Fuimus Troes, fuit Ilium

— Стой где стоишь, иначе пристрелю на месте. Белёсые мёртвые глаза щурятся подслеповато на болезненно-яркое закатное солнце, красное как кровь, и такое же тёплое. Будто вгрызись зубами — и брызнет солёный сок, утолит несуществующий голод, наполнит чужой жизнью. Напротив — тоже жизнь, теплится ещё за чёрным железом доспехов и тонкой бледной кожей. Напротив — потускневшие глаза цвета лириума, которые так и хочется выесть из глазниц, сурово поджатые губы и строгие морщины человека, который за много лет успел забыть, как это — улыбаться. Верхняя губа брезгливо приподнята, кривая линия старого шрама на всё лицо искажена ещё больше угрожающей гримасой. Тетива натянута, а остриё стрелы, сверкнув алыми бликами, смотрит прямо в глаз — ни уйти с линии выстрела, ни поставить защиту. Голос пришедшего снаружи жёсткий словно гранит, но не узнать его сложно.  — Годы тебя не пощадили, — каждое слово — яд замедленного действия. Маг с усилием размыкает потрескавшиеся губы и тут же заходится в хриплом, надсадном кашле. После него на острых камнях — чёрная и густая будто смола кровь. Когда отвечает — не узнаёт свой собственный голос:  — Тебя тоже… Себастьян. Ваэль хмурится почти разочарованно. Год, проведённый на Глубинных тропах в окружении порождений тьмы, изменил его врага до неузнаваемости. На теле повсюду — чёрные пятна, иссиня-чёрная кожа вокруг глаз и губ, чёрные вены просвечивают сквозь бледную, словно пергамент, кожу. Бывшие когда-то солнечно-золотистыми волосы спутаны и висят грязными клочьями, спадая на костлявые плечи, щёки впали, сделав лицо больше похожим на обтянутый кожей череп, левая рука плетью висит вдоль ободранного порождениями бока. Это существо уже не похоже на Андерса, оно не похоже даже на человека, оно держится на тонких ярко-голубых нитях Мести словно тряпичная кукла, хозяйка которой уже никогда не вернётся за своей потерянной игрушкой. Раз за разом маг пытался покончить с этим, но Месть упрямо держит его в мире живых, видимо, надеясь, что когда одержимый окончательно ослабнет демон может окончательно завладеть слабеющим телом. Андерс упрям, Андерс не сдаётся нагнетающему безумию, хоть и давно потерял всякую надежду на освобождение из этого персонального ада. Быть запертым в своей голове — хуже, знает не понаслышке. Месть тоже слышит Призыв, и с каждым днём всё громче в голове Голос. Духи не могут умереть, ведь так? В таком случае, одному Создателю известно, что в конце концов случится с осквернённым демоном. То, что было когда-то Андерсом, пытается приподняться на тонких костлявых ногах, но снова падает на каменную крошку. Оно протягивает к принцу Старкхевена правую, пока ещё целую руку, смотрит, но не видит как дрожит от сухого ветра натянутая тетива, как сухи и жестоки глаза напротив, видит только размытые очертания, чёрный и красный, уголь и медь. Себастьян — сама смерть в обличье сухого старика, нашёл-таки его, выследил по магическому следу и пятнам крови, которую даже сама земля отказалась принять. Месть в голове шипит, хрипит, орёт и мечется. Он, в отличие от Андерса, не хочет умирать. Только магу уже всё равно: его хриплый шёпот не создаёт даже слабого эха:  — Убей…меня…прошу…  — Твои деяния не заслуживают быстрой смерти, одержимый, — шёпот, похожий на змеиное шипение, лицо принца искажает нервная ухмылка, обнажает клыки. — Покайся перед лицом Создателя, и тогда, может быть, он проявит к тебе свою благосклонность.  — С о з д а т е л ь… — бывший страж снова заходится в судорожном кашле, вытирает тыльной стороной ладони губы. — Так и знал, что ты взвалишь на него эту нелёгкую работёнку по моему прощению. Себастьян будто не слышит ехидных слов в свой адрес. Он опускает лук неспешно, готовый в любой момент пустить стрелу одержимому между глаз.  — Прощения ты не заслуживаешь, маг, но пути Создателя неисповедимы. Приведя меня сюда, Он даровал тебе высшую милость. Лязг меча-бастарда, вынутого из ножен на поясе, режет слух. Ваэль берёт его в обе руки и заносит над головой одержимого. Тот поднимает голову, обнажая чёрные синяки на шее, и прикрывает неживые глаза. В целую вечность растягиваются секунды до того как бритвенно-острое лезвие рассекает плоть и кость точным, расчётливым ударом. После того как безголовое тело, накренившись, с глухим стуком падает на каменный пол, принц наклоняется и вытирает попорченную скверной кровь об облезшую перьевую накидку, после чего его взгляд цепляется за старый, сколотый в нескольких местах амулет Тевинтерской церкви. Раздумав с мгновение, Себастьян склоняется, подбирая амулет, рассматривает белёсое солнце в неровном свете факела. Такое хрупкое, такое… Зыбкое… — Всё кончено… Рука в обитой металлом кожаной перчатке до хруста в суставах сжимает безделицу, раскалывая, разбивая на множество осколков, острых, подобно кинжалам. Себастьян морщится, выбрасывая впившиеся в руку осколки на мокрую землю. Несколько капель его крови, алой, горячей, падают вслед, смешавшись с чёрной, проклятой скверной и одержимостью кровью отступника. Из пещеры принц выходит, не оглянувшись, подставляя лицо промозглому северному ветру, поднимая глаза к небу, встречая только-только начавшийся моросящий дождь. Серо и мерзко. Пусто. Почти как в его душе. — Сожгите тут всё, — не глядя на гвардейцев, почти кричит Себастьян, но на деле выходит лишь сип. И те послушно исполняют его приказ, занося факелы над бочками с алхимическим порошком. Тем самым, что когда-то разрушил церковь. Мгновение. И вход в пещеру завален. Ударная волна трясёт камни ещё несколько секунд. Себастьян не смотрит на разрушения, на подошедших к нему солдат, он чувствует это каждой клеточкой своего тела. — Благословенны те, кто встаёт против Скверны и не отступает… Благословенны хранители мира, защитники справедливости. Будь покойна, Эльтина, моя месть свершилась. Его рука касается сердца, пытаясь нащупать, услышать, почувствовать стук. Осознание как всегда приходит слишком поздно. Он мёртв.