Rainbow

Рихард аккуратно взял её бледную руку и мягко коснулся шершавыми губами. Сквозь белые жалюзи пробивались несмелые солнечные лучи, втекали в палату и скользили по белому полу. Мужчина красными от бессонницы глазами посмотрел на занавешенное окно — снова прошла ночь. Если бы ему только удалось, если бы он только мог, она бы не лежала на этой койке, окутанная бесчисленным множеством проводов и окруженная бесконечными звуками работающих приборов, поддерживающих её висящую на тонкой, почти невидимой ниточке жизнь… Рихард готов был поплатиться собственным здоровьем, но каждую возможную секунду отслеживать её дыхание и стук сердца. Время для него текло ужасно — как густая патока, медленно капающая и растекающаяся липкой лужицей по полу. Он, кажется, начинал сходить с ума и слышать монотонный писк вперемешку с тиканьем стрелок даже тогда, когда его окружала абсолютная тишина. — Извините… Ноль внимания. Медсестра прокашлялась и осторожно коснулась его плеча: — Извините… Он вздрогнул и обернулся. Как-то даже агрессивно зыркнул на медработницу. — Простите, но вам сейчас лучше уйти, отдохнуть. Мы проведём пару анализов и потом всё скажем. Вы также можете поговорить с её лечащим врачом… Рихард судорожно вздохнул и вышел из кабинета, слегка пошатываясь от недосыпа. Счёт выкуренным сигаретам уже давно был потерян, а на кофеин организм уже выработал иммунитет, и до этого бодрящее вещество потеряло свои прежние функции. Он минут пять петлял по одинаково тусклым коридорам больницы, пока какой-то врач любезно не указал ему на выход. Все шарахались от мужчины с растрёпанными волосами, осунувшимся за две недели лицом и неровной походкой; он будто был не в себе — то засыпал на ходу, то не мог сомкнуть глаз несколько часов. Она бы ругала его, если увидела, что он в таком состоянии умудряется водить машину. Рихард слегка улыбнулся такой пришедшей в голову мысли. Ему хотелось от неё услышать хоть что-нибудь — хоть ругань, хоть ворчание, хоть какие-то рассказы про случившееся на работе. Он положил руки на руль да так и застыл, смотря на прилипший к лобовому стеклу зелёный листочек. Лето в Берлине вообще не было похоже на лето — вот уже пять дней от начала июня хлестал дождь, окрашивал город в тоскливый серый цвет; люди ходили в куртках и с зонтами, а прогноз погоды в интернете просматривали особенно часто — когда уже лето придёт на восток Германии? Лето, осень… Он периодически сам путался и заглядывал в календарь. Машина мягко тронулась с места. Дворники со скрипом проехались по стеклу, убрав листочек из зоны видимости. По блестящему от дождя автобану проносились машины — людей, видимо, не заботили сообщения об участившихся авариях. Рихард ехал с привычной для него скоростью, с каждым километром приближаясь к зданию студии, где мог хоть как-то отвлечься. В последнее время туда никто из группы не приезжал, и он сам брал гитару и играл на ней, забывая о времени. Иногда даже засыпал там, просыпаясь потом как от обморока: с тяжёлой головой и слабостью во всём теле. Автомобиль заехал на парковку. Рихард выключил зажигание и вышел на улицу, заблокировав двери. С неба срывались холодные капли, которые быстро намочили его шевелюру, стали стекать со лба и щёк, скатываться по кожаной куртке. Он не спеша вошёл в здание, залитое желтоватым светом, и взъерошил волосы, которые уже несколько дней не приводил в порядок. Несколько гитар, барабанная установка, микрофон, кресла, диван, кофейный столик, доска с прикнопленными отрывками текстов и редкими фотографиями, немытая чашка, большое прозрачное окно, через которое видна студия звукозаписи, забытая кожаная куртка, складной стул… Рихард смотрел на это, будто видел в первый раз. Он взял гитару в руки. Зажал аккорд. Убрал пальцы со струн, отставил инструмент в сторону: прислонил к кожаному боку кресла. И упёрся локтями в колени, закрыл ладонями лицо. В проходе застыла высокая тёмная фигура. Оливер не сделал ни шага, пока Рихард не поднял на него измученные глаза: Ридель боялся, что вступит в какое-то личное пространство, потревожит что-то. — Плохо выглядишь, — заметил Оливер и присел на другое кресло. — Приятно слышать, — буркнул Круспе. — Что-то случилось? — Ничего особенного. — Да ну? Последний раз ты так выглядел, когда в госпитале рядом с Кирой дежурил, а ей было… — он задумчиво почесал подбородок. — Орланда в больнице. В аварию попала. Машине весь бампер снесло, а её всю ночь после аварии спасали… — он опять уронил голову на руки, будто не мог её держать. — Рожу бы снёс этому уроду, который в неё врезался. — А если он просто-напросто заснул? — А мне какое дело? «Он, может, с царапинами дома отлёживается, а она чуть не умерла». — Хоть спишь? Ешь? Ты же понимаешь, что от того, что ты будешь… — Да знаю я! — огрызнулся Рихард. — Сплю. И ем. «Только хреново». Круспе встал с кресла и, ссутулившись, направился к балкону. Открыл окно, опёрся локтями о подоконник и высунулся наружу. На улице хлестал дождь — да так, что за его шумными струями не было видно практически ничего. Он похлопал по карманам и вытащил пачку сигарет. Открыл — пустая, швырнул в окно, на милость ливню. Хлестание воды заглушало его мысли, а от этого он будто отдыхал: впервые не терзал себя. Даже во время игры на гитаре в голову лезла всякая дрянь… Рихард не заметил, как намокла ткань рубашки на плечах, шея и волосы. Он, наверное, вообще ничего не замечал: повали сейчас снег, и Круспе останется стоять так же, смотря куда-то. Ему почудился рядом запах духов — как будто Орланда встала тут, прижалась к его руке и тоже смотрела на бушующие потоки. Он повернул голову и пошатнулся: действительно показалось, что она стоит поблизости, будто её призрак явился. Спину обдало холодом. А вдруг она уме… — Круспе! — Оливер стоял рядом и смотрел с присущим ему спокойствием. В руках у него Рихард узнал свой мобильник. — Ты хоть блокировку ставь, что ли. — А на кой ты полез… — Звонили только что. Сказали, она очнулась. Будто ещё отчётливее запахло её парфюмом. Он не помнил, как добрался до больницы: в память впечаталась слабая улыбка выжившей Орланды, которая вырвалась из смертельных объятий.