***
— Отчеты разведки по Сопротивлению за последний квартал мне. Все отчеты, — сухо уточняет генерал, видя, как искажается в гримасе удивления лицо дежурного офицера. Разумеется, он не сможет в одиночку обработать весь массив данных, но вот поймать последовательность, нащупать эхо в дробящихся сигналах старых и новых маячков, разбросанных по кораблям, бороздящим просторы гиперпространства… все это может дать ему ключ. Это, и тень чужого присутствия, оседающая невидимым инеем на коже в пустые и бессонные «предрассветные» часы. Хакс равнодушно пролистывает один еженедельный отчет за другим. Всего лишь очередные перестановки в верхах — как в остатке («Осколке», как зло шутят между собой аналитики) Республики, так и в Первом Ордене. Бесконечные попытки пересобрать Сенат таким образом, чтобы он снова не превратился в бессмысленную говорильню, и при этом не дать уцелевшим военным ухватить выскользнувшую из цепких лапок политиков власть. Ведь тогда противостояние выльется в войну на уничтожение. И если флот Новой Республики по совокупной ударной мощи все еще превосходит силы Ордена как минимум втрое, то силы всяких… «других группировок», о которых обычно умалчивают, чтобы не портить статистику, куда солиднее, чем принято считать. И их вполне достаточно, чтобы суметь захватить большую часть узловых точек основных гиперпространственных маршрутов, формально не находящихся в правовом поле Республики, но решающих — жить ей в свое удовольствие или выживать в режиме жесточайшей экономии. Флот быстрого реагирования, так неосмотрительно, а на деле — так предсказуемо собранный у Хосниан-Прайм, сгорел вместе со всей системой, развязав руки не только Первому Ордену, но и всем любителям легкой наживы. И сейчас Галактика тонет в рукотворном хаосе, с каждым днем приближаясь к той точке, за которой экономический крах основных игроков превратится из теоретической возможности в дело ближайших месяцев. «Но Сноуку все еще нужна девчонка. В первую очередь одаренные, а Галактика… Галактика потом», — Хакс сплетает пальцы в замок и упирается в них подбородком, глядя на лежащий перед ним датапад. Стандартная армейская модель, усиленный корпус, покрытый паутиной царапин от долгого и небрежного использования. Единственная личная вещь Рена, которую генерал рискнул забрать из его каюты на «Финализаторе». Абсолютно бессмысленная без своего владельца, если, конечно, заранее не позаботиться о том, чтобы не только получить все необходимые отпечатки и сканы, но и подобрать пароль. «Надо же, «Энакин», прежнее имя павшего джедая, а не титул обожаемого лорда ситхов», — Хакс осторожно проводит пальцем по экрану, открывая совершенно обычный на вид отчет от службы внешней разведки, которого он точно не видел. Как не видел еще десятки, если не сотни документов, по неясной пока причине прошедшие мимо него, невзирая на достаточный уровень доступа и ранг командующего базой «Старкиллер». Похоже, магистр получал сведения из своих личных источников, ведь подписаны были только те отчеты, которые приходили от рыцарей Рен. Впрочем, они и написаны были… специфически. И хорошо, если на общегале, а не на каком-то древнем наречии вымерших двадцать пять тысяч лет тому назад насекомых. Но содержали массу интересной и весьма опасной в умелых руках информации. «Последний джедай должен был действительно стать последним», — Хакс устало щурится, всматриваясь в неровные строки переснятого из-за чужого плеча документа, и хмурится, осознавая написанное. Люка Скайуокера искали. Не для вида, как Сопротивление, которому он был нужен в роли опереточного героя, а вполне серьезно, назначая награду за голову — при этом голову настоятельно рекомендовалось доставлять отдельно от всего остального, или любую информацию, хоть как-то способную пролить свет на его судьбу. Искали, как показывал анализ денежных потоков, не только все те, кому Скайуокер успел оттоптать больные мозоли еще в свою бытность «Явинским стрелком», но и действующие власти Новой Республики. Причем искали едва ли не активнее, чем Первый Орден. И генерал практически уверен, что с той же целью — убрать без лишнего шума. Пусть по официальной версии резня в джедайской «Академии» случилась совершенно неожиданно и проходила в документах как «обстоятельство непреодолимой силы» (до недавнего времени отзывавшееся на имя Кайло Рен и обладавшее прескверным характером), но с этой версией были согласны далеко не все. И сам Хакс входил в их число. Без посторонней помощи и удачного стечения обстоятельств подобное произойти не могло. И вина Люка Скайуокера была неоспорима, под вопросом была лишь степень этой вины. «Как и моя… за базу, за людей, за все…» — Хакс на негнущихся ногах добредает до освежителя и подставляет гудящую голову под струи теплой воды, пытаясь отрешиться от всех роящихся в мозгу мыслей. Но безуспешно. Чужой пульс бьется в висках вместе с застарелой мигренью, а неясная тревога, от которой он просыпается каждую ночь, свивается под ребрами раскаленной добела спиралью страха. Он протягивает руку к запотевшей от пара стенной панели-зеркалу и проводит по нему ногтями, выскребая полосы на месте слишком знакомых шрамов: бок, плечо, бедро… и последний — через все лицо, наискось. И смотрит на получившуюся картину, не мигая. Зная, что еще немного — и его самоконтроль лопнет перезревшим плодом набуанской сливы, лопнет, забрызгивая кровью и осколками костей изломанную тень отражения. Чужого и его собственного, слившихся в одно, проросших корнями друг в друга. Хакс готов сжечь еще один Хосниан, лишь бы избежать этого. Поскольку именно такую цену — себя, свой разум, тело и личность он за власть заплатить не готов. Поэтому платить будут другие. Невидимая связь звенит перетянутой струной, зовет в темноту вечной ночи, тает во мраке ало-золотой нитью. Генерал приглаживает влажные волосы, расправляет несуществующие складки на кителе и до хруста вдавливает клавишу селектора: — Подготовить к вылету мой шаттл. Нет, экипаж не нужен, я поведу сам.***
Серый океан под серыми облаками. И россыпь крошечных островков, на одном из которых наверняка что-то есть. Что-то или кто-то, весьма не любящий незваных гостей. Шаттл танцует в потоках воздуха, почти не слушаясь штурвала, и вся мощь форсированных двигателей бессильна перед серой приземистой фигурой, стоящей на краю обрыва. «Скайуокер…» — Хакс не видит деталей, но они ему и не нужны. Чужая уверенность поет в крови, тянет судорогой сжатые на гашетках пальцы и взрывается салютом протонных торпед. «Тепловое наведение на цель невозможно, удержание курса невозможно, критическое падение мощности двигателей, критический угол атаки…» — синтезированный голос бортового компьютера бесстрастно перечисляет причины их очередного и последнего поражения. А серая фигура все еще стоит на краю обрыва, среди воронок и рытвин. Стоит, не опуская вытянутую руку. «Будь оно все проклято!» — боль взрывается в висках, переплавляясь в ярость и безумную, самоубийственную решимость. Хакс толкает штурвал вперед, сбивая ограничитель. Бросая потерявший управление корабль вниз, на острые, еще дымящиеся камни древнего храма. Разбивая все собственные надежды на будущее без малейших колебаний, легко, как хрустальный бокал. Бронированное днище шаттла с диким скрежетом вспахивает скальную породу, теряя куски обшивки и прочного корпуса, наматывая на выпущенные опоры клочья дыма и ошметки человеческой плоти. Заканчивая то, что не смогли сделать другие за все эти годы. Сила стонет перетянутой струной, надрывно и хрипло, а в ушах звенит призрачным дребезжащим колокольчиком чей-то отвратительный, захлебывающийся смех, вспыхивающий под веками сполохами льдисто-голубых молний. «Так просто…» — мысль рассыпается тусклыми искрами страха, когда изувеченный челнок, не сумев затормозить, переваливается через гребень холма и скользит вниз, в темную воду с белыми барашками волн, сминая бесполезные крылья. Рушится на отмель с оглушающим грохотом. Первое, что ощущает очнувшийся Хакс — вонь паленой изоляции. Второе — запах крови и острую, пронизывающую боль. Амортизаторы справились, не позволив ему свернуть шею в процессе крушения, но вот бокам определенно досталось. Кажется, кусками оторвавшейся от удара о грунт приборной панели. Генерал несколько секунд смотрит на собственный мокрый рукав, пытаясь понять, что с ним не так и откуда