Second for affection

— «Знаешь, у тебя всё же очень красивые глаза, — произнесла девушка, поправляя задранный от порыва ветра подол платья, — словно изумруды». Подруга еще не раз проворчала в сторону открытого окна полупустого вагона, что мчался по Бунинской аллеи, но приятный аромат её волос и хрупкость ног с головой накрыли Алёну. Наташа не была самой красивой девушкой в городе, нет. И, если бы Алёну честно спросили, она бы обязательно со злорадством ответила, что Ленка с Выхино намного красивее Наташи, — «да и вообще приятнее в общении». Но красота других девушек была холодной и неестественной: к ним было страшно прикоснуться, словно вот-вот они посмотрят на тебя таким взглядом, от которого пойдут мурашки. Наташа была другая. Тёплая, игривая, настоящая. Она всегда была такой и никогда не менялась, и, если кто-то попросил бы охарактеризовать «ну, ту самую, Наташку Лаврову», то кто-нибудь бы обязательно сказал, что она чувственная. Как камень, летящий в лицо. По этой причине Алёна с легкостью бы променяла сотни взглядов на красавиц ради одного взгляда на столь давно знакомую ей Наталью. В тот день Алёна впервые почувствовала, как цветы начали обвивать её шею, не давая возможности вздохнуть. При виде своей подруге она забыла о способности дышать и могла поклясться, что Наташа завладела ею. Прекрасные и нежные розы скрывались под крупным платком на шее влюбленной девушки. — «Неужели ты действительно пойдешь в то место? Знаешь, Алён, может, лучше побудем вдвоём?» Девушка ощутила нескончаемую боль в грудной клетке — цветок разросся в области груди, где должно быть сердце. Лотос, значит?.. Через некоторое время Панфилова осознала одну вещь — её сердце больше не принадлежало ей, оно в чьих-то руках. В чьих-то столь надёжных и безумно ласковых руках. «Пожалуйста, храни моё сердце, не позволь ему разбиться, — шептала девушка, — это всё, что я могу дать тебе». В тот день на улице шёл нескончаемый дождь и весь небосвод, казалось, вот-вот упадёт на них. Это был паршивый денек, и Панфилова определенно чувствовала себя неважно. Розы всё так же сдавливали её шею, словно желая задушить девушку. Больше всего на свете ей хотелось поговорить лишь с одним человеком — с Лавровой. Отправившись на первом автобусе к её дому, Алёна пыталась придумать хоть какое-то оправдание появлению в квартире Наташи. На ум ничего не шло, посему она решила сослаться на скуку и одиночество. Этим же вечером Алёна под действием алкоголя рассказала своей пассии все, что так долго копилось в её душе. Всё, кроме безмерной любви к девушке, сидящей напротив, разумеется. Сидящей напротив и внимательно слушающей каждое слово. Проснувшись утром, Панфилова увидела жёлтые хризантемы вдоль своего позвоночника. Цветы выглядели столь хрупко, как все те секреты, что девушка рассказала Наташе. Она доверила Лавровой не только секреты, но и свою жизнь — казалось, неверное движение и цветы сломаются, как и её позвоночник. Признание в любви не заставило себя долго ждать — Алёна всегда была крайне нетерпелива. Когда она призналась ошарашенной подруге в первый раз, то почувствовала, как в её сердце рядом с лотосом распустился тюльпан. Она могла чувствовать, как цветок пускает яд по телу каждый чертов раз, когда та говорила, как сильно любит Наташу. Но это ее ничуть не останавливало. Глупая улыбка не сходила с лица девушки, а под кожей приятно жгло. Казалось, что все цветы распустились с новой силой, убивая своим ядом изнутри. Ведь чем сильнее проникаешься чувством, тем сильнее тебя губят цветы. Все цветы завяли со временем. Лишь амарант, олицетворяющий неумирающую любовь девушки продолжал обвивать её левое запястье — всегда. Попытки уничтожить были давно провалены, и все, что он делал, — напоминал о том, что так тщетно пыталась забыть Алёна. И сейчас девушка знала точно — несмотря на всю боль, она бы вновь покрылась цветами ради той самой Натальи Лавровой.