание Дамаре, а не на клаустрофобных вещах над ним. Одна рука Дамара находится между его ног. И он чувствует, как открывается еще сильнее.       Дамар наклоняется к нему. Он протягивает свою вторую руку и прижимает ее к чуле Гарака. Снова странные паутиноподобные потоки связывают их. Гарак сувствует, как в нем шевелится тугой клубок паники. И понимает, что Дамар сейчас питается энергией его клаустрофобии. Гарак вскрикнул – было что-то приятное в том, как Дамар воздействует на этот центр напряжения и ужаса, находящийся так глубоко, в самой сущности Гарака.       - Да, - шипит Гарак и разводит ноги шире, - Да!       Сейчас он еще сильнее открыт, чем раньше. Он по-прежнему почти ничего не чувствует внутри себя, но теперь он знает, что это член Дамара наполняет его. Потоки потрескивают, когда они сближаются и Дамар снова наклоняется вперед, приближая их чувы друг к другу.       Поток связывает их. Они оба вскрикивают и Дамар начинает двигаться.       Гарак начинает дрожать от интенсивности этого странного духовного удовольствия. В его волосах песок. И этот песок разлетается, когда Гарак резко двигает головой из стороны в сторону. Он забывает о фалосоподобных кактусах, которые смотрят на их совокупление, как если бы на вершинах гигантских стеблей были глаза.       Гарак смотрит на Дамара. Чем жестче они трахаются, тем четче становятся его черты, тем ярче свет, тем больше энергии между ними.       Гарак приподнимается, и теперь свет настолько яркий, что у него болят глаза. Свет как будто пронзает их кинжалами, но кажется, он не может их закрыть. Лицо Дамара сияет. Воздух вокруг них вибрирует, гудит, кричит.       Он кончает. И это самый величайший оргазм, который он когда либо испытывал. Это реактивные снаряды, проносящиеся через все его тело, и покидающие его с криками, прожилками слез, или с тишиной. Он вскидывает руки и смыкает их вокруг Дамара. Под его руками осязаемый дрожащий человек.       Свет вокруг них начинает тускнеть. Фалосоподобные кактусы опускаются в землю. Песчаные рты закрываются. Они оставлены на песке, и лицо Дамара вжимается в шею Гарака. Дамар дрожит, и он жив.       Он жив.       ***       Когда люди спрашивают Дамара, как он выжил и почему так долго не возвращался, он не знает что сказать. Он не может рассказать им, что он был мертв. Он не может объяснить, что такое загробная жизнь и как Гарак дотянулся д него, находясь в измененном состоянии сознания. И как Дамар был перерожден раньше своего времени. Как он и Гарак вместе обманули смерть.       К счастью, Гарак более изобретательный. Он создал историю. Дамар запомнил ее и бестолково повторяет ее почти искренне, когда его спрашивают. Кажется, никто не подозревает ложь. Кардассия просто рада его возвращению. Люди чувствуют надежду, считают себя более сильными в его присутствии.       Ему предложили жилье в одном из наиболее обеспеченных городов, где собралось много политических лидеров. Дамар ездит туда для визитов, для обсуждений с другими политиками, для выступлений в центре города, чтобы побудить людей поддержать те явления, которые он считает достойными. Сам он старается помочь им сохранить их дух сильным и готовым к борьбе. Он призывает их, как никто другой. Они приобретают силу, когда следуют за ним, поскольку верят в него. Когда их голоса сливаются в ровный хор, и все они как один кричат «За Кардассию», кажется, порождается новая надежда, которая возвышается над разрушениями.       Дамар не принимает особого жилья. Он говорит о том, что такой же кардассианец, как любой другой. Он находится среди людей, а не над ними, как это делали политики в прошлом. Он ходит среди толпы, которая собирается там, где он произносит речь. Он пожимает людям руки и взъерошивает волосы малышам, которые никогда не увидят той Кардассии, которую знал он.       Но, может быть, они узнают лучшую.       Дамар остается с Гараком. Он помогает Гараку в восстановлении его дома. Теперь связь между ними слишком сильна, и хотя ни один из них не говорит об этом, они оба знают, что они не могут ее разрушить. Гарак без слов говорит Дамару, что тот ему ничего не должен. А Дамар молча кивает и также без слов говорит Гараку, что он знает, но все равно хочет остаться.       Иногда, когда они занимаются сексом в темноте, и дождь стекает по их телам, статически трещащий свет, все еще мерцает между ними, когда они прислоняются друг к другу. Это напоминает им о смерти - выстреле из оружия Джем'Хадар и гибели героя на руках Гарака. Это напоминает им о жизни – совокуплении в пустыне, бросании вызова всему, что должно было произойти.       - Может быть, - говорит Дамар однажды ночью, когда его голова лежит на груди Гарака, - может, на самом деле ничего не умирает. Я видел Мать, и я ждал перерождения. Я не знаю, как это работает. Может быть, так воздается по заслугам, а может быть, так происходит всегда. Но может ничего на самом деле не умирает. Есть только стадии перехода и последующего формирования. И тогда жизнь продолжается.       - Я не знал, что у тебя есть склонность размышлять над теоретическими концепциями, - поддразнивает Гарак.       Дамар сопит.       - Я просто хочу думать, что Кардассия тоже переродится.       - Так и будет, - говорит Гарак.       Он говорит это с такой убежденностью, что это не может быть ложью.       Гарак проводит пальцами по волосам Дамара.       Спустя много лет они оба обнаружили, что слова Гарака были правдой. Кардассия снова жива, и даже начинает процветать. Гарак и Дамар находятся в своей невысказанной связи, и через некоторое время Гарак соглашается сделать их связь официальной.       - Мы сформировали узы, которые бросили вызов самой смерти, мой дорогой, - говорит Гарак, - какая еще нужна церемония?       Но Дамар настаивает и Гарак соглашается.       Старые пути вернулись в моду, а новое правительство было менее жестким, чем прежнее. В настоящее время в каждом крупном городе есть, по крайней мере, один храм.       Дамар и Гарак соединяются в одном из них, на приватной церемонии. Они одеты в белое, и когда служитель поднимает церемониальную чашу, каждый из них окунает в нее свои пальцы, и наносит бирюзовые полосы на лица друг друга.       Они разделяют мысль: добраться друг до друга через эту закручивающийся разлом. И они думают, что даже этот Оралианский служитель никогда не узнает, что на самом деле означает этот церемониальный цвет.       Ожидание, наблюдение и жизнь. Снова и снова, и снова.