взялся иней. И лишь спустя долгие несколько секунд до Хакса доходит — ему за шиворот льется ледяная вода. И если он не поторопится, то быстро превратится в утопленника. «Какая ирония…» — мысленный монолог с невидимым собеседником позволяет удержать гаснущее сознание, пока Хакс, оскальзываясь на оголившихся ребрах обшивки и то и дело ныряя руками в мутную жижу смешавшегося с водой хладагента, ползет к аварийному выходу. Против ожиданий, створка люка поддается легко, и он последним усилием перебрасывает отяжелевшее тело через иззубренный край шлюза. Наверх, в царство соленых брызг и холодного ветра. И замирает, услышав такой знакомый треск светового меча. — Ты… — голос растрепанной, перемазанной грязью и копотью Рей срывается в шипение, а кончик обжигающе горячего лезвия дрожит, выписывая кособокие восьмерки. — Тебе повезло, тварь, что джедаи не убивают безоружных. — Джедаи? — едва слышно хрипит Хакс, поднимая глаза и упираясь взглядом в плавящееся золото чужих радужек. — Нет больше джедаев. Вымерли. Мусорщица медленно тянет свободную руку к лицу, неверяще таращась на собственные пальцы, покрытые сеточкой лопнувших сосудов и темными пятнами кровоподтеков, и вдруг начинает кричать. Громко и пронзительно. И крик этот смешивается с воем пикирующих вниз истребителей Первого Ордена.***
— Верховный лидер, — генерал склоняет голову в формальном поклоне, с неудовольствием отмечая, что стоящая рядом с ним девчонка и не думает проявлять уважение к собеседнику. Что ж, это исключительно ее проблемы. — Я вижу, вы преуспели, — Сноук отбивает медленную дробь по подлокотнику трона, и раздающееся при этом клацанье острых ногтей вызывает у Хакса короткий приступ тошноты. — Но совсем без помощи обойтись не сумели… Жаль, жаль, я надеялся на ваши собственные таланты. Генерал гулко сглатывает, косясь краем глаза на мусорщицу, лицо которой выражает с трудом сдерживаемое омерзение. Похоже, она ожидала менее отталкивающего зрелища. И тем приятнее ее разочарование. — Посмотрим, что вы сумели раздобыть, — сухо замечает Сноук, едва заметно подчеркивая интонацией оскорбительное «что». Рей вскидывается, зло скалясь, но тут же отшатывается, когда волна чужой Силы и Тьмы обрушивается на нее. Хакс до боли сжимает зубы, вновь ощущая привкус крови во рту, и изо всех сил пытается удержать осанку, а не свернуться скулящим клубком, как только что сделала девчонка. Сноук выворачивает ее ментально и физически, но даже того, что долетает до генерала, хватает, чтобы вызвать тихое изумление — мусорщица не кричит, срывая голос, как многие из тех, кому доставалась «особая милость» повелителя, она изо всех сил борется за свою жизнь. Валяясь у подножия голографического трона самого страшного существа в обитаемой Галактике в луже собственной крови и желчи, девчонка цепляется за свою личность, за ломающиеся с хрустом воображаемые щиты и вполне реальные ребра. Хакс уже готов закричать сам, когда волна Силы откатывается, оставляя за собой дрожащие тела. Его колотит ничуть не меньше, чем Рей, слабо царапающую скрюченными пальцами носок его сапога в безуспешной попытке найти опору. Подняться только ради того, чтобы снова упасть. И от этого становится еще страшнее. — Всего лишь сосуд, — скучающим тоном замечает Сноук, ничуть не удивленный открывающейся его взгляду картиной. — Бесполезное зеркало чужой силы. Похоже, мне и правда придется вернуть вам магистра, генерал. Постарайтесь встретить его со всеми возможными почестями. И позаботьтесь о том, чтобы это несчастное создание сумело исцелить Рена. Ведь вы уже устали терпеть чужую боль, не так ли? Сухой смешок тает в гулкой тишине переговорного зала вместе с последней вспышкой голограммы, и Хакс наклоняется, подхватывая полуобморочную мусорщицу под руки, резко встряхивает и всматривается в бледное до прозрачности, перепачканное лицо. В закатывающихся заплаканных глазах ни следа горящей желтизны, ни проблеска мысли. Просто девчонка, собирающаяся рухнуть в обморок. И ничего больше. Разочарование струйкой холодного пота стекает по спине, когда Хакс закидывает безвольную руку себе на плечо и наполовину ведет, наполовину тащит Рей прочь, не обращая внимания на пропитывающийся кровью лацкан шинели. Спутанные волосы девушки щекочут шею, и это единственная реальная вещь в этом бесконечном кошмаре. «Больно, больно, больно» — привычный мысленный стон вдруг взлетает до мучительного крика, заставляя споткнуться на пороге и уронить свою хрупкую ношу. И рухнуть сверху, с холодным ужасом ощутив, как расползаются под его весом обломки чужих костей.***
Тонкий писк медицинской аппаратуры и стерильный свет операционной заставляют тьму раствориться в слабых тенях, но не могут извести долбящую череп мигрень. Генерал морщится и касается виска пальцами, пытаясь прижать бьющуюся жилку. Смотреть на то, что находится прямо перед ним, у Хакса нет ни малейшего желания. Рей сидит на краю койки, закутанная в слишком просторную для нее больничную сорочку, осунувшаяся и словно растерявшая все свои природные краски. Слабое и жалкое подобие себя вчерашней. «Сломанная кукла», — генерал переводит взгляд ниже и застывает, глядя на то, как медицинский дройд аккуратно взрезает загорелую кожу прикованных к операционному столу девичьих рук. Плоть, заключенная в стазис-поле, раскрывается красно-розовым бескровным цветком, обнажая желтоватые кости предплечий. Дройд подхватывает с подноса длинные столбики тускло серебрящейся металлом прессованной взрывчатки и аккуратно закрепляет их внутри открытых ран. Потом спаивает вскрытое, мазнув напоследок бактой поверх аккуратных шрамов, и запечатывает их в кокон тугих повязок. Хакс шагает ближе, нависая над пленницей, и ловит ее тусклый, безжизненный взгляд. — Первая же попытка побега лишит тебя рук, — едва слышно произносит генерал, рассматривая россыпь зеленых крапинок, окружающих стянувшиеся в точку зрачки, — протезирование сейчас развито достаточно, но не обольщайся. Если для того, чтобы удержать тебя здесь, понадобится отрезать тебе еще и ногу — я отрежу. Хакс стягивает перчатки, небрежно роняя их рядом, и склоняется ниже, упираясь кулаками в стол: — Если понадобится трахнуть — разложу прямо на этой койке. Но вместо всего этого… — он наклоняется так близко, что начинает ощущать тепло чужого тела. И чужую злость, поднимающую голову ядовитой змеей. — Вместо всего этого я могу просто взять тебя за руку. И ты знаешь, что при этом произойдет. Рей медленно моргает. — Мне будет больно, — безразлично констатирует она. — Да. И ты даже не представляешь, насколько.***
Рыцари Рен прибывают на борт «Финализатора» трое суток спустя. Угольно-черный шаттл грациозно опускается на палубу, окутываясь клубами пара. И на опущенном трапе одна за другой начинают появляться закованные в черную броню фигуры. Шесть рыцарей застывают почетным караулом, не глядя на встречающего их генерала и стоящую рядом девушку. Пауза затягивается, заставляя Хакса гадать, в чем проблема — магистр слишком искалечен, чтобы идти самому, заперт в реанимационной капсуле или… «Мать безумия!» — то, что предстает его взгляду, генерал не смог бы придумать и в бредовом сне: на трап медленно выскальзывает промышленная платформа с вмороженным в карбонит телом. И вздувшиеся буграми сгустки газа рисуют на этой гротескной статуе слишком знакомый рисунок шрамов. «Теперь ты знаешь, почему мне так больно», — чужая мысль мажет по коже холодным мехом, заставляя до крови прикусить язык, давя невольный вскрик. Все эти месяцы Рен был заперт в самой надежной тюрьме из всех возможных. Но при этом все еще оставался в сознании, медленно сходя с ума от бесконечной агонии и утягивая в нее того единственного человека, за разум которого успел зацепиться. Хакс выдыхает медленно, со всхлипом, и даже не вздрагивает, когда его пальцы против воли сплетаются с чужими. Рей сама берет его за руку, принимая часть наказания на себя. Пусть их разделяет тонкая кожа перчаток, но сейчас это не имеет значения, боль льется, как вода, не исчезая полностью, но позволяя с ней смириться. «Сноук — великий манипулятор, — мрачно думает генерал, провожая взглядом проплывающую мимо платформу, — он читает чужие сердца, как скучный отчет. Отмечает детали и дает им вылежаться, почти забыться, чтобы нанести один, единственно верный удар. Превратить чужое преимущество в смертельно опасный недостаток. Брешь в защите, уродливую дыру в казавшейся такой прочной броне…» Рей разрывает прикосновение, едва ощутимо толкая его плечом, словно пытаясь отодвинуть с дороги, и без колебаний шагает вслед за рыцарями. Неуязвимая в своей уверенности в собственной правоте. Хакс сжимает пальцы в кулак, слушая скрип кожи перчаток, и обещает себе, что найдет способ заполнить этот причудливый сосуд. Доказать свое право на абсолютную власть. Если понадобится — выгрызть из дряблого белого горла.***
Недели текут за неделями, дни осыпаются с полузабытым шорохом опадающих листьев, а время утекает сквозь пальцы как песок. Рей, в новом наряде почти неотличимая от остальных рыцарей, тренируется день и ночь. Иногда генерал приходит в зал и безмолвной тенью стоит на галерее, наблюдая за тем, как девчонка, совсем недавно гордо звавшая себя джедаем, без малейшего трепета покрывает живые тела сетью смертельных ран. Вспарывает кожу и мышцы короткими росчерками виброножа и тут же проводит пальцами, смыкая края ран и размазывая кровь абстрактным узором. Ее рукава всегда закатаны, а розовые полосы шрамов на предплечьях открыты любопытным взглядам. Своеобразный способ напоминания о собственном подневольном статусе. Но Хаксу порой кажется, что Рей несет свои кандалы с гордостью, граничащей с безрассудством. В одном она права — она действительно нужна им обоим. И пытающемуся спрятаться среди бесплотных теней генералу Первого Ордена, и вплавленному в застывший газ полубезумному магистру, чью боль она сейчас несет на своих веснушчатых плечах. Иногда она ошибается, закрывая рану слишком поздно, и тогда ткань ее туники покрывается россыпью тяжелых алых капель, быстро впитывающихся в плотную материю. А Хакс уже привычно списывает очередного проштрафившегося штурмовика на «допустимые потери». Генерал наблюдает достаточно долго, чтобы понять: Рей ошибается в исцелении, но в убийстве — никогда. И это странным образом утешает, рождая слабую искру интереса… Ведь случись что — никто из них двоих не будет колебаться. Но вот на что это будет похоже… Впрочем, нет ничего более глупого, чем попытки понять, что творится в этой маленькой головке, по-прежнему увенчанной короной нелепых пучков. Сейчас Хакс не может понять даже себя, ведь он не знает, чего жаждет больше — завершения затянувшегося процесса или продления этой почти сладкой агонии, запахом и жаром пустыни врывающейся в его сны. Он прикрывает глаза, позволяя себе погрузиться в смутное, обрывистое воспоминание о сотнях медленно гаснущих перед рассветом звезд и огромном алом шаре солнца Джакку, с медлительностью престарелого хатта взбирающегося на прозрачно-синий небосвод. Чужая жизнь чуть горчит на языке недозревшим фруктом, исподволь подталкивая к тому, чтобы попробовать на вкус и капли пота, блестящие на коже у виска, прямо у непокорного завитка волос, выбивающегося из любой прически, и нежный изгиб шеи там, где она переходит в плечо, и шершавую выпуклость шрамов, рассекающих скульптурную гладкость предплечий. Хакс шагает обратно в тень, прижимая ладонь к горящей щеке, а внизу, в зале, дройды сноровисто уволакивают в угол очередного неудачника. Очередную ошибку Рей. Намеренную ошибку, своего рода послание. Осторожное прикосновение к той тонкой нити, что теперь связывает их. И Хакс боится, что однажды эти нити — к Рену и к Рей — просто разрежут его на куски, обнажая неприглядную суть и маниакальную жажду власти. Но ведь все говорили ему, что он достоин ее. Той самой, почти недостижимой власти над новой Империей, на пути к которой было слишком много препятствий. — Сноук, — от жара нерастраченной ненависти сводит скулы, а где-то далеко, на дне сознания, тонко ноет привычное: «Больно, больно, больно». Прирученное и почти неощутимое в надвигающемся безумии.***
Усталость накапливается, то и дело выбивая Хакса в блаженную тишину без мыслей и чувств в самых неподходящих местах. Но подчиненные лишь стремятся проскользнуть мимо, не привлекая внимания, чтобы не ощутить на себе тяжелый, пустой и голодный взгляд. Все понимают, что происходит что-то странное — присутствие на борту рыцарей Рен ни для кого не является секретом, а слух о том, в каком виде они привезли своего магистра, распространяется по кораблю со скоростью лесного пожара. Но ощутить в полной мере природу и смысл этой странности не могут, предпочитая прятаться за домыслами и теориями. Генерал читает очередной отчет о моральном состоянии экипажа после еще одной изматывающе-длинной смены и тихо вздыхает, устало утыкаясь лбом в скрещенные руки. Ему нужно всего пять минут отдыха, и он снова сможет вернуться к хитросплетениям паутины связей, обязательств и приказов. Вернуться в роли паука, а не беспомощной мухи… Веки тяжелеют, а глаза закрываются сами собой, но тут же распахиваются, когда прямо над ухом раздается тихий стук металла о столешницу. Хакс вскидывается, машинально ныряя рукой в потайной ящик стола за оружием, и упирается взглядом в расплывающуюся по россыпи бумаг лужицу крови. В центре которой покоятся два перемазанных красным тонких цилиндра. «Рей!» — двери едва успевают распахивать перед ним створки, а череда темных коридоров сливается в одну бесконечно однообразную последовательность острых граней переборок. Хакс неслышной и яростной тенью летит к крылу, отведенному рыцарям Рен, напоминая почуявшего добычу вонскра. И редкие патрули шарахаются от него как от чумы. — Потрудитесь объясниться! — заготовленная обвинительная речь рассыпается сухим пеплом, когда его швыряют на колени, отточенным движением выкручивая руку и извлекая оружие из бессильно разжавшихся пальцев. Вокодеры шлемов стоящих у него за спиной рыцарей слабо потрескивают, вызывая неприятную ассоциацию с насекомыми. И лишь через несколько минут Хакс улавливает в этом треске повторяющийся паттерн. «Ритуал». Генерал шипит сквозь зубы, когда рука в плотной перчатке зарывается в его волосы и тянет вверх, заставляя поднять голову. И замирает, видя стоящую в нескольких шагах Рей, за которой угадываются очертания опутанной проводами платформы с телом Кайло. Бывшая мусорщица шагает ближе, шурша шелком своих многослойных одежд, в которых генерал с изумлением узнает весьма условную копию обычного облачения магистра, и опускается перед ним на пятки. Ее спутанные волосы лежат в беспорядке, а в расширенных до пределах зрачках, окруженных тонким кольцом неестественно ярких желтых радужек, пульсируют искры Силы. Рей с минуту изучает его и коротко кивает рыцарям, приказывая отпустить и отступить. Хакс буквально слышит ее беззвучный приказ, мимолетно удивляясь этому, и машинально начинает разминать заломленную руку, пытаясь восстановить кровообращение. — Когда-то вы сказали, что сделаете все, чтобы получить желаемое, — голос Рей — как тягучий мед. Обманчиво сладкий, густой и вязкий. Гипнотизирующий. — Я не имею привычки отказываться от своих слов, — зло отвечает генерал, щуря потемневшие от гнева глаза. — Прекрасно, — Рей усмехается и медленно извлекает откуда-то из складок одеяния узкий нож. — Осталось проверить, насколько сильно ваше желание. Двусмысленность фразы доходит до Хакса, лишь когда Рей демонстративно обводит свои обветренные губы кончиком языка. — Вы знаете, что делать, — шепчет она, приподнимаясь на колени и протягивая нож перед собой. Пальцы Хакса сжимаются на рукояти еще до того, как стихает последний звук. Инстинкт требует ударить прямо сейчас, загнать лезвие под грудину, повернуть и резать. Резать столько, сколько понадобится, чтобы душа и тьма покинули это обманчиво хрупкое тело. Но он лишь аккуратно кладет свободную руку на теплый бок девушки, сминая ладонью складки ткани. Скользит ниже, уверенно зарываясь в шелка, находит бархатистую гладкость бедра и дразняще проводит пальцами, чуть щекоча кожу короткими ногтями. Рей скупо вздыхает, кладя ему руки на плечи, и прикрывает глаза, словно поощряя к продолжению. Кажется, она готова к чему угодно — и к смерти, и к любви. Размеренные движения на грани проникновения быстро доводят ее почти до пика, заставляя цепляться за плечи Хакса с неженской силой и сдавленно шипеть сквозь зубы, обрушивая весь шквал собственных ощущений на всех присутствующих. Но вместо разрядки Рей вдруг получает удар. И застывает, словно пришпиленная к стене бабочка, прошитая загнанным по самую рукоять лезвием. Хакс медленно тянет нож из раны, до крови закусив губу, и снова резко взмахивает рукой, оставляя на плече Рей длинный порез. Бедро, грудь, лицо — доведенная до автоматизма последовательность, раскручивающая туго сжатую пружину ослепляющей боли, ненависти и желания, столь острого, что оно само становится лишь одним из оттенков боли. Хакс смотрит в пустые, голодные глаза Рей и видит там отражение другого взгляда. Каждой клеточкой тела ощущая свивающуюся жгутом, почти материальную связь, грозящую вывернуть его наизнанку и вытащить сердце, он дергает девушку на себя, с силой стискивая ее раненый бок. И вдруг представляет совсем другую сцену, в которой три тела сплетаются воедино на смятых простынях, двигаясь с мучительной синхронностью, превращающей удовольствие в пытку. Нож падает на пол, пальцы скользят по крови закрывающихся под ними ран, пока он целует и кусает эти высушенные ветрами пустыни губы. Водит раскрытой ладонью по измятым шелкам, краем сознания ощущая вместо них плотную броню, путается в волосах, не понимая толком, кому они принадлежат в этом причудливом сплаве иллюзий. И едва успевает удержать в руках вытянувшуюся струной Рей, через секунду утыкаясь ей лбом в шею в судороге собственного оргазма. «Мое…» — все это исковеркано, неправильно и опустошительно настолько, что Хакс не сразу осознает наступившее одиночество. Невидяще смотрит на то, как рыцари подхватывают обмякшую Рей, закрывая ее собой, а лед фальшивой тишины вскрывается истошным писком приборов. «Зачем все… это?» — его никто не останавливает, когда он буквально вываливается за дверь, цепляясь за створку и пятная ее следами полузасохшей крови. Не останавливает, поскольку ритуал продолжается без него. Сосуд полон, источник исчерпан до дна, а Сила звенит в воздухе ощущением близкой грозы. Хакс содрогается от омерзения, отчаянно желая зажать уши и не слышать этот победный звон, в котором тают последние отголоски чужой боли. Не ощущать себя… таким сломанным, неполным. Ненужным. Дверь личной каюты открывается со второй попытки (надо будет потом приказать почистить сенсоры), липкая, испачканная одежда летит сразу в утилизатор. И Хакс бездумно жалеет о том, что точно так же нельзя снять старую кожу. Смыть с себя отпечаток чужого прикосновения. «Ненавижу», — эмоции тускнеют, стайкой снулых рыб копошась на дне разума, а стекающая по спине вода слишком долго кажется розовой, и ему лишь чудовищным усилием удается удержать себя от того, чтобы снова не разодрать себе запястья просто потому, что ощущение брошенности сводит его с ума. Завтра, завтра он вернет маску невозмутимости на место, а тонкие палочки взрывчатки — под длинные штрихи выпуклых шрамов. Вернет контроль над ситуацией и расставит фигуры на доске именно так, как их следует расставить, чтобы не просто начать, а успешно выиграть партию длиною в собственную жизнь. «Все завтра», — Хакс упирается дрожащими руками в запотевшее зеркало и замирает, широко распахнув глаза. Сила вьется над кожей, не позволяя пошевелиться, а от ощущения реальности чужого присутствия ломит виски. «Мои рыцари не носят оков», — дыхание Рена щекочет ухо, поднимая дыбом короткие волоски на затылке, а грубая ткань облачения царапает мокрую спину. Тепло чужого тела растекается волной, вызывая неконтролируемую, унизительную дрожь. Магистр негромко смеется, без усилий вытаскивая на поверхность памяти привидевшуюся Хаксу картинку, меняет ее по своему вкусу, перемещая участников и добавляя детали. Откровенно любуется получившимся клубком тел и вдруг проводит ладонью по ребрам, очерчивая контур своего-чужого шрама. «Вам бы понравилось, правда…» — Хакс моргает и вдруг бессильно оседает вниз под грузом накопившейся усталости. Иллюзия оказывается просто иллюзией, порождением постоянного, изматывающего нервного напряжения, а ему всего лишь надо нормально выспаться. «Впервые за последний год я буду спать без кошмаров», — мысль ярким шариком перекатывается в утомленном мозгу ровно до того момента, пока он не поднимает взгляд на три отпечатка ладоней на запотевшем стекле. И вздрагивает, ощущая, как постепенно натягивается сдвоенный поводок, нитью червонного золота вплавленный в кости и кожу. «Моя, мой, ваш…